Реальное

Алекс

Дорогой дневник!

Что сказал Папа Юлий II Микеланджело?

«Слезай, сынок, доклеим обоями».

* * *

Утром я проснулся рано, потому что сегодня суббота и в десять часов мне предстояло увидеть маму. По ощущениям создавалось полное впечатление, что это рождественское утро. Я поставил будильник на семь часов, чтобы успеть принять душ до того, как остальные проснутся, почистить зубы, уши и постричь ногти. Боялся, что в прачечной забудут постирать мою одежду, поэтому хотел иметь в запасе достаточно времени, чтобы постирать и высушить ее самому. Однако волновался я напрасно: когда заглянул в шкаф, там висели рубашка, брюки и жилетка. Чистенькие и выглаженные.

Проснулся я задолго до звонка будильника и долго стоял под душем. Потом примерно час наводил глянец на туфли, черным маркером закрасил все потертости, чтобы они выглядели как новенькие. Управился со всем до восьми утра. Перевесил фотографии и рисунки нашего нового дома, которыми украсил стены моей комнаты, какое‑то время посидел, представляя, как мы там будем жить, вместе готовить в кухне, выходить в сад, когда выглянет солнышко, развешивать по стенам фотографии лилий и дельфинов.

Я нарисовал маме картину и написал на обратной стороне: «Мама, я надеюсь, ты скоро поправишься, потому что я тебя люблю, и если здоровья у тебя будет столько же, сколько у меня любви к тебе, то ты перестанешь болеть».

Мама ждала меня в гостиной, которой пользуются все пациенты ее отделения. Она надела новые джинсы и синюю футболку, немного подкрасилась: светло‑розовые тени для век, румяна, тушь для ресниц. Я так обрадовался, увидев ее, что чуть не расплакался, но подумал, что она тоже расплачется, глядя на мои слезы, и сдержался.

Когда она отпустила меня, я сел напротив и улыбнулся.

– Как тебе нравится новая школа? – спросила мама, хотя уже говорила, что не рада моему переводу в новую школу.

– Нормально, – ответил я. – Это ведь только временно?

Она кивнула.

– А что ты принес?

Я держал в руках альбом.

– Я нарисовал много картин. Аня говорит, что так я быстрее поправлюсь. Показать тебе?

Мама улыбнулась.

Я сознательно больше не рисовал скелеты, потому что они вроде бы огорчали людей, поэтому показал ей цветочные клубы, которые видел из окна, класс на занятиях, портрет Вуфа. Когда мама увидела Вуфа, улыбка сползла с ее лица. Она долго смотрела на картину, приложив руку ко рту.

– Что‑то не так? – спросил я.

Она глубоко вдохнула, а потом сжала мою руку своими.

– Алекс, очень жаль, но и Вуфу пришлось переехать в новый дом.

– Это ты про что? – удивился я.

Я не расслышал всех ее слов, потому что мое сердце билось слишком громко, но основное уловил. Вуфа поместили в приют для собак, когда тетя Бев уехала обратно в Корк, и в доме никого не осталось, чтобы кормить и выгуливать его. С собой она взять собаку не могла. Подумал о Вуфе, запертом там с другими лающими, несчастными собаками, кружащим по клетке, размером с половину туалета, и гадающим, что он сделал не так, раз уж попал туда.

Наверное, дыхание у меня участилось, потому что мама обняла меня и произнесла:

– Ох, Алекс, мне так жаль, это моя вина.

– Мы сможем его забрать?

Мама еще крепче прижала меня к себе, а когда вновь посмотрела на меня, тушь потекла по лицу влажными черными полосками.

– Вероятно, – ответила она. – Если он все еще там.

Я хотел спросить, не думает ли она, что Вуфа могли усыпить. Однажды я подслушал, что в приютах так поступают постоянно, поскольку собак у них слишком много. Но испугался, что вопрос еще сильнее расстроит маму.

