Синтаксис любви 1 страница

АЛЕКСАНДР АФАНАСЬЕВ

СИНТАКСИС ЛЮБВИ

(ТИПОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ И ПРОГНОЗ ПАРНЫХ ОТНОШЕНИЙ)

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Широк человек, слишком даже широк, я бы сузил»,- говорил Достоевский и знал, что говорил. Самому писателю присуща была такая пугающая широта натуры, что старый друг Достоевского, критик Страхов, вынужден был признаться: «Я не могу считать Достоевского, ни хорошим, ни счастливым человеком (что, в сущности, совпадает). Он был зол, завистлив, развратен, он всю жизнь провел в таких волнениях, которые делали его жалким, и делали бы смешным, если бы он не был при этом так зол и так умен. Сам же он, как Руссо, считал себя лучшим из людей и самым счастливым. По случаю биографии я живо вспоминал все эти черты. В Швейцарии, при мне он так помыкал слугою, что тот обиделся и выговорил ему: «Я ведь тоже человек!» Помню, как тогда же мне было поразительно, что это было сказано проповеднику гуманности».

Банальность сообщить: человек сложен, противоречив. Однако от повторения банальность эта не становится менее очевидна. Вот еще одна характерная зарисовка с натуры: «Странные люди окружали Шаляпина. Он мог над ними вдоволь издеваться, и из этих людей образовалась его свита, с которой он расправлялся круто: Шаляпин сказал, - плохо бывало тому, кто не соглашался с каким-либо его мнением. Отрицая самовластие, он сам был одержим самовластием. Когда он обедал дома, что случалось довольно редко, то семья его молчала за обедом, как набрав в рот воды».

Парадокс? Защитник униженных и оскорбленных любил унижать, певец вольницы оказывался домашним деспотом! Но мало констатировать парадоксальность человеческой натуры, хотелось бы понять ее природу...

Существует давняя грустная история про одного арабского халифа. Он ребенком вступил на престол, правил долго и счастливо, умер в глубокой старости, окруженный многочисленным потомством; был халиф уважаем подданными и соседями, любим женщинами, удачлив в войнах и несметно богат. Все называли его «Счастливчиком». Но когда после смерти халифа открыли дневник, который он ежедневно вел, и подсчитали число дней, помеченных им как счастливые, то оказалось их только четырнадцать. Всего четырнадцать дней, две недели счастья - на такую долгую и внешне благополучную жизнь.

Грустная история. История, которая может послужить наглядной иллюстрацией простой и очевидной мысли: человек несчастлив, несчастлив глубоко и хронически. Единственное, что спасает человека от отчаяния - это несбыточные надежды, неведение относительно бедственности своего положения и постоянное неблагополучие окружающих, таких же, как он, бедолаг. Отсутствие счастья - норма людской жизни, и как всякая, даже отрицательная норма, она вольно или невольно примиряет нас с существующим порядком вещей.

Если попытаться назвать главный источник людского неблагополучия, то им, считаю, будет одиночество. Под «одиночеством» в данном случае следует разуметь не только общепринятые его формы, вроде вынужденного одиночества Робинзона Крузо или безбрачия 20 миллионов взрослых в бывшем СССР и каждого девятого жителя США. Лики одиночества многообразны. Человек один, даже когда не бывает один, даже когда, кажется, соблюдены все внешние формы активного общест­венного бытия, он одинок в семье, в толпе, в церкви, в партии, в клубе, на работе...

В свою очередь, и у одиночества есть своя причина: извечное незнание себя и других, отсут­ствие ясных представлений о собственном внутреннем мире и возможностях контакта с внутрен­ними мирами других. «Кто мы? Куклы на нитках? А кукольник наш небосвод?» - вопрошал Омар Хайям, и сам не решался дать ответ на этот вопрос. Действительно, мы настолько плохо знаем су­щество своей натуры, что ощущаем себя беспомощными игрушками в руках судьбы, которая, бу­дучи сама слепа, таскает нас, слепых, по кочкам и ямам бытия без цели и смысла. Потому-то и изби­рает часто человек, в страхе перед собственной и чужой незрячестью, путь странника-одиночки. Во тьме, которая пуста, реже набиваются шишки - такова логика слепых.

