Циклические теории развития культуры 6 страница

День старого мира, как образно выражается НАБердяев, кон­чается, солнце его заходит и приближаются сумерки, за которы­ми последует ночь — ночь нового средневековья.1 День европейс­кой истории заканчивается социальными потрясениями (рево­люции и войны) и глубоким духовным кризисом, который охва­тил не только искусство, но и всю культуру в целом. «Много кри­зисов искусство пережило за свою историю... Но то, что происхо­дит с искусством в нашу эпоху, не может быть названо одним из кризисов в ряду других. Мы присутствуем при кризисе искусства вообще, при глубочайших потрясениях в тысячелетних его ос­новах»1 7. Так охарактеризовал Н.А.Бердяев состояние современ­ного ему искусства в своей публичной лекции, прочитанной им в Москве в ноябре 1917г.

В «Новом средневековье» он пытался осмыслить те изменения, которые происходили в духовных основах европейского обще­ства, и выявить их причину. В этой связи автор исследования ут­верждал, что гуманистическая идеология, которая представлялась старому миру возвышенной, к XX столетию себя изжила, оказалась отсталой и даже реакционной, вылившись в индивидуализм и в отказ от христианской традиции. Ведь человек, поясняет эту мысль философ, не может жить только для себя и служить только себе, не утеряв свои духовные основы и веру в истинного Бога. Утратив ее, он создал себе ложного бога и призрачную надежду обрести счастье в материальных ценностях (деньги, вещи, бытовой ком­форт). Потому в Европе не церковь, а биржа стала господствую­щим и регулирующим фактором жизни.

Судьба Европы, согласно учению НАБердяева, представляется как закономерное явление: та же участь постигла, например, и ан-

тичную культуру. Но, в отличие от последней, ее судьба оказалась чрезмерно драматичной. Трагизм европейского кризиса, по его мнению, состоит в том, что «в глубине души никто уже не верит ни в какие политические формы и ни в какие общественные идеоло­гии»38.

Исследователь ставит своей целью не только осмыслить ухо­дящую эпоху и выявить причину, характер и глубину кризиса, но и попытаться построить теоретическую модель будущего, после-кризисного общественного устройства. Эпоху будущей европей­ской истории он именует «новым средневековьем» и делает ого­ворку о том, что оно не может стать возвратом к старому средне­вековью.

Наступление нового средневековья философ связывает с об­разованием универсального государства и универсальной духов­ной культуры. Оно будет концом буржуазного гуманизма, инди­видуализма и формального либерализма и началом новой эпохи коллективной религии, где вера в Бога станет основой жизни и где познание, мораль, искусство и другие культурные сферы сво­бодно, а не насильственно сольются с религией. И если Новое вре­мя было дневной эпохой, то новое средневековье станет эпохой ночной.

По характеру оно будет эпохой женской культуры. День был временем господства мужской культуры, основанной на рациона­лизме, и эта культура исчерпала и истощила себя в войнах и конф­ликтах. Женщины — это жены-мироносцы, они ближе к религии, а потому особенность их культурной эпохи выразится в том, что она будет мистической ночью средневековья. В понятие «ночь» он • не вкладывает отрицательный смысл. Ночь, по НАБердяеву, не i менее хороша и не менее божественна, чем день. Она первоздан- ' нее дня и в ней глубже обнаруживается бездна и тайна бытия. Та­ким образом, новое средневековье станет не возвратом к прошло­му средневековью, что в истории невозможно, а переходом обще­ства в новое качественное состояние. Так мыслил себе причину и сущность европейского культурного кризиса и выход из него «рус­ский романтик XX века» (как называл себя сам Н.АБердяев).

Если А.Швейцер писал о нарушении баланса между матери­альной и духовной сферами культуры в сторону ее материально­го начала как об одном из факторов, приведших европейскую цивилизацию к культурному кризису, то идея материально-техни- я ческого прогресса как единственно определяющей причины со- 1 временного культурного кризиса становится основополагающим | тезисом культурологических концепций таких ученых второй I

.205

половины XX века, как Л.Мэмфорд, Т.Роззак, АЛЪффлер. Пожа­луй, наиболее ярко и образно эту научную тенденцию выразил ан­глийский кибернетик У.Р.Эшби, который в свое время писал: «Мы построили цивилизацию, которую не понимаем, и мы обнаружи­ваем, что она выходит из-под нашего контроля. Что нам делать, стол­кнувшись с такими задачами?»39.