– Это моя вина, – повторила она. – Если бы я не попала сюда, мы бы скорее всего оставались дома.

Наконец‑то я вспомнил о манерах и достал из кармана носовой платок. Протянул маме, она улыбнулась и вытерла лицо.

– Когда ты поедешь домой? – спросил я.

– Не знаю.

Я задумался: что мне сделать или сказать, чтобы мама повеселела? Тут же в голову пришла мысль о Руэне, спасшем папу, но мне не хотелось говорить ей про ад: она бы решила, что я спятил.

Поэтому сказал другое:

– Я знаю, что тебе недостает моего папы, мама, и я вижу, что ты постоянно грустишь после того, как он умер. Но я думаю, что когда‑нибудь мы сможем увидеть его. На Небесах.

Мама очень медленно опустила носовой платок. Выглядела рассерженной.

– Алекс, что значит, он умер? – спросила она.

– Я хотел сказать, что он умер в то утро, когда я нашел тебя в кровати со всеми этими таблетками, а бабушка вызвала «скорую»…

Я замолчал, потому что мама смотрела на меня так, будто я сошел с ума. Ее рот открылся, а на лбу появилась линия, которая начала превращаться в букву V.

– Мама, извини, не следовало мне говорить об этом.

Она опустила руки и вздохнула.

– Мне очень жаль. – После моего прихода она только и делала, что извинялась. – Я думала, ты понимал, Алекс. – Она взглянула в окно, солнце осветило ее лицо. – Бабушка всегда говорила, что я воспринимаю тебя взрослым, ожидая от тебя слишком многого. Наверное, потому, что ты всегда казался мне старше своих лет. Ты знаешь, что пошел в десять месяцев?

Мой желудок начал завязываться в узел.

– Патронажная сестра удивлялась, она никогда не слышала, чтобы ребенок в девятнадцать месяцев так говорил. Прямо‑таки как четырехлетний, и это с учетом того, что обычно мальчики отстают в развитии от девочек. – Она улыбнулась. – Я очень тобой гордилась, Алекс. И боялась. Не знала, как тебя кормить, как приглядывать за тобой. Не знала, даю ли я тебе все необходимое. Но ты удивлял нас всех.

– Ты хочешь сказать, что папа жив? – спросил я.

– Он в тюрьме Магиллигэн. Я пыталась взять тебя с собой на свидание, но ты отказался.

Я откинулся на спинку стула, словно она только что ударила меня в лицо.

– Алекс! – Мама наклонилась ко мне, протянув руки.

Я почувствовал, как моя голова поворачивается из стороны в сторону, будто кто‑то крутил ее за меня.

– Где находится Магиллигэн? – прошептал я.

– В семидесяти милях отсюда. Сразу за Дорогой гигантов. Я хочу тебе кое‑что сказать, Алекс.

Я поднялся и пересел к ней. Перед глазами у меня все плыло.

– Ты этого не заслуживал, – продолжила она. – Ты меня не заслуживал. Имел право на лучшую мать, чем я. И я подумала, может, именно из‑за того, что я такая, мои приемные родители ругали меня.

Я кивнул, хотя не до конца понимал, о чем мама говорила. Ведь приемные родители – это люди, которые не твои родители?

– Но требуется время, чтобы осознать, что ты хорошая, если всю жизнь считала себя никчемностью.

– Какие еще приемные родители?

Мама нахмурилась.

– Видишь ли, в чем дело, Алекс. Я не была честной ни с тобой, ни с собой. Бабушка – не моя настоящая мать. Она удочерила меня.

* * *

Не помню, что произошло после того, как мама мне это рассказала. Словно гигантская стеклянная трубка опустилась с потолка и накрыла меня. Так люди накрывают банкой паука, и он не может из‑под нее выбраться. Я сидел в трубке и слышал только собственные мысли. Вот какие:

«Бабушка – не моя бабушка?»

«Тетя Бев – не моя тетя?»