* * *

«Познай самого себя!» было написано на фронтоне храма дельфийского оракула. И сколько не прошло веков, призыв этот не стал менее злободневным, наоборот, возросшая ценность отдельной личности сделала его еще более животрепещущим и значительным. Поэтому, нисколько не претендуя на создание исчерпывающей картины внутренней жизни человека, все-таки попытаюсь дать ответ на ряд основных вопросов человеческой психологии: Кто мы сами в себе? Каковы мотивы нашего поведения и отношения к другим? Где истоки любви, любовных ошибок и заблуждений?

Сам по себе большой замах данной книги мог бы и не показаться чрезмерным, будь она посвящена иной теме, не психологии. Но когда речь заходит о внутренней жизни индивидуума, о такой тонкой материи, как человеческие отношения, всякая попытка уловить их в сети теорий и ме­тодик кажется заведомо обреченной на провал. Все так. Но как неповторимый рисунок кожи на пальце человека складывается из немногих простых элементов, так и личность его - слагаемое нескольких поддающихся описанию психических модулей. Кроме того, как бы ни была сложна и плохо уловима система человеческих отношений, она остается системой - системой, в которой все не случайно. Мы не случайно любим, не случайно ненавидим, симпатизируем или остаемся равнодушными. При всей бессознательности большинства наших душевных движений, они не лишены смысла. Обычно бесконтрольные симпатия, неприязнь, индифферентность в итоге всегда оказываются имеющими свой резон, и значит, есть возможность и смысл проследить, в чем этот резон состоит.

Человек вообще прирожденный психолог. И не будучи психологом, выжить он не в состоянии. Иное дело, что большая часть наших верных психологических наблюдений остается несформулированной, опирается на интуицию и корениться в подсознании. Думаю, вряд ли кто возьмется оспаривать Лабрюйера, сказавшего: «В любом, самом мелком, самом незначительном, самом неприметном нашем поступке уже сказывается весь наш характер: дурак и входит, и выходит, и садится и встает с места, и молчит, и двигается иначе, нежели умный человек.»

Особенно острым становится психологическое зрение человека в экстремальной ситуации. Самый первый тюремный опыт А.И.Солженицына как раз и заключался в обнаружении у себя этого дара прозорливости. Он рассказывал: «...дежурный надзиратель внес мою кровать, и надо было бес­шумно ее расставить. Мне помогал парень моего возраста, тоже военный: его китель и пилотка лет­чика висели на столбике кровати. Он еще раньше старичка спросил меня - только не о войне, а о та­баке. Но как ни был я растворен душой навстречу моим новым друзьям и как ни мало было произне­сено слов за несколько минут, - чем-то чужим повеяло на меня от этого ровесника и фронтовика, и для него я замкнулся сразу и навсегда.

(Я еще не знал ни слова «наседка», ни - что в каждой камере она должна быть, я вообще не успел еще обдумать и сказать, что этот человек. Г.Крамаренко, не нравится мне, - а уже сработало во мне духовное реле, реле-узнаватель, и навсегда закрыло меня для этого человека. Я не стал бы упоминать такого случая, будь он единственным. Но работу этого реле-узнавателя внутри меня я скоро с удивлением, с восторгом и тревогой стал ощущать как постоянное природное свойство. Шли годы, я лежал на одних нарах, шел в одном строю, работал в одних бригадах со многими сотнями людей, и всегда этот таинственный реле-узнаватель, в создании которого не было моей заслуги ни черточки, срабатывал прежде, чем я вспоминал о нем, срабатывал при виде человеческого лица, глаз, при первых звуках голоса - он открывал меня этому человеку нараспашку, или только на ще­лочку, или глухо закрывал. Это было всегда настолько безошибочно, что всякая возня оперуполно­моченных со снаряжением стукачей стала казаться мне козявочной: ведь у того, кто взялся быть предателем, это явно всегда на лице, и в голосе, у иных как будто ловко-притворно - а нечисто. И, напротив, узнаватель помогал мне отличить тех, кому можно с первых минут знакомства открывать сокровеннейшее, глубины и тайны, за которые рубят головы. Так прошел я восемь лет заключения, три года ссылки, еще шесть лет подпольного писательства, ничуть не менее опасных, - и все семнад­цать лет опрометчиво открывался десяткам людей - и не оступился ни разу! Я не читал нигде об этом и пишу здесь для любителей психологии. Мне кажется, такие духовные устройства заклю­чены во многих из нас, но, люди слишком технического и умственного века, мы пренебрегли этим чудом, не даем ему развиться в нас.» К сказанному Солженицыным остается лишь добавить, что тюремные старожилы владели такого рода техникой почти профессионально, и одного их взгляда на очередной этап было достаточно, чтобы указать стукачей. Но даже такие завсегдатаи тюрьмы вряд ли могли описать природу своей прозорливости, так как корни ее глубоки, на самом дне подсозна­ния.

