Часть 2. СОВИСА 3 страница

Медсестра улыбается и говорит ей:

— Именно это Скотт и сказал — что он сливается с тем, что окружает его. — Тут девушка краснеет. — Он попросил нас называть его Скотт. Прямо-таки потребовал. Надеюсь, вы не возражаете, миссис Лэндон. — У этой юной южанки «миссис» превращается в «миз», но её выговор совершенно не нервирует Лизи в отличие от случая с Дэшмайлом.

— Отнюдь. Он требует этого от всех девушек, особенно симпатичных.

Медсестра улыбается и краснеет ещё сильнее.

— Он сказал, что видел, — как я вошла и посмотрела прямо на него. И сказал что-то вроде: «Я всегда был одним из самых белокожих белых людей, а после того как потерял столько крови, должно быть, вошёл в первую десятку».

Лизи вежливо смеётся, но у неё начинает жечь желудок.

— Разумеется, с белыми простынями и его белой пижамой… — Молодая медсестра начинает успокаиваться. Она хочет поверить, и Лизи не сомневается, что она верила, когда Скотт ей всё это рассказывал и смотрел на неё яркими карими глазами, но теперь начинает понимать абсурдность только что сказанного.

Лизи спешит ей на помощь.

— А ещё он умеет замирать, — говорит она, хотя Скотт — один из тех, кто пребывает в постоянном движении. Даже читая книгу, он ёрзает в кресле, грызёт ногти (на какое-то время перестал грызть после её гневной тирады, потом снова начал), почёсывает руки, как наркоман, которому требуется очередная доза, иногда даже начинает поднимать пятифунтовые гантели, всегда лежащие рядом с его любимым креслом. Насколько ей известно, не дёргается он, лишь когда глубоко спит или пишет и работа идёт очень даже хорошо. Но на лице медсестры по-прежнему читается сомнение, поэтому Лизи продолжает её убеждать радостным тоном, который звучит ужасно фальшиво даже для неё самой: — Иногда, клянусь, он словно превращается в предмет интерьера. Я сама проходила мимо него, и не один раз. — Она касается руки медсестры. — Я уверена, то же самое произошло и с вами, дорогая.

Она уверена, что ничего такого не произошло, но медсестра дарит ей благодарную улыбку, и тема отсутствия Скотта закрывается. «Или скорее мы с ней закончили, — думает Лизи. — Как с маленьким камнем, который сам вышел из почки».

— Сегодня ему гораздо лучше, — говорит медсестра. — Доктор Уэндлштадт заходил к нему рано утром и был просто потрясён.

Лизи в этом нисколько не сомневается. И лишь говорит медсестре то, что сказал ей Скотт много лет назад в квартире в Кливс-Миллс. Тогда она подумала, что это всего лишь расхожая фраза, но теперь она сама в это верит. Да, и верит на все сто процентов.

— Лэндоны поправляются очень быстро, — говорит она, а потом идёт к мужу.

Он лежит с закрытыми глазами, повернув голову набок, очень белый человек на очень белой кровати (и это чистая правда), но не увидеть его невозможно из-за гривы тёмных и длинных, до плеч, волос. Стул, на котором она сидела прошлым вечером и ночью, стоит на том же самом месте, где она его и оставила, и она вновь садится на него. Достаёт свою книгу, «Дикарей» Ширли Конран. Вынимает закладку и чувствует на себе взгляд Скотта. Поднимает глаза.

— Тебе сегодня получше, дорогой? — спрашивает она. Он долго молчит. Дыхание по-прежнему свистящее, но крика в нём, как на раскалённом асфальте автостоянки, когда он молил о льде, больше нет. «Ему действительно лучше», — думает она. Потом с усилием он перемещает руку, пока не накрывает её ладонь. Сжимает. Его губы (они выглядят ужасно сухими, чуть позже она принесёт ему гигиеническую помаду) раскрываются в улыбке.

— Лизи, — говорит он. — Маленькая Лизи.

Он засыпает, накрыв её руку своей, и Лизи это вполне устраивает. Она может переворачивать страницы книги одной рукой.