«Папа не умирал?»

«Тогда кого Руэн освободил из ада?»

Но, должно быть, при этом я реагировал правильно, потому что мама говорила и говорила. Она обсуждала со мной наш новый дом и планы относительно его отделки после того, как она выйдет из больницы. Какие‑то слова до меня долетали: «в красный цвет, может, даже в оранжевый» или «много роскошных ламп». И пока она говорила, одна мысль гремела у меня в голове, как полуночный скорый поезд:

«Руэн лжет». Он не освобождал моего отца из ада. Не было никакого огромного здания или драконов в небе.

И что он там утверждал? Мой отец хотел, чтобы я оплатил долг?

Иными словами, Руэн чувствовал, что может обвести меня вокруг пальца да еще нагреть на этом руки.

Я встал.

Мама уже говорила, похоже, сама с собой, теперь о том, что она всегда хотела иметь ковровую дорожку на лестнице. Вытирала со щек слезы, но улыбалась.

– Может, мы сумеем начать все с чистого листа?

Я взял ее за руку.

– Мама, я тебя люблю. Но мне надо кое‑что сделать.

И я ушел, в тот самый момент, когда она выбирала цвет для кафеля в ванной – розовый или персиковый.

* * *

После того, как я ушел от мамы, меня отвели в Макнайс‑Хаус. Как только мы миновали большую красную парадную дверь, что‑то грохнуло, и какая‑то женщина в сеточке на волосах и фартуке велела мне идти по коридору очень медленно, чтобы не наступить на осколки стекла.

– Сегодня я просто растяпа. – Она подняла руки и пошевелила пальцами, словно удивляясь, что все они на положенных местах.

На полу валялись одиннадцать разбитых кружек, а воды хватило на большую лужу. Я посмотрел вниз: в донышке одной кружки увидел улыбающуюся физиономию Руэна, но сам он не показывался. Знал, что я на него зол.

Мисс Келлс ждала меня у двери спальни. Я подошел к ней.

– Хочу пойти поплавать, – сказал я.

Она посмотрела на меня очень серьезно, и я заметил, что глаза и рот у нее, как у Майкла. Собрался уже ей это сказать, но подумал, что она спросит, кто такой Майкл, и промолчал.

– Алекс, я бы хотела поговорить с тобой об очень важном.

– Прямо сейчас?

Она кивнула.

– Извините, не могу.

Не сказал, что сначала мне надо поговорить с девятитысячелетним демоном, который наврал, будто проник в ад и помог моему отцу выбраться оттуда, чтобы я все делал по его указке. И для этого мне требовалось найти тихое и уединенное место. Потому что, начни я кричать в своей спальне, врачи явились бы со смирительной рубашкой и белыми таблетками.

– Мне надо поработать над техникой баттерфляя. – И я многозначительно посмотрел на стрелку‑указатель бассейна у нее за спиной.

Мисс Келлс присела рядом со мной, и я подумал о подержанных книгах с их желтыми страницами.

– Знаешь, Алекс, ты можешь говорить со мной обо всем. Именно для этого и нужен личный наставник. Что бы ты мне ни сказал, ты не наживешь из‑за этого никаких неприятностей. Понимаешь?

Не понимал, но после ее слов узел в моем животе превратился в масло, и по телу разлилось тепло.

Я открыл рот. Она кивнула, предлагая начать. Мне хотелось рассказать ей о Руэне и попросить у нее совета.

– Мисс Келлс, что бы вы сделали, если бы тот, кому вы доверяли, солгал вам в важном вопросе?

Она улыбнулась. Я сообразил, что она знает, почему я спрашиваю, и я даже подумал: а может, ей кто‑то солгал так же, как мне?

– Я бы сказала им, что никогда больше не хочу их видеть. Даже если бы я очень их любила, уже ни в чем не стала бы им доверять.

Мисс Келсс взяла меня за руку.