* * *

Отношение между сознанием и подсознанием - особая и интереснейшая область психологии. Первыми брешь в стене между тем и другим пробили индийские йоги. Великая заслуга йогов заклю­чается в том, что они пассивный, подсознательный контроль мозга над организмом сделали актив­ным, сознательным. До йогов возможности физиологического самоконтроля ограничивались под­сознательным поддержанием функций организма на заданном изначала уровне. Йоги же, переведя самоконтроль из подсознания в сознание, получили возможность не просто длительное время под­держивать данное природой, но и исправлять врожденные дефекты организма, бесконечно совер­шенствовать его функции.

Чем-то подобным индийской йоге, но не в физиологической, а в психологической области яв­ляется изложенный в данной книге метод, названный по аналогии «психе-йогой». Суть психе-йоги - подчинить сознательному контролю бессознательные душевные движения, твердым знанием о себе и о других высвободить огромный, нераскрытый прежде, психологический потенциал человека. В том, что такой метод совершенно необходим, сомневаться не приходится; ведь наша психика про­должает находиться под полным контролем подсознания, пассивного по своей сути, способного от­вечать на удары лишь бегством, отчуждением и одиночеством.

Мало общего у психе-йоги и с той областью человеческого знания, которую лишь по недора­зумению принято называть «психологией» (какой бы оттенок - бытовой или научный - ни прида­вался этому термину). Разница видится в том, что психология больше напоминает хирургию, чем йогу. Как ни крути, а в основе ее лежит насилие над психикой: будь то внутреннее самопринуждение (аутогенная тренировка) или широчайший набор средств внешнего насилия: от родительского ремня до психотропных средств и гипноза. При всех условиях такое воздействие не достигает цели и ведет либо к душевному излому, либо к сомнамбулизму, либо к временному облегчению, за которым сле­дует горькое похмелье. Недаром Зигмунд Фрейд, много и, на первый взгляд, успешно лечивший гипнозом, вынужден был отказаться от него и вступить на психе-йогический путь, т.е. на путь пере­вода в сознание бессознательных психических процессов.

Упоминание имени Фрейда, вероятно, уже подсказало читателю, что психе-йога не является чем-то совершенно оригинальным и имеет свою предысторию. Это действительно так. Отправной точкой для создания психе-йоги послужили гениальные, не побоюсь этого слова, психологические исследования вильнюсского социолога Аушры Аугустинавичюте.[1] Кроме того, в процессе работы над темой выяснилось, что психе-йога - продолжение многовековой традиции психологических разработок. Например, четырехчленная иерархия функций в психе-йоге одновременно может быть возведена к учению о четырех видах души Аристотеля, теории четырех темпераментов Гиппократа, к четырех­членным типологиям Юнга, Сиго, Акоффа и Эмери, четырем типам высшей нервной деятельности Павлова, четырем формам «Я» Уильяма Джеймса, четырем телесным типам Кречмера, четырем биоритмам Апеля и т.д.

Кратко обрисовывая предысторию психе-йоги, можно сказать, что она не является чем-то аб­солютно оригинальным, а представляет собой новый этап в том направлении работ, которое делает ставку на самопознание как на главный инструмент совершенствования психики человека, новый этап в том направлении, которое стремится переводом бессознательным процессов в сознательные дать ключ к активизации и гармонизации внутренней жизни личности.