Лизи шевельнулась, как женщина, пробуждающаяся от сна, посмотрела в окно водительской дверцы «BMW», увидела, что тень её автомобиля на чистеньком асфальте у магазина мистера Пателя заметно выросла. В пепельнице лежал не один окурок, не два, а три. Она повернулась к ветровому стеклу и увидела женское лицо в одном из маленьких окошек заднего фасада магазина, за которым, должно быть, располагалась подсобка. Лицо исчезло, прежде чем она успела определить, жена ли это мистера Пателя или одна из двух его дочерей-подростков, но выражение лица уловила: любопытство и озабоченность. В любом случае ей следовало уезжать. Лизи включила заднюю передачу, развернулась, радуясь тому, что тушила окурки в пепельнице, а не бросала в окно на чистый асфальт, и вновь поехала к дому.

Воспоминания того дня в больнице (и сказанного медсестрой) — ещё одна станция була?

Да? Да.

Что-то лежало с ней в кровати этим утром, и теперь она готова поверить, что это был Скотт. По какой-то причине он послал её на охоту за булом, точно так же, как его большой брат Пол посылал на такие же охоты самого Скотта, когда они были несчастными мальчишками, растущими в сельской части Пенсильвании. Только вместо маленьких загадок, которые вели от одной станции к другой, её вели…

— Ты ведёшь меня в прошлое, — тихим голосом сказала она. — Но почему ты это делаешь? Почему? И где находится это гиблое место?

Тот, за которым ты охотиться, хороший бул. Он ведёт за пурпур.

— Скотт, я не хочу заходить за пурпур. — Лизи уже подъезжала к дому. — Будь я проклята, если хочу заходить за пурпур.

«Но не думаю, что у меня есть выбор».

И если всё так, как она думала, и следующей станцией була станут воспоминания об их уик-энде в «Оленьих рогах» (предсвадебный медовый месяц), тогда ей требовалась кедровая шкатулка доброго мамика. Это всё, что осталось у неё в память о матери, потому что (африканов) афганов[58]уже не было, и Лизи полагала, что для неё эта шкатулка являлась своеобразной архивной комнатой, как та, что в рабочих апартаментах Скотта. Именно туда она складывала всякие памятные вещички (СКОТТ И ЛИЗИ! РАННИЕ ГОДЫ!) в первые десять лет их семейной жизни: фотографии, открытки, салфетки, книжицы спичек, меню, подставки для стаканов, всякую прочую ерунду. Как долго она собирала эту коллекцию? Десять лет? Нет, меньше. Максимум шесть. Может, ещё меньше. После «Голодных дьяволов» их жизнь стремительно менялась — речь не только о поездке в Германию, но обо всём. И очень скоро стала напоминать безумную карусель в конце фильма Альфреда Хичкока «Незнакомцы в поезде». Она перестала собирать салфетки и книжицы спичек, потому что они бывали в слишком многих коктейль-холлах и ресторанах слишком многих отелей. Очень скоро она вообще перестала что-либо сохранять. И кедровая шкатулка доброго мамика, которая пахла так сладко, когда её открывали, где она теперь? Где-то в доме, это точно, и Лизи собиралась её найти.

«Может, она и окажется следующей станцией була», — подумала Лизи, а потом увидела впереди свой почтовый ящик. Крышку откинули, внутри лежала пачка писем, схваченная резинкой. Из любопытства Лизи остановилась рядом со столбом, на котором крепился почтовый ящик. Когда Скотт был жив, она часто приезжала домой и обнаруживала, что ящик забит до отказа, но теперь писем стало заметно меньше, и обычно они адресовались «ПРОЖИВАЮЩЕМУ» или «МИСТЕРУ И МИССИС ВЛАДЕЛЬЦАМ ДОМА». По правде говоря, пачка была тоненькая, четыре конверта и одна почтовая открытка. Мистер Симмонс, почтальон, должно быть, положил письма в ящик, хотя обычно он использовал резинку или две для того, чтобы закрепить их на металлической крышке. Лизи просмотрела конверты: счета, реклама, открытка от Канти — а потом сунула руку в ящик. Нащупала что-то мягкое, пушистое, влажное. От удивления вскрикнула, отдёрнула руку и увидела на пальцах кровь. Снова вскрикнула, на этот раз от ужаса. В первый момент не сомневалась, что её укусили: какая-то зверюга подобралась к ящику по деревянному столбу и устроилась внутри. Может, крыса, а может, кто-то и похуже, скажем, бешеный сурок или детёныш скунса.