– Тебе нужна моя помощь, Алекс?

– Да, – ответил я и тут же покачал головой, поскольку не знал, каким образом она может мне помочь в этом деле.

– Если в будущем тебе понадобится моя помощь, просто подойди и скажи об этом.

– Спасибо.

* * *

Я плавал и плавал от одного края бассейна к противоположному, напрягая тело при каждом взмахе рук, представляя, что борюсь с Руэном. Иногда отдыхал, держась за бортик, и шепотом приказывал Руэну показать его отвратительное окаменевшее лицо. Но он не являлся.

Наконец я вылез из бассейна и направился в сауну. Остальные ребята играли в футбол, спасатель стоял у бассейна, так что сауна оказалась в полном моем распоряжении. Я лег на скамью и вообразил, как чистая ярость сочится из всех пор.

Кашель. Я открыл глаза. Сквозь пар разглядел старика, стоящего у стены. Злобного вида, с улыбкой пираньи и в костюме, из которого лезли нитки. Нитки эти змеями ползли сквозь туман и заканчивались у моего полотенца.

– Ты звал? – спросил Руэн.

– Ты врун! – крикнул я. – Ты сказал мне, что освободил моего папу из ада!

– И как ты пришел к этому выводу?

Я уже стоял, наставив на него палец. Руэн сел на скамью напротив.

– Мама сказала, что папа жив и находится в тюрьме Магиллигэн. Так что ты не освободил его из ада, Руэн. Вряд ли ты вообще кого‑либо освобождал. Ты все выдумал. И я тебе больше ничего не должен.

Руэн очень строго посмотрел на меня. На мгновение я подумал, что он собирается изменить образ и превратиться в монстра, чтобы испугать меня. Но он лишь посмотрел в угол. Повернувшись, я увидел там другого демона. В таком же твидовом костюме, как у Руэна, но новом, и выглядел демон молодым и застенчивым. Казалось, он что‑то записывал в блокнот.

– Кто это? – спросил я.

Демон поднялся, чтобы представиться, но Руэн взмахом руки оставил его.

– Это Блейз, – небрежно бросил он. – Стажер. Не обращай на него внимания.

Я поднял полотенце и собрался уходить.

– Твоя мать солгала, Алекс, – вдруг произнес Руэн.

Я сжал кулаки, скрипнул зубами и медленно развернулся.

– Что?

– Твоя мать солгала.

– Да кто ты такой…

Он поднял руку.

– Пожалуйста.

Меня трясло от злости, и губы так напряглись, что я не мог ими шевельнуть. Руэн указал на скамью, предлагая мне сесть.

– У тебя десять секунд на объяснения. – Садиться я не стал.

– Человек, которого я спас, твой настоящий отец. Мужчина, который сидит в тюрьме Магиллигэн, – нет. Никто не знает, кто твой отец, даже твоя бабушка.

Внезапно я вспомнил, как мама однажды сказала о бабушке: «Она не настоящая твоя бабушка». Воспоминание ударило, как обухом по голове. Мне пришлось сморгнуть слезы.

– С какой стати маме лгать насчет того, кто мой отец? – крикнул я. – Как ты посмел называть мою маму лгу?..

– Я не называл, – оборвал Руэн. – Я лишь сказал, что она солгала. Твоя мать солгала, чтобы поберечь тебя. Она любит тебя и понимает, сколько боли принесет тебе подобное откровение. Я тебе это говорю только потому, что ты меня заставил.

Я посмотрел на другого демона: тот все старательно записывал.

Теперь я уже не мог сдержать слез, не мог замедлить бег сердца. Пот катился по лицу, выступал в подмышках, капал с пальцев. Рыдание вырвалось у меня из груди, потом хлынули горячие слезы.

Наконец Руэн подошел ко мне. Я закрывал лицо руками. Он похлопал меня по плечу.

– Все нормально. Ты не должен был знать. – И добавил: – Так что давай помиримся.