ПСИХЕ-ЙОГА (Раздел первый)

Введение в психе-йогу

Человек рано осознал себя существом многогранным, неоднородным, сложенным из неких самостоятельных, малозависящих друг от друга первоэлементов. Началось все с прозрения очевидной для всех сейчас вещи: человек состоит из тела и души.

Далее, усложняя это не ставшее еще банальным положение, человек поделил душу на собственно «душу», т.е. эмоциональную функцию, область чувств, настроений, сердечных реакций, переживаний, и «дух», т.е. волевую функцию, желание, управление, характер, личность, норов, «Я».

С началом культурной революции, когда человек из заложника природы стал постепенно превращаться в ее тирана, обнаружился еще один вполне самостоятельный элемент его натуры - «ум», «разум», «интеллект», т.е. логическая функция, способность видеть мысленно существо вещей, связь между ними и точно их описывать.

Так, постепенно и сложилось представление о внутренней архитектуре человека, состоящей из четырех психических модулей или функций: ЭМОЦИИ («души»), ЛОГИКИ («ума»), ФИЗИКИ («тела») и ВОЛИ («духа»). Делались попытки еще более усложнить структуру первоэлементов человеческой натуры, подразделяя, например, разум и рассудок, но попытками такого рода лучше пренебречь, так как общепринятыми они не стали и представляют собой, вероятно, вычленение разных аспектов одной и той же функции.

Объяснять, почему именно из четырех и именно из этих функций состоит существо человека, я, честно говоря, не берусь. Не помогут здесь и ссылки на авторитеты (Платон, Гёте, Толстой, Гартман, Чехов), сводивших вместе именно логику, физику, эмоцию и волю в тех случаях, когда хотели описать полноту человеческого бытия. Здесь тайна природы, которую еще предстоит расшифровать. Этими четырьмя функциями будем оперировать и мы, говоря о человеке вообще, его психических типах и отношениях в паре.

* * *

Воля, Эмоция, Логика, Физика набор функций, присущий всем людям. Он есть то, что наряду с антропологическими приметами рода человеческого, нас объединяет. Но одновременно этот набор функций является разъединяющим началом, придающим если не уникальное, то достаточно оригинальное лицо психике каждого отдельного человека.

Суть в том, что природа никогда не наделяет индивидуума функциями равномерно, но всегда делает что-то сильным, что-то слабым. Воля, Логика, Физика, Эмоция - в психике личности не являются чем-то равнозначным, расположенным по горизонтали, а представляют собой иерархию или, говоря иначе, четырехступенчатый порядок функций, где каждая функция, в зависимости от ее положения на ступенях лестницы, по-своему выглядит и действует. Как природа положит друг на друга эти четыре кирпича, таков и будет внутренний мир индивидуума. Именно иерархия функций определяет оригинальность психики человека, деля человечество, как нетрудно подсчитать, на двадцать четыре вполне самостоятельных психических типа.

* * *

О значении порядка функций в жизни личности сразу не скажешь, об этом весь наш дальнейший рассказ. Но для наглядности, чтобы несколько размочить сухость повествования, приведем два примера. Один покажет, как от порядка функций зависит степень достоверности восприятия мира, другой - последовательность включения средств борьбы в конфликтных ситуациях.

В качестве первой иллюстрации возьмем одну страничку из дневника Льва Толстого. Она замечательна тем, что здесь знаменитый писатель с поразительной глубиной не только дал описание действия всех названных нами прежде функций, но сам выстроил их в присущую своему типу иерархию и выстроил по принципу степени достоверности мировосприятия. Толстой имел следующий порядок функций: 1-я Воля, 2-я Эмоция, 3-я Физика, 4-я Логика.

В соответствии с ним и сделал Толстой следующую запись в дневнике: «...я знаю себя, тем, что - я - я. Это высшее или скорее, глубочайшее знание... (1-я Воля).[2]

Первое. Мне грустно, больно, скучно, радостно. Это несомненно. (2-я Эмоция).

