Социологемы номоса и дисномоса

Для Сократа серьезная расшатанность общественных нравов была несомненной очевидностью. Распадалась былая всеобщность коллективно-родового духа, оседали и рушились устои прежнего, унаследованного от патри­архальной эпохи единения. То, что некогда было родо­вым «мы», теперь рассыпалось на множественность от­дельных «я». И чтобы удержать их в прежнем состоя­нии общей целостности, было уже недостаточно ни реликтовых психических формообразований, основан­ных на коллективном бессознательном, ни духовного потенциала общей для всех эллинов олимпийской мифо­логии и столь же общего гомеровского эпоса. Даже про­цессы активного законотворчества в греческих полисах не могли приостановить угасание духа солидарности,

поскольку апеллировали прежде всего к внешним соци­альным факторам, слабо затрагивая внутренние, мотива-ционные структуры индивидуального сознания. Для еди­ничного рассудка утратила прежнюю значимость всеобщ­ность божественного Закона. Роль ведущей движущей силы стала переходить к принципам частного интереса и субъективного разумения, прославляемым софистами.

Для Сократа номос — это упорядоченность, соразмер­ность, законосообразность, способность к рациональной саморегуляции. Это мир, в котором индивидуальности обладают самосознанием, умеют владеть собой и способ­ны заблаговременно гасить опасные всплески разруши­тельных страстей. За номосом Сократу виделся светлый лик бога Аполлона, оберегающего мир гармонии, меры, порядка, морали и эвномии-благозакония. Номос и дис-номос были непосредственно связаны между собой, по­скольку номос возникал из архаического дисномоса. С утверждением законопорядка дисномос не исчезал на­совсем, а продолжал существовать в качестве возможно­сти, в виде грозящей опасности, подстерегающей мир и порядок. Эта подвижная антитеза составила пульсирую­щее начало морально-правовой мысли Сократа.