На Грамматику

Книги, орудия муз, причинившие столько мучении,

Распродаю я, решив переменить ремесло.

Музы, прощайте! Словесность, я должен расстаться

с тобою, —

Иначе синтаксис твой скоро уморит меня.

Целый пентастих проклятый грамматике служит началом:

В первом стихе его гнев; гибельный гнев — во втором,

Где говорится еще и о тысячах бедствий ахейцев;

Многие души в Аид сводятся — в третьем стихе;

Пищей становятся псов плотоядных герои — в четвертом;

В пятом стихе — наконец — птицы и гневный Кронид.

Как же грамматику тут, после всех этих страшных проклятий,

После пяти падежей, бедствий больших не иметь?

С гибельным гневом связался, несчастный, я брачным

союзом;

С гнева начало ведет также наука моя. Горе мне, горе!

Терплю от двойной неизбежности гнева —

И от грамматики я, и от сварливой жены.

«Зевс отплатил нам огнем за огонь…»

Зевс отплатил нам огнем за огонь, дав нам в спутники

женщин,

Лучше бы не было их вовсе — ни жен, ни огня!

Пламя хоть гасится скоро, а женщина — неугасимый,

Жгучий, дающий всегда новые вспышки огонь.

«Чужд я надежде, не грежу о счастье…»

Чужд я надежде, не грежу о счастье; последний остаток

Самообмана исчез. В пристань вошел я давно.

Беден мой дом, но свобода под кровом моим обитает,

И от богатства обид бедность не терпит моя.

«Солнце — наш бог лучезарный…»

Солнце — наш бог лучезарный. Но если б лучами своими

Нас оскорбляло оно, я бы не принял лучей.

«Полон опасностей путь нашей жизни…»

Полон опасностей путь нашей жизни. Застигнуты бурей,

Часто крушение в нем терпим мы хуже пловцов.

Случай — наш кормчий, и в жизни, его произволу

подвластны,

Мы, как по морю, плывем, сами не зная куда.

Ветром попутным одни, а другие противным гонимы,

Все мы одну, наконец, пристань находим — в земле.

«С плачем родился я…»

С плачем родился я, с плачем умру; и в течение целой

Жизни своей я встречал слезы на каждом шагу.

О, человеческий род многослезный, бессильный и жалкий,

Властно влекомый к земле и обращаемый в прах!

«Сцена и шутка вся жизнь…»

Сцена и шутка вся жизнь. Потому — иль умей веселиться,

Бремя заботы стряхнув, или печали неси.

«Много тяжелых мучений несет ожидание смерти…»

Много тяжелых мучений несет ожидание смерти;

Смерть же, напротив, дает освобожденье от мук;

А потому не печалься о том, кто уходит от жизни, —

Не существует болей, переживающих смерть.

«Золото, лести отец, порожденье тревоги и горя…»

Золото, лести отец, порожденье тревоги и горя,

Страшно тебя не иметь; горе — тобой обладать.

«Злого и свиньи кусают, — гласит поговорка…»

«Злого и свиньи кусают», — гласит поговорка, однако

Правильней, кажется мне, было б иначе сказать:

Добрых и тихих людей даже свиньи кусают, а злого,

Верь, не укусит и змей — сам он боится его.

«Мне кажется порой и бог философом…»

Мне кажется порой и бог философом,

Который не сейчас казнит хулителей,

А медлит, но больней зато впоследствии

Наказывает их, несчастных, за грехи.

«Спал, говорят, под стеной обветшалой однажды убийца…»

Спал, говорят, под стеной обветшалой однажды убийца;

Но, появившись во сне, ночью Серапис ему

В предупрежденье сказал: «Где лежишь ты, несчастный?

Немедля

Встань и другое себе место найди для спанья».

Спавший проснулся, скорей отбежал от стены, и тотчас же,

Ветхая, наземь она с треском упала за ним.

Радостно утром принес в благодарность он жертву

бессмертным,

Думая: видно, и нас, грешников, милует бог.

Ночью, однако, опять ему снился Серапис и молвил:

«Воображаешь, глупец, будто пекусь я о злых?

Не дал тебе я вчера умереть безболезненной смертью,

Но через это, злодей, ты не минуешь креста».