Второе. Я слышу запах фиалки, вижу свет и тени т.д. Тут может быть ошибка (3-я Физика).

Третье. Я знаю, что земля кругла и вертится и есть Япония и Мадагаскар и т.п. Все это сомнительно» (4-я Логика).

Изумительное по точности описание своего собственного психотипа. На первое место в себе Толстой поставил свое «Я», т.е. Волю и посчитал свое знание о ней «глубочайшим». На вторую ступень он поместил, наделив «несомненностью», область эмоций, переживаний. Что касается физических ощущений, то они для Толстого «небезошибочны». И уж совсем «сомнительной» оказалась для писателя сфера умозрительного знания.

Последнее обстоятельство особенно замечательно, так как Толстой много занимался философией, сам сочинял философские трактаты и, казалось, должен был с большим почтением относиться к интеллекту. Но, как показывает его отношение даже к таким простым умозрительным истинам, как наличие Японии и Мадагаскара, достоверность интеллектуальной информации была для него более чем сомнительна.

Кому-то может показаться, что Толстовский взгляд на логику - некая общечеловеческая скептическая норма. Но это не так. Например, для знаменитого философа Декарта достоверно было только то, что поддается исчислению, а жизнь - тождественна мышлению. «Я мыслю, следовательно я существую», - говорил Декарт. Поэтому отношение Толстого к логическим конструкциям не есть нечто естественное и объективное, а суть - отражение Толстовского психотипа, точнее, любого порядка функций, при котором Логика оказывается на четвертом месте.

Еще один пример, иллюстрирующий действие порядка функций, будет вполне житейского свойства и покажет, как от него зависит последовательность использования средств борьбы в конфликтных ситуациях.

Есть у меня один знакомый мальчик, с таким порядком функций: 1-я Физика, 2-я Воля, 3-я Логика, 4-я Эмоция. Так вот, придя однажды домой из детского сада и раздеваясь, мальчик уронил на пол несколько конфет. Проходившая мимо старшая сестра быстро подняла их и засунула в карман. Реакция мальчика полностью соответствовала его порядку функций. Сначала молча, без всяких предварительных переговоров, малыш ткнул в сестру кулаком (1-я Физика). Безрезультатно. Тогда за кулаком последовал волевой императив: «Отдай!» (2-я Воля). Ничего. Пришлось обратиться к логике: «Это - мое!» (3-я Логика). Когда же и логика не помогла, губы мальца искривились и он в голос зарыдал (4-я Эмоция). Рыдания подействовали скорее на родителей, чем на сестру, но, как бы там ни было, конфеты вернулись к их законному владельцу.

Двумя данными примерами пока и ограничимся. Честно говоря, мне меньше всего хотелось, чтобы читатель видел в порядке функций примитивную вертикаль, некий дубовый кол, на который насажена человеческая психика. Это явление, конечно, гораздо более сложное.

* * *

Порядок функций сам в себе очень четко делится на ВЕРХ (первый две функции) и НИЗ (последние две). Это деление замечательно тем, что вносит в человеческую психику элемент антагонизма, при котором верхние сильные функции противопоставляются слабым нижним (наиболее остро противопоставляются обычно Первая и Третья функции).

Например, у евангельского Христа Воля («дух») была вверху, а Физика («плоть») - внизу, и в соответствии с таким положением функций он провозгласил в свое время известный постулат: «Дух животворит; плоть не пользует ни мало» (Ио.6, 63). Эта фраза Христа стала впоследствии описанием эталонной психической модели всего христианского мира. Но как ни старалась церковь с помощью множества способов сделать ее нормой жизни человека, миллионы и миллионы людей, имеющих иной, чем у Христа, порядок функций, продолжали тайно и явно сопротивляться поляризации Воли и Физики, излишнему возвеличиванию духа в противовес плоти, которая у многих была много обильнее духа. И, думая, многие вслед Виктору Гюго, до 80-десяти лет не пропускавшему ни одной юбки, могли с горечью констатировать:

«О немощный наш дух! Тобой владеет плоть!