Она вытерла руку о блузу, учащённо дыша (но не стонала), потом с неохотой подняла ладонь к глазам, чтобы сосчитать количество ранок. И посмотреть, насколько они глубокие. В этот момент она настолько убедила себя в том, что её укусили, что буквально увидела отметины от зубов. Потом моргнула, и реальность вытеснила фантазии. Пятна крови на коже остались, но ни царапин, ни укусов, ни каких-то иных повреждений не было. Что-то в её почтовом ящике лежало, какой-то ужасный пушистый сюрприз, но он своё уже откусал.

Лизи открыла «бардачок», и из него вывалилась нераспечатанная пачка сигарет. Она порылась в глубине и нашла маленький фонарик, который переложила туда из «бардачка» своего прежнего автомобиля, «лексуса» (она ездила на нём четыре года). Отличный был автомобиль этот «лексус». А поменяла она его лишь потому, что он ассоциировался со Скоттом, который называл его «Секси лексус Лизи». Удивительно, сколь многое может причинять боль, когда умирает кто-то из твоих близких; но это разговор о принцессе и долбаной горошине. Теперь ей оставалось только надеяться, что батарейки фонарика разрядились не полностью.

Не разрядились. Луч был ярким и устойчивым. Лизи нагнулась к почтовому ящику, глубоко вдохнула, направила в него луч фонаря. Смутно почувствовала, что губы её сжались до боли. Поначалу разглядела только тёмный силуэт и зелёный отблеск стенки. Влага блестела на ржавом дне металлического почтового ящика. Лизи решила, что это кровь, в которой она вымазала пальцы. Она переместилась чуть левее, боком прижалась к водительской дверце, сунула фонарик ещё глубже. У тёмного силуэта отрос мех, появились уши и нос, который, возможно, был розовым при дневном свете. Глаза затуманила смерть, но их форма однозначно подсказала, что в её почтовом ящике лежала мёртвая кошка.

Лизи начала смеяться. Смех этот, конечно, не мог сойти за нормальный, но и не был исключительно истеричным. Тут чувствовался настоящий юмор. Ей не требовался Скотт, чтобы сказать, что дохлая кошка в её почтовом ящике — это чистое, чистое «Роковое влечение»[59]. Речь шла не о шведском фильме с субтитрами, поэтому «Роковое влечение» она смотрела дважды. А самым забавным был тот факт, что кошки у Лизи не было.

Досмеявшись, она закурила «Салем лайт» и свернула на подъездную дорожку.

Глава 6. ЛИЗИ И ПРОФЕССОР. (Вот куда тебя это привело)

Теперь Лизи не испытывала страха, а мимолётное веселье уступило место холодной ярости. Она оставила «BMW» перед запертыми дверьми амбара и решительным шагом направилась к дому, гадая, где найдёт послание своего нового друга - у парадного входа или у двери на кухню. В том, что послание будет, она нисколько не сомневалась — и не ошиблась. Нашла его на заднем крыльце — белый конверт, засунутый в щель между сетчатой дверью и косяком. Лизи вскрыла конверт, развернула листок. Послание отпечатали на машинке.

Миссис: Я делаю это с сожалением, потому что люблю животных, но лчше ваша кошка, чем Вы. Я не хочу причинять Вам боль. Я этого не хочу, но вам нужно позвонить по номеру 412-298-8188 и сказать Мужчине, что продадите эти бумаги, о которых мы говорили, библиотеке университета через Него. Мы не хотим с этим затягивать Миссис, так что позвоните ему сегодня около восьми вечера, и он свяжется со мной. Завршим это дело без жертв, не считая вашей киски, о которой я СОЖАЛЕЮ.

Ваш друг, Зак.

PS. Я совершенно не сержусь за то, что вы послали меня на «X». Я знаю, вы были расстроены.

З.

Лизи смотрела на «З», что означало «Зак Маккул», последнюю букву в письме к ней, и думала о Зорро, скачущем сквозь ночь с развевающимся за спиной плащом. Её глаза повлажнели. На мгновение она подумала, что плачет, но потом поняла, что причина — дым. Зажатая в зубах сигарета догорела до фильтра. Лизи выплюнула окурок на кирпич дорожки и раздавила каблуком. Посмотрела на высокий забор, огораживавший весь двор исключительно ради симметрии, поскольку соседи у них были только с юга, слева от Лизи, стоявшей в тот момент у двери кухни с небрежно напечатанным, разъяряющим посланием «Зака Маккула» (его долбаным ультиматумом) в руке. По другую сторону забора жили Галлоуэи, и они держали полдюжины кошек (амбарных кошек, как их называли в этих местах). Они частенько захаживали во двор к Лэндонам, особенно если никого не было дома. Лизи понимала, что в её почтовом ящике лежала одна из кошек Галлоуэев, и у неё не оставалось ни малейшего сомнения в том, что за рулём «ПТ Круизера», который проехал ей навстречу вскоре после того, как она заперла дом Аманды, сидел Зак. Мистер «ПТ Круизер» направлялся на восток, выехал практически из закатного солнца, так что хорошенько рассмотреть его она не могла. И мерзавцу хватило наглости помахать ей рукой. Приятно с вами свидеться, миссас, я оставил вам маленький подарочек в почтовом ящике! И она ещё помахала ему в ответ, потому что так принято в здешней глубинке.