Как бы продолжая диалог с У.Р.Эшби, американский ученый АТоффлер ставит принципиальный вопрос: «Можно ли жить в обществе, вышедшем из-под контроля?» В своем исследовании он не ограничивается ответом на него, а пытается создать социокуль­турную модель европейского общества второй половины нашего века и дать прогноз его будущего развития. История человечества, утверждал он в своей работе «Третья волна», есть история смены цивилизаций. Оно пережило за свою историю две волны. Первая из них породила сельскохозяйственную цивилизацию, вторая волна — цивилизацию индустриальную. Вторую половину XX сто­летия он связывает с началом третьей волны, которая, как утверж­дает ученый, внесет существенные изменения во все сферы жиз­ни общества. Таким образом, Европа становится свидетельницей становления качественно новой цивилизации, которую он в дру­гом своем исследовании («Столкновение с будущим») обозначает как «супериндустриальная цивилизация». Этот социокультурный взрыв порожден научно-технической революцией.

Почему же это предполагаемое новое качество социальной и культурной жизни европейцев становится предметом серьезных научных размышлений А.Тоффлера? Наиболее общий ответ на этот вопрос дает само название его работы — «Столкновение с будущим». Погружение человека в качественно новые условия жизни неминуемо должно привести, как справедливо полагает ученый, к серьезному кризису. Следует пояснить эту мысль. Мо­дель жизни человека и его взаимодействие со средой можно пред­ставить в виде треугольника, где одна из вершин является обо­значением самого индивида, две другие — природной и социо­культурной среды. Устойчивость треугольника определяется тем, в какой мере гармонично складываются отношения между его вер­шинами. Следовательно, любое нарушение взаимосвязей — чело­век и природа, человек и культура, человек и общество — немину­емо приводит к кризису — экологическому, социальному или куль­турному.

Тенденция к дисгармонии отношений человека и среды, со-' гласно оценке ученого, чрезмерно обостряется во второй полови­не XX столетия. Констатируя исторический факт, АТоффлер за-

мечает, что изменение среды жизнедеятельности человека про­исходило всегда и человек был в состоянии к ней приспособить­ся. Однако современные перемены, обусловленные техническим прогрессом, совершаются в таком бешеном темпе, что индивид уже не успевает адаптироваться к столь быстро меняющимся ус­ловиям жизни. Поэтому не случайным, замечает АТоффлер, ока­зался тот огромный успех музыкальной комедии с символичес­ким названием «Остановите мир — я хочу сойти», который она имела в Англии и Америке.

Современный технический и технологический прогресс прин­ципиально изменил интеллектуальную и культурную среду, образ жизни и мышления, а также взгляд человека на мир. Процесс каче­ственных перемен охватил все основные сферы жизнедеятельнос­ти человека. Так, вполне очевидной становится стандартизация жизненных благ, меняется система ценностей, появляется «поп», «оп» и «кинетическое» искусство. Складывается своеобразная «куль­тура выбрасывания»: выбрасываются банки, бутылки из-под напит­ков, салфетки и другие вещи, детские игрушки; девочки обменива­ют за небольшую доплату старые Барби на новые (их бабушки не расставались с куклой долгие годы). Эта тенденция затронула и ар­хитектуру — снос старых зданий. «...На смену экономике прочнос­ти, — замечает АТоффлер, — приходит экономика недолговечнос­ти»'1".

Сдвиг в сторону недолговечности затронул также культурные традиции людей и их привычки. Под влиянием тенденции «выб­расывания» оказалось и место проживания человека. Оно стано­вится для него временным и он легко с ним расстается. Отноше­ния между людьми также оказываются временными. Подобно ве­щам и местам проживания люди стали проходить через жизнь человека, не задерживаясь в его памяти. Сеть связей между людь­ми резко возрастает, но их отношения становятся все более по­верхностными, деловыми, функциональными, и они постепенно лишаются межличностного, человеческого начала. Реакцией на сложившийся кризис стало разочарование в силе разума. Появля-: ется интерес к астрологии, мистике и восточным религиозным • верованиям; популярными становятся спиритические сеансы и > колдовство. Возникает ностальгия по спокойному прошлому.