Не можешь низменных страстей ты побороть

Паденье ангела! Грязь на лебяжьих крыльях!..

Всесильна плоть! Она одолевает всех!»

Несогласие с христианской психологической моделью, утверждавшей превосходство духа над плотью, присуще не только тем, у кого плоть много превосходит дух, но и тем, кто находит неприемлемым и странным сам факт такого противопоставления, т.е. люди, у которых Воля и Физика стоят рядом, в паре, либо вверху, либо внизу. Например, Гёте в письме к Клопштоку вынужден был, вопреки давлению воспитания и среды, открыто заявить: «Я не христианин.» И это понятно. У Гёте обе функции (Воля и Физика) находились вверху, и потому без страшного насилия над собой противопоставлять одинаково сильные стороны своей натуры, дух и плоть, он был просто не в состоянии.

Из сказанного, однако, не следует, что раздвоенность функций у Гёте вовсе отсутствовала. Нет, просто она была иной. Гёте склонен был, имея Физику вверху, а Логику внизу, преувеличивать значение эмпирики, умаляя при этом чистое умозрение. В другом письме он сделал еще одно характерное признание: «Господь покарал Якоби метафизикой, меня же наоборот благословил физикой, дабы я радовался, любуясь его творением. И если ты говоришь, что в Бога можно только верить, то говорю тебе - я со всей силой верю только в то, что вижу.» Таким образом, следуя своему порядку функций. Гёте являл собой тип законченного сенсуалиста и последовательного врага рационализма, что нашло свое наиболее полное художественное выражение в образе Фауста - персонажа, исполненного скепсиса и жажды чувственных наслаждений.

* * *

Все мы живем по принципу «Сила есть ума не надо». То есть наличием сильных верхних функций оправдываем наличие слабых нижних. «Зато» - магическое слово, которое мы извлекаем на свет божий, каждый раз, когда обнаруживается наша несостоятельность: «Я слабосилен и суховат, зато волевит и умен», «Я слабохарактерна и глупа, зато чувствительна и красива», и т.п. Нам даже трудно представить себе, что возможна жизнь без «зато», жизнь гармоничная, без деления натуры на Верх и Низ.

На «верх» и «низ» делится не только психика отдельного индивидуума, но и психика целых наций. Наличие типичных «англичан», «японцев», «цыган» позволяет говорить о психотипическом лице нации, а вместе с ним и о наличии этнического «верха» и «низа».

Если взять, например, знакомые нам четыре функции: Волю, Физику, Логику и Эмоцию, - и спроецировать их на психику русского народа, предварительно поделив на верх и низ, то многое в русской истории и культуре станет понятным.

Очевидно, у русского народа Эмоция и Физика стоят вверху, тогда как Логика и Воля внизу. И такой порядок функций сразу и хорошо объясняет, почему столь извилист оказался исторический путь России; почему она так бедна на проявления сильного духа и глубокого ума, но так богата на художественные таланты; почему народной физиономии оказалось присуще то, что Бердяев очень точно назвал «вечно-бабским» в характере русского человека. Когда Эмоция и Физика вверху, а Логика и Воля внизу, клеймо «женственности», даже в применении к нации, выглядит хоть и обидным, но вполне понятным и обоснованным.

Запомним первую особенность порядка функций: наличие ВЕРХА и НИЗА. А вслед за тем запомним еще одну важную его особенность: деление функций на Результативные и Процессионные.

Что следует понимать под теми и другими? - Постараюсь быть краток. «Результативными» являются функции (Первая и Четвертая), для которых при самовыражении результат дороже процесса. А «процессионные» функции (Вторая и Третья), тяготеют к обратному и более дорожат процессом, нежели результатом. В виде схемы такое деление функций можно изобразить так:

Результативная

Процессионная

Процессионная

Результативная

Еще можно сказать, что, результативные функции по самому принципу своего действия внутренне одиноки, не склонны к поиску партнера и при самовыражении тяготеют к монологу. Процессионные функции, наоборот, расположены к диалогу, любят партнерство и максимально широкое взаимодействие. Для наглядности приведу такой пример. Если, скажем, человек предпочитает реализовывать свою логическую функцию в виде результата, добытого в ходе одиноких кабинетных размышлений, то уверенно можно сказать, что Логика его результативна (Декарт). Если же человек находит подлинное удовлетворение лишь в процессе общения с другими, то Логика его явно процессионна (Сократ).