— Мерзавец, — пробормотала она, настолько злая, что даже не могла сказать, о ком речь, то ли о Заке, то ли о безумном инкунке, который нанял Зака, чтобы прессовать её. Но поскольку Зак так заботливо снабдил её телефонным номером Вудбоди (код Питтсбурга она узнала сразу же), Лизи уже поняла, с кем нужно схлестнуться первым, и с нетерпением этого ждала. Однако прежде чем заниматься чем-либо, ей предстояло одно далеко не самое приятное дело.

Лизи засунула письмо «Зака Маккула» в задний карман джинсов, на мгновение коснувшись маленького блокнота Аманды с колонками чисел, и вытащила из другого кармана ключи. Она так злилась, что даже не подумала о том, что на конверте могли остаться отпечатки пальцев того, кто его принёс. Не подумала и о том, чтобы позвонить в управление шерифа, хотя ранее этот звонок значился в списке намеченных дел. Ярость сузила связные мысли до чего-то маленького и узенького вроде луча фонарика, которым она освещала внутренность почтового ящика, и теперь у неё оставались два первоочередных дела: вытащить из почтового ящика дохлую кошку, а потом позвонить Вудбоди и потребовать от него разобраться с «Заком Маккулом». Остановить его. Или пенять на себя.

На кухне из шкафчика под раковиной она достала два ведра, чистые тряпки, старую пару резиновых перчаток «плейтекс» и мешок для мусора, который засунула в задний карман джинсов. Налила в одно из вёдер чистящего средства «Отличная работа», наполнила водой из распылителя, способствовавшего более быстрому образованию пены. Потом вышла из дома, задержавшись ещё на несколько секунд, чтобы взять щипцы из ящика, который Скотт называл «Всякая всячина». Большие щипцы, она ими пользовалась, лишь когда готовила барбекю. Услышала, что, занимаясь этими приготовлениями, снова и снова напевает строчку из «Джамбалайи»: «Развлеченье — высший класс».

Развлеченье. Это точно.

Во дворе она наполнила второе ведро холодной водой из крана для шланга, а потом пошла по подъездной дорожке с вёдрами в руках, тряпками на плече, длинными щипцами, торчащими из одного заднего кармана, мешком для мусора — из другого. Подойдя к почтовому ящику, поставила вёдра на землю, скорчила гримаску. Почувствовала запах крови, или это её воображение? Она заглянула в почтовый ящик. Ничёго не видно, свет не с той стороны. «Следовало взять фонарик», — подумала она, но возвращаться точно не собиралась. Не хотела больше на такое смотреть.

Лизи сунула в ящик щипцы и наткнулась на что-то не слишком мягкое, но и не такое, чтобы уж очень твёрдое. Раскрыла их во всю ширь, свела, потянула. Первая попытка закончилась неудачей. Вторая принесла результат (Лизи почувствовала вес на руке): дохлая кошка с неохотой двинулась на выход.

А потом щипцы потеряли добычу и щёлкнули. Лизи вытащила их. Кровь и серая шерсть покрывали лопатовидные концы (Скотт называл их «ухватками»). Лизи помнила, как сказала ему, что «ухватки» — это дохлая рыба, плавающая кверху брюхом на поверхности его драгоценного пруда. Он тогда рассмеялся.

Лизи наклонилась и всмотрелась в глубины почтового ящика. Кошка «проползла» половину его длины, и теперь Лизи могла её разглядеть. Всё точно, одна из амбарных кошек Галлоуэев, дымчатого цвета. Она дважды щёлкнула щипцами (для удачи) и уже собралась сунуть их в почтовый ящик, когда услышала шум приближающегося с востока автомобиля. Заныл желудок. Она не просто думала, что Зак возвращается на своём «ПТ Круизере», она это знала. Он остановится, высунется из окна и спросит, не нужна ли помошь. Так и скажет: «помошь». «Миссас, вам нушна помошь?» Но мимо проехала женщина на внедорожнике.