Работа «Столкновение с будущим» писалась АТоффлером в 1970 г., когда уже были очевидны те существенные перемены, ко­торые происходили в условиях жизни и культуре людей. Быстро нарастающий темп этих изменений порождает у ученого ряд тре­вожных вопросов: поймем ли мы «странное общество» XXI века?

Поладим ли мы с ним? Сможет ли человек избежать шока при стол­кновении с будущим? Возможно, предполагает исследователь, что состояние ошеломленности станет самым серьезным заболевани­ем человека начала следующего тысячелетия. Подводя итог свое­го исследования, АТоффлер писал-. «Мы подошли к критическому рубежу, к поистине поворотному пункту истории, когда человек либо подчинит своей власти процессы перемен, либо исчезнет с лица земли»4'.

Нельзя не заметить, что в своих работах АТоффлер высказывал ряд точных замечаний, справедливо указывал на тенденции куль­турного развития европейского общества. Но жизнь оказалась бо­гаче теоретической концепции, и далеко не все удалось ученому в ней предвидеть: мрачные прогнозы его, как обнаруживается на ис­ходе второго тысячелетия, оказались чрезмерно сгущены.

Принципиально иное толкование сущности и причин кризи­са, отличное от рассмотренных теорий, дает в своей работе «Вос­стание масс» Х.Ортега-и-Гассет (1883 — 1955 гг.). Его книга, вы­шедшая в 1930 г., когда Европа переживала тяжелый кризис, имела огромный успех и сразу же была переведена на многие языки. Об­щество, как утверждает испанский философ, всегда существовало как гармоническое единство избранного меньшинства и массы. Следует заметить, что «элита» и «масса» им рассматриваются не как экономические, а как психологические категории. В любом классе, социальном слое, как утверждает исследователь, есгъмас-са и творческое меньшинство. Кмассе он относит каждого, кто не выделяет себя из социального сообщества, мыслит и чувствует «как все», и «не только не удручен, но доволен собственной нео­тличимостью». «...Масса — это те, кто плывет по течению и лишен ориентиров»'11. Массовый человек лишен созидательного, творчес­кого начала.

Элитой же он считает высшую, умственную, нравственную, творческую, инициативную часть общества, тех, кто предъявляет к себе повышенные требования. Она призвана выполнять обще­национальные задачи, быть лидером, вести массы по намеченно­му ею пути. Элита делает историю, создает культуру. В хорошо орга­низованном обществе масса следуеттому, что исходит от избран­ного меньшинства. Здесь масса не может действовать самостоя­тельно; ее ведут, наставляют и представительствуют за нее в поли­тических структурах.

По мнению ученого, такое положение является своеобразным социокультурным законом, выполнение которого обеспечивает стабильное развитие общества. Однако в XX столетии, как утвер-

ждает Ортега, сложилась новая историческая ситуация: произош­ло восстание масс. Под «восстанием» философ в данном случае понимает не революционное выступление народа, а наступившее господство «среднего человека», и то, что раньше было делом из­бранных, сейчас становится делом массы. Самостоятельное дей­ствие массы Ортега оценивает как восстание ее против собствен­ного предназначения, против своей судьбы. Поскольку масса, как утверждает исследователь, занята в XX столетии именно этим, по­стольку, полагает он, можно с полным основанием говорить о вос­стании масс. И достаточно нескольких десятков лет господства мас­сового человека, чтобы вернуть общество к эпохе варварства, унич­тожить все культурное наследие.

Главенство массы, по мнению Ортеги, обусловлено в значи­тельной степенью тем, что за последнее столетие произошел голо­вокружительный рост населения. Новые толпы с таким ускорени­ем выбрасываются на поверхность истории, что не успевают осво­ить культурный опыт человечества. Это ведет к снижению у массы общей культуры, нравственных требований к себе и ответствен­ности перед будущим, к нарушению традиционных норм морали. Оттого современный «средний европеец» смахивает на дикаря, заброшенного в мир цивилизации.

