Павленко Н.И. История России с древнейших времен до 1861 года: Учеб. для вузов – М.: Высш. шк., 2007

Это время существенно отличается от предшествующего в том смысле, что в действиях Павла I, сме­нившего на престоле Екатерину, во многих случаях трудно обнаружить преемственность: поступки сына были порой совершенно непредсказуемыми и лишенными логики. Правительственная поли­тика, проводимая в эти годы, вполне соответствовала личности императора — человека капризного, деспотичного, переменчивого в своих решениях и привязанностях, легко поддававшегося необуз­данному гневу и столь же легко менявшего гнев на милость, сен­тиментальность у него соседствовала с жестокостью.

Эти черты характера Павла проявились еще в годы, когда он был наследником престола. Два увлечения целиком поглощали его энергию: страсть к вину и страсть к муштре. Последнюю он стал вполне удовлетворять после того, как в 1783 г. Екатерина подарила ему Гатчинскую мызу. С утра до вечера там раздавались воинские команды, вахтпарады сменялись плацпарадами, разводы караулов чередовались с экзекуциями.

Между матерью и сыном издавна установились неприязненные отношения. Екатерина в 1794 г. намеревалась даже лишить его права наследования престола и передать это право старшему внуку Александру. Намерение это не было осуществлено, и на престол вступил Павел I. Во время четырехлетнего царствования его преследовали мания величия, а также мания страха. Первая выражалась в глубо­кой вере в свою непогрешимость, в представлении, что удел всех остальных состоял в безропотном послушании и выполнении всех его капризов. Он пытался превратить всю страну в казарму, и ничто им так не ценилось, как умение в точности выполнять артикулы. Не случайно первой значительной мерой императора было утверж­дение через три недели после вступления на престол нового воин­ского устава, заменившего традиционные русские порядки в армии прусскими.

Не менее отчетливо прослеживается и мания преследования. Подозрительность Павла распространялась не только на придвор­ных и вельмож, но и на членов собственной семьи. Отсюда — соору­жение Михайловского дворца, напоминавшего рыцарский замок средневековья. Он был возведен на острове, омываемом Мойкой и Фонтанкой и двумя вновь прорытыми каналами, с подъемными мостами и пушками, поставленными на полубастионах.

Другим проявлением страха за свое будущее является закон о престолонаследии 1797 г., согласно которому трон передавался только по мужской линии по прямой восходящей, т. е. старшему сыну, затем младшим сыновьям и только при их отсутствии — дядьям. Тем самым, как казалось Павлу, установится порядок наследования и исчезнет возможность дамских царствований, в частности его соб­ственной супруги. Некоторые меры Павел осуществил в пику ма­тери, исходя из желания сделать наоборот. Так он освободил Ради­щева из ссылки, а Новикова из Шлиссельбургской крепости. Он облагодетельствовал Т. Костюшко, выдав ему 60 тыс. руб. и разре­шив эмигрировать в Америку.

Желание противопоставить свои действия акциям Екатерины прослеживается и в политике Павла по отношению к дворянству. Екатерина предоставила дворянству уйму льгот и привилегий, объединенных Жалованной грамотой 1785 г. Указом 9 марта 1798 г. губернаторам было предписано присутствовать на выборах предво­дителей дворянства. Тем самым дворянское общество ставилось под контроль правительственной администрации. В следующем году последовало еще одно ограничение — отменялись губернские со­брания дворян и губернские предводители избирались уездными предводителями. Дворянам запрещалось подавать коллективные че­лобитные, за уголовные преступления их можно было подвергать телесному наказанию.

Казарменному образу жизни, являвшемуся в глазах Павла иде­альным, не соответствовали дворянские вольности, и он, внешне подражая Петру Великому, потребовал возвращения дворян из долгосрочных отпусков в полки. Не явившиеся (в том числе запи­санные в полки дети) были уволены из армии.

Отсутствие последовательности обнаруживается и в крестьян­ском вопросе. В указе 5 апреля 1797 г. сказано: «дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работам». Остальные 6 дней недели следовало разделить на две равные части: 3 дня крестьянин должен был работать на себя и 3 дня — на барина. Иногда этот указ трактовался как указ о трех­дневной барщине. В действительности указ устанавливал не норму, а всего лишь рекомендацию придерживаться этой нормы. В указе было отмечено, что 3 дня работы на помещика «при добром рас­поряжении» достаточны будут на удовлетворение всяким хозяй­ственным потребностям.

При Павле I были изданы еще два указа, учитывавшие инте­ресы крестьян: в 1797 г. запрещалось продавать дворовых людей и безземельных крестьян с молотка, а через год был установлен запрет на продажу украинских крестьян без земли. И хотя указ 5 апреля 1797 г. носил рекомендательный характер, а два последу­ющих указа касались немногочисленных групп крестьян, в целом они облегчали их участь, ибо давали основание для жалоб на про­извол помещиков.

В вопиющем противоречии с названными указами находится практика распоряжения судьбами государственных крестьян — мас­совая их раздача фаворитам, вельможам, гатчинцам. Екатерина за 34 года царствования раздала 800 тыс. крестьян, ее сын за четырех­летие успел передать частным лицам 600 тыс. душ обоего пола. Только в день коронации он пожаловал 82 тыс. душ.

Строгой последовательности лишены были и некоторые другие меры Павла I. Так, в 1762 г. владельцам мануфактур запрещалось покупать крестьян к предприятиям. Тем самым Екатерина восстано­вила монопольное право дворян на крещеную собственность, и настойчивые требования купцов и промышленников вернуть это право остались без внимания. Павел в 1798 г. восстановил утрачен­ную промышленниками привилегию, но в это время принудитель­ный труд на мануфактурах уже не имел для промышленников прежней привлекательности, ибо они за три с половиной десяти­летия научились довольствоваться наемным трудом.

В процессе проведения областной реформы Екатерина ликвиди­ровала коллегии, оставив только три: Военную, Адмиралтейскую, Иностранную. Павел восстановил коллегиальную систему в полном объеме, причем без надлежащего юридического обоснования этой меры и ее целесообразности.

В перечисленном хаосе поступков и действий с трудом просле­живается общая их направленность на укрепление деспотической власти монарха. «В России велик только тот, с кем я говорю, и только пока я с ним говорю»,— сказал Павел. Его притязания от­носительно сосредоточения всей полноты власти в собственных руках были беспредельны, но они далеко превосходили его способности.

Тираническое правление Павла, его внутренняя и внешняя политика вызывали острое недовольство различных кругов дворян­ства: офицерский корпус раздражали и держали в страхе вспышки гнева императора, которые порождали неуверенность в завтрашнем дне; столь же неуверенно чувствовали себя вельможи, находивши­еся под постоянной угрозой опалы; не вызывал восторга разрыв с Англией и у широких кругов дворянства, чье хозяйство было свя­зано с рынком,— традиционным покупателем товарных излишков сельского хозяйства были английские купцы; наконец, к импера­тору явно враждебно относились члены собственной семьи, прежде всего супруга и старший сын Александр, которых он заподозрил в намерении отнять у него корону. Заговор возник еще в 1800 г. Сначала его возглавил вице-канцлер Н. П. Панин, а после его ссылки руководство перешло к петербургскому военному губерна­тору Палену. Заговорщики в ночь на 12 марта проникли в Михай­ловский замок и убили Павла.