ПЕРВАЯ ФУНКЦИЯ

Главная примета Первой функции - ее ИЗБЫТОЧНОСТЬ. Если мы чувствуем, что чем-то нас природа наделила не просто в достатке, но даже с некоторым перебором, то можно с уверенностью сказать, что это Первая функция. Какова бы она ни была: 1-я Эмоция, 1-я Воля, 1-я Логика, 1-я Физика.

* * *

Первая функция - самая сильная сторона нашей натуры, поэтому при первых контактах с другими людьми мы вполне бессознательно выкладываем ее на стол как свою козырную карту. Например, обладательница 1-й Физики, идя на встречу с незнакомым человеком, сначала (опять подчеркну - вполне бессознательно) подумает о том, достаточно ли глубоко ее декольте, а уж потом о содержании беседы, своей роли в ней и т.п. Тогда как обладательница 1-й Логики сначала продумает тему разговора, а уж потом займется внешностью...

* * *

Первая функция - главное наше оружие в конфликтах: семейных, производственных или каких-либо еще.

В этой связи обретают новый интересный ракурс самые банальные бытовые истины. Скажем, принято считать, что когда муж бьет жену, а жена при этом плачет, то, значит, муж - зверь, а жена - страдалица. Однако это не так. Просто у мужа 1-я Физика, а у жены 1-я Эмоция и каждый из них использует в конфликте наиболее сильное свое оружие. Известны ведь случаи такого же рода с обратным половым знаком. Или вот еще пример, по словам Плутарха, ”Дарий,отец Ксеркса, говорил в похвалу себе, что в битвах и перед лицом опасности он становился только разумнее,” т.е. у Дария была 1-я Логика.

В самом использовании Первой функции в качестве оружия не было бы большого греха (надо же чем-то сражаться!), если бы, кроме всего прочего, Первая в этих битвах не была слишком жестока. А Первая беспощадна. Сама результативная природа ее не терпит компромисса и требует абсолютной победы в борьбе. 1-я Физика лупит противника если не до смерти, то до полной отключки, 1-я Воля добивается безраздельной власти, абсолютного лидерства, 1-я Логика в дискуссиях владеет только одной истиной - своей и, доказывая ее, не останавливается, пока не разгромит оппонента по всем пунктам, 1-я Эмоция кричит, пока не оглушит и не заставит замолчать противника.

* * *

Первая - молот, одинаково пригодный и для разрушения, и для созидания. Однако это именно молот со всеми вытекающими из данного обстоятельства удобствами и неудобствами, молот кузнеца, а не молоточек ювелира. Изделия, им сотворенные, тонкостью отделки не отличаются, они грубоваты, просты и ориентированы более на надежность, чем на красоту.

* * *

Наиболее сильной стороне своей натуры человек обычно придает статус инструмента высшей достоверности. Поэтому еще один ракурс Первой функции - превосходство с точки зрения теории познания. По гносеологическому признаку Первая четко делит человечество на четыре неравные части: сенсуалистов (1-я Физика), волюнтаристов (1-я Воля), мистиков (1-я Эмоция), рационалистов (1-я Логика).Сенсуалисты верят только опыту, мистики - только переживаниям, волюнтаристы - только личной энергии, рационалисты - только логике.

Иллюзия абсолютной достоверности добываемых с помощью Первой знаний, кроме всего прочего, хорошо объясняет такое удивительное для нашего просвещенного века явление, как массовое увлечение магией, астрологией и тому подобными суевериями. Ларчик открывается просто: всю эту массу верующих в мистику составляют эмоционалы. Поэтому рационалисты могут и далее хоть на голове ходить, доказывая несостоятельность суеверий. Бесполезно. Для 1-й Эмоции черная кошка на дороге всегда будет достоверней всех доводов рассудка.