У тебя развивается паранойя, маленькая Лизи. Вероятно, да. И, с учётом обстоятельств, она имела на это право.

Закончи с этим. Ты пришла сюда, чтобы это сделать» вот и делай.

Она вновь сунула щипцы в почтовый ящик, на этот раз зрительно контролируя процесс, раскрыла лопатовидные концы, расположила так, чтобы между ними оказалась одна из лапок несчастной кошки, подумала о Дике Поуэлле[60], который в каком-то старом чёрно-белом фильме режет индейку и спрашивает: «Кто хочет ножку?» И — да, она чувствовала запах крови. К горлу подкатила тошнота, она отвернулась, сплюнула между кроссовок.

Закончи с этим.

Лизи сжала ухватки (не такое уж и плохое слово, если ты не собираешься злоупотреблять им) и потянула. Другой рукой раскрыла зелёный мешок для мусора, в который кошка и отправилась головой вниз. Лизи перекрутила горловину, завязала узлом, потому что маленькая глупая Лизи забыла принести с собой одну из жёлтых пластиковых завязок. А потом принялась решительно отмывать свой почтовый ящик от крови и шерсти.

Покончив с ящиком, Лизи с вёдрами поплелась по подъездной дорожке к дому, отбрасывая длинную вечернюю тень. На завтрак она выпила кофе и съела овсянку, ленч состоял из кусочка тунца и капельки майонеза на листочке салата, поэтому, с дохлой кошкой или без оной, Лизи умирала с голоду. Решила позвонить Вудбоди лишь после того, как набьёт желудок едой. Мысль о звонке в управление шерифа (или в любое другое, где носят синюю форму) в голову ещё не вернулась.

Три минуты она мыла руки под очень горячей водой, пока окончательно не убедилась, что под ногтями не осталось и намёка на кровь. Потом нашла в холодильнике пластиковый контейнер с остатками чизбургерного пирога, вывалила в тарелку, разогрела в микроволновой печи. В ожидании мелодичного звонка, сообщающего, что содержимое тарелки нагрелось, выудила из холодильника «пепси». Вспомнила, как подумала, что больше к этому самому пирогу не притронется. Вы можете добавить этот факт к длинному списку «В чём Лизи оказалась не права», но что с того? «Полная мура», — как любила говорить Кантата в юные годы.

— Я никогда не утверждала, что была мозговым центром семьи, — сообщила Лизи пустой кухне, и микроволновка, звякнув, подтвердила её слова.

Бесформенная масса была слишком горячей, но Лизи всё равно принялась за еду, остужая рот глотками ледяной «пепси». Когда полностью опустошила тарелку, вспомнила тихий шелестящий звук, который возникал при трении шерсти кошки о стенки металлического почтового ящика, усилия, которые ей пришлось приложить, чтобы вытащить кошку. «Должно быть, он с трудом пропихнул её в ящик», — подумала Лизи, и на ум вновь пришёл Дик Поуэлл, на этот раз говоривший: «И возьмите начинку».

Лизи вскочила из-за стола, бросилась к раковине — и так поспешно, что перевернула стул, на котором сидела, — в полной уверенности, что выблюёт всё только что съеденное, похвалится харчишками, вывалит вкусненькое, пожертвует ленч. Она нависла над раковиной, закрыв глаза, открыв рот, внутри всё напряглось. Однако прошло пять секунд — и она всего лишь громко рыгнула, заглушив цикад. Постояла над раковиной ещё какое-то время, чтобы абсолютно убедиться, что на большее не способна. Убедившись, прополоскала рот, сплюнула и достала письмо от «Зака Маккула» из кармана джинсов. Пришла пора звонить Вудбоди.

Она ожидала попасть в его кабинет в Питтсбургском университете (кто даст такому психу, как её новый друг Зак, домашний номер?) и приготовилась к тому, чтобы услышать, как сказал бы Скотт, «длин-н-нющую вызывающую тираду», записанную на автоответчике Вудбоди. Вместо этого трубку сняли после второго гудка, и женский голос, приятный и масленый, возможно, после первого стакана спиртного, пропущенного перед обедом, сообщил, что она дозвонилась до резиденции профессора Вудбоди, а потом полюбопытствовал, кто говорит. Второй раз за день Лизи представилась миссис Скотт Лэндон.

— Я бы хотела поговорить с профессором Вудбоди. — И она постаралась добавить голосу приятности.

— Могу я узнать, по какому вопросу?

— Насчёт бумаг, оставшихся после моего покойного мужа. — Лизи положила открытую пачку «Салем лайтс» на кофейный столик перед собой. Тут же поняла, что сигареты у неё есть, а вот с огоньком проблема. Может, это было предупреждение не возвращаться к дурной привычке, пока та не вцепилась маленькими жёлтыми коготками в ствол её мозга. Лизи хотела добавить: «Я уверена, он захочет поговорить со мной об этом», — потом решила, что не стоит. Его жена и так должна знать, как ему интересны эти бумаги.

— Минутку, пожалуйста.

Лизи ждала. Она не подумала о том, что собиралась сказать. В полном соответствии с ещё одним Правилом Лэндона: ты думаешь, что сказать, только в случае расхождения во мнении. Когда же ты действительно зол (когда тебе хочется пробить кому-то ещё одну дырку в заднице), лучше всего выдать всё, что накопилось на душе.

Вот она и сидела, отгоняя все мысли, вращая сигаретную пачку на поверхности кофейного столика снова и снова.

Наконец в трубке раздался бархатный мужской голос, который она хорошо помнила:

— Добрый вечер, миссис Лэндон, какой приятный сюрприз.

СОВИСА, повторила Лизи про себя слова мужа. СОВИСА, любимая.

— Нет, приятного тут ничего не будет, — ответила она. Последовала пауза, потом Вудбоди осторожно продолжил:

— Простите? Это Лиза Лэндон? Миссис Скотт Лэнд…

— Слушай внимательно, сукин ты сын. Меня достаёт мужчина. Я думаю, опасный мужчина. Вчера он угрожал причинить мне боль.

— Миссис Лэндон…

— В местах, которые я не позволяла трогать мальчикам на танцах в средней школе, так, кажется, он выразился. А сегодня вечером…

— Миссис Лэндон, я не…

— Сегодня вечером он оставил дохлую кошку в моём почтовом ящике и письмо, подсунутое мне под дверь, а в письме был телефонный номер, этот номер, поэтому не говори мне, что ты не знаешь, о чём речь! Я знаю, что ты знаешь! — С последним словом Лизи поддала пачку сигарет ладонью. Поддала, как бадминтонный волан. Пачка полетела через комнату, разбрасывая по пути сигареты. Лизи дышала тяжело и часто, но через широко раскрытый рот. Не хотела, чтобы Вудбоди услышал её дыхание и допустил ошибку, приняв распирающую её ярость за страх.

Вудбоди не отвечал. Лизи его не торопила. Но в конце концов сама нарушила уж слишком затянувшуюся паузу:

— Ты ещё здесь? Я на это надеюсь, ради твоего же блага.

Она знала, что ей ответил тот же человек, но лекторская плавность из голоса исчезла. Теперь голос этот зазвучал моложе — и где-то старше:

— Я попрошу вас подождать, миссис Лэндон, пока возьму трубку в кабинете.

— Чтобы твоя жена ничего не слышала, ты это хочешь сказать?

— Пожалуйста, подождите.

— Только поторопись Вуддолби, а не то…

Щелчок — и тишина. Лизи пожалела, что не воспользовалась беспроводным телефоном на кухне. Могла бы подобрать с пола сигарету и раскурить её от конфорки электроплиты. Но может, и хорошо, что всё так вышло. Теперь она ле могла выпустить с дымом свою ярость. И последняя распирала её аж до боли.

Прошло десять секунд. Двадцать. Тридцать. Она уже собралась положить трубку, когда раздался ещё один щелчок, и король инкунков заговорил своим молодо-старым голосом. В нём явственно слышалась какая-то икающая дрожь. «Это удары его сердца, — подумала Лизи. Мысль принадлежала ей, но проинтуичила она чисто как Скотт. — Его сердце бьётся так сильно, что я его слышу. Я хотела напугать его? Я его напугала. Но почему теперь это пугает меня?»

И да, внезапно она ощутила испуг. В красное одеяло её ярости он вплёлся жёлтой нитью.

— Миссис Лэндон, это мужчина по фамилии Дули? Джеймс или Джим Дули? Высокий и худощавый, с выговором жителя сельской глубинки запада или юга? Скажем, из Западной Вирги…

— Я не знаю его имени и фамилии. По телефону он представился Заком Маккулом, и так же он подписал свою…

— Йобст, — вырвалось у Вудбоди, только он растянул слово, «Йо-о-о-о-бст», превратив его чуть ли не в заклинание. А потом раздался какой-то звук, который Лизи истолковала как стон. И перед её мысленным взором к первой жёлтой нити присоединилась вторая.

— Что? — резко спросила она.

— Это он, — ответил Вудбоди. — Должен быть он. Адрес электронной почты, который он мне дал, — «Zack991».

— Ты велел ему напугать меня, чтобы я отдала тебе неопубликованные произведения Скотта, так? Об этом ты с ним договорился?

— Миссис Лэндон, вы не пони…

— Думаю, понимаю. После смерти Скотта мне приходилось иметь дело с людьми, у которых в голове что-то сдвинулось, и учёные могут дать сто очков форы коллекционерам, но в сравнении с тобой, Вуддолби, эти учёные — нормальные люди. Вот почему, вероятно, тебе удавалось поначалу скрывать свою чокнутость. Действительно чокнутые должны уметь это делать. Навык выживания, ничего больше.

— Миссис Лэндон, если вы только позволите мне объяс…

— Мне угрожают, и вы за это ответственны, чего тут объяснять? Поэтому слушайте, и слушайте внимательно: прикажите ему дать задний ход. Пока я не сообщила ваше имя властям, но, думаю, бояться вам нужно не полиции. Если этот ковбой глубокого космоса ещё раз мне позвонит, если я получу от него ещё одно письмо или дохлое животное, я обращусь в прессу. — Её осенило: — Начну с питтсбургских газет. Им это понравится. «БЕЗУМНЫЙ УЧЕНЫЙ УГРОЖАЕТ ВДОВЕ ЗНАМЕНИТОГО ПИСАТЕЛЯ». Когда этот заголовок появится на первой полосе, несколько вопросов копов из Мэна покажутся вам сущей ерундой. Прощай, должность.

Лизи подумала, что прозвучало всё это красиво, и жёлтые нити страха исчезли, во всяком случае, в данный момент. К сожалению, после сказанного Вудбоди они сразу вернулись, ещё более яркие.

— Вы не понимаете, миссис Лэндон. Я не могу приказать ему дать задний ход.

На мгновение его слова оглушили Лизи, лишили дара речи. Потом она спросила:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что уже пытался.

— У вас есть его электронный адрес! Zack999 или что-то в этом…

— Zack991 собачка sail точка com, но что с того? С тем же успехом мог быть и тройной ноль. По этому адресу ничего не доходит. Доходило первые пару раз, когда я им пользовался, а потом все мои письма стали возвращаться с пометкой: «Не может быть доставлено».

Он затараторил о том, что попытается ещё раз, но Лизи не обращала внимания на его слова. Вспоминала разговор с «Заком Маккулом», или Джимом Дули, если это было его настоящее имя. Он сказал, что Вудбоди должен или позвонить ему, или…

— У тебя есть какой-то особый электронный адрес? — спросила она, прервав Вудбоди на полуслове. — Он сказал, что ты должен отправить ему электронное письмо и сообщить, что получил всё, что тебе нужно. Так где этот адрес? В твоём кабинете? В интернет-кафе?

— Нет! — Вудбоди чуть ли не вопил. — Послушайте меня! Разумеется, у меня есть электронный адрес в Пите[61], но я никогда не давал его Дули! Это было бы безумием! У меня есть два студента-выпускника, которые регулярно переписываются со мной по этому адресу, и он, конечно, есть у секретаря кафедры английского языка и литературы.

— А дома?

— Я дал ему свой домашний электронный адрес, но он никогда им не пользовался.

— А как насчёт телефонного номера, по которому ты можешь до него дозвониться?

Последовала пауза, а когда Вудбоди заговорил вновь, в его голосе слышалось искреннее недоумение, которое испугало Лизи ещё больше. Она посмотрела в широкое окно гостиной и увидела, что небо на северо-востоке становится цвета лаванды. Надвигалась ночь. Лизи подозревала, что и эта ночь может выдаться долгой.

— Телефонного номера? — переспросил Вудбоди. — Он никогда не давал мне телефонного номера. Только электронный адрес, по которому письма доходили дважды, а потом перестали. Он или лгал, или фантазировал.

— И какой вариант кажется тебе предпочтительным?

— Я не знаю, — прошептал Вудбоди.

Лизи подумала, что тем самым перетрусивший профессор пытается не выдать свою мысль: Дули — безумец.

— Подождите минутку. — Она уже оторвала трубку от уха, чтобы положить на диван, потом передумала. — И тебе лучше дождаться меня у телефона, пока я не вернусь, сукин сын.

Использовать конфорку электрической плиты не пришлось. Около камина в медной шкатулке лежали длинные декоративные спички для его розжига. Лизи подобрала с пола «Салем лайт», чиркнула длинной спичкой по облицовочному камню. Вместо пепельницы решила использовать одну из керамических ваз, вынула из неё цветы и отметила для себя (не в первый раз), что курение — одна из самых отвратительных привычек человечества. Вернулась к дивану, села, вновь взяла трубку.

— Расскажи мне, как всё произошло.

— Миссис Лэндон, моя жена и я, мы сейчас собирались поехать…

— Твои планы переменились, — отрезала Лизи. — Давай с самого начала.

Само собой, вначале были инкунки, эти язычники, поклоняющиеся подлинникам и неопубликованным рукописям, и профессор Вудбоди, который в глазах Лизи был их королём. Одному Богу известно, сколько он опубликовал научных статей о творчестве Скотта Лэндона и как много из них даже сейчас спокойно собирали пыль в книгозмее, разлёгшейся над амбаром. Плевать она хотела и на то, сколь мучительной была для профессора Вудбоди мысль о том, что неопубликованные произведения Скотта Лэндона могли также собирать пыль в его кабинете. Важным для неё было совсем другое: по пути домой из кампуса, два или три вечера в неделю, Вудбоди выпивал пару-тройку стаканов пива, всегда в одном баре, который назывался «Место». Около кампуса располагалось немало питейных заведений: и дешёвых пивных — где пиво подавали кружками и кувшинами, и более изысканных — которые посещали преподаватели и выпускники; с комнатными растениями на подоконниках и музыкальными автоматами, игравшими «Яркие глаза»[62], а отнюдь не «Май кемикэл романс»[63], «Место» — бар, которому отдавал предпочтение рабочий класс, — находился в миле от кампуса, и в тамошнем музыкальном автомате наиболее близким к рок-н-роллу был дуэт Тревис Тритт — Джон Мелленкамп[64]. По словам Вудбоди, ему нравилось приходить туда, потому что в будни во второй половине дня и ранним вечером там было малолюдно, а посетители напоминали ему отца, который работал на металлургическом заводе корпорации «Ю.С. Стил» (Лизи ничего не хотела слышать об отце этого долбаного инкунка), Именно в этом баре он встретил мужчину, который назвался Джимом Дули. Дули тоже заглядывал туда во второй половине дня или ранним вечером, говорил вкрадчиво, отдавал предпочтение синим рубашкам из «шамбре» и брюкам с манжетами, какие носил отец Вудбоди. По словам профессора, ростом он был шесть футов и один дюйм, слегка сутулился, редеющие тёмные волосы часто падали на лоб. Вудбоди полагал, что глаза у Дули синие, но гарантировать этого не мог, хотя пили они на протяжении шести недель и, как признался профессор, «где-то стали приятелями». Они обменивались не историями жизни, а отрывками жизненных историй, чем, собственно, и занимаются мужчины в барах. Вудбоди заявлял, что говорил только правду. И у него не было оснований сомневаться, что Дули отвечал тем же. Да, Дули мог двенадцать иди четырнадцать лет назад покинуть маленький городок в западной Виргинии и с тех пор переходить с одной низкооплачиваемой работы, связанной с физическим трудом, на другую. Да, какое-то время он мог отсидеть в тюрьме, что-то в его повадках говорило об этом, скажем, он всегда смотрел в зеркало за стойкой, когда брался за стакан с пивом, и хотя бы раз обязательно оглядывался, когда шёл в туалет. И да, шрам над правым запястьем он мог получить во время короткой, но яростной драки в прачечной тюрьмы. Или не получить. Чёрт, шрам мог остаться после неудачного падения с велосипеда в детстве. Наверняка Вудбоди знал только одно: Дули прочитал все книги Скотта Лэндона и мог интеллигентно их обсуждать. И он сочувственно слушал стенания Вудбоди насчёт того, что непреклонная вдова Лэндон сидит на интеллектуальной сокровищнице — неопубликованных произведениях Лэндона, среди которых, по слухам, есть целый роман. Сочувственно — это мягко сказано. С нарастающей яростью.