Школа смогла внедрить в массу лишь жизненные навыки, но не сумела наделить ее ни «историческим чутьем», ни «чувством ис­торической ответственности». «В массу, — с негодованием гово­рит Ортега, — вдохнули силу и спесь современного прогресса, но забыли о духе»'''. Человека из массы заботит лишь собственное благополучие и меньше всего — его истоки, потребности обще­ства, что противоречит принципу цивилизованного человека — считаться с интересами других. Массовый человек ощущает себя совершенным человеком, он не умеет слушать других, на все воп­росы у него есть ответы. У массы возникло чувство собственного превосходства и всесилия, что породило желание господствовать. Она даже претендует на управление обществом при полной к тому неспособности.

В этой связи нельзя не вспомнить повесть МАБулгакова «Со­бачье сердце», где идея господства массового человека нашла воп­лощение в художественной форме. Но если в научной концепции Ортеги господство массы представлено как набирающая силу, но еще не до конца реализованная тенденция, то в повести М.АБул-гакова эта возможность реализовалась полностью — духовно ог­раниченный, но самодовольный массовый человек обрел реаль­ную власть над всеми, в том числе и над «мыслящей элитой».

Таким образом, писатель и философ оценивают господство че­ловека массы как кризис, как социальную и культурную катастрофу. Следовательно, причину того, что Европа «стремительно катится вниз по склону своей культуры», Ортега усматривает в восстании масс, в восстании их против собственного предназначения.

Завершая анализ теории испанского философа, следует заме­тить, что идея противопоставления мыслящей элиты инертной массе, положенная в основу книги «Восстание масс», не была для того времени новой. Она выступала одним из лейтмотивов, на­пример, в концепции ФНицше. Но у испанского ученого эта мысль обретает дальнейшее развитие и свою интерпретацию. Он говорит не только о существовании извечного конфликта между мыслящей, творческой частью общества и массой, лишенной этого качества, как это имеет место в теории Ф.Ницше, но и оценивает свое время как историческую ситуацию, когда наступает господство «человека массы», в котором Ортега усматривает причину как культурного, так и всеобщего кризиса.

Объективно автор «Восстания масс» оказался предсказателем прихода к власти фашизма в Германии, который произошел че­рез три года после выхода в свет его книги. Политика и практика фюрера Третьего рейха в целом, как известно, строилась на сла­бостях и желаниях «массового человека», которому было обеща­но господство над всеми народами мира. Вырвавшийся на повер­хность жизни, инстинкт массы властвовать привел немецкую на­цию не только к культурному и социальному кризису, но и к ката­строфе.

Тема кризиса культуры находит своеобразную форму выраже­ния и в европейском искусстве. Кризисное мироощущение про­низывает целые художественные направления — экспресси­онизм, «театр абсурда», сюрреализм, а также творчество писате­лей и поэтов-битников. Но, пожалуй, наиболее яркое эта идея на­шла выражение в творчестве англо-американского поэта, лауреа­та Нобелевской премии Томаса Стерна Элиота

К мрачным выражениям — «закат Европы», «потерянное поко­ление», — бытовавшим в европейской культуре первой четверти нашего столетия, добавляются невеселые метафоры Т.С.Элиота: «бесплодная земля» и «полые люди». Именно так называет худож­ник свои поэмы, в которых в образной, предельно экспрессивной форме рисует картину европейского кризиса. «Бесплодная зем­ля» появляется в печати в тот же период, что и «Закат Европы» О.Шпенглера — в 1922 г. Само название поэмы интерпретируется художником как символ духовной депрессии европейцев и кризиса

их культуры. Поэме предшествует эпиграф из «Сатирикона» Пет-рония, который выражает основной мотив всего произведения: «А я собственными глазами видел Кумскую Сивиллу, сидящую в бу­тылке, — и когда мальчишки кричали ей: «Чего ты хочешь, Сивил­ла?», она отвечала: «Хочу умереть».

Следует напомнить, что знаменитая прорицательница антич­ного мира Кумекая (или Куманская) Сивилла, согласно мифу, вы­молила у влюбленного в нее Аполлона столько лет жизни, сколь­ко пылинок окажется в ее горсти, но при этом забыла оговорить для себя вечную молодость Через несколько столетий она пре­вратилась в высохшую старушку, желавшую умереть. Но ее жизнь будет продолжаться до тех пор, пока она сжимает пригоршню пыли. Сивилла желает смерти, и в то же время боится разжать свой кулак.

В контексте поэмы это небольшое мифологическое повество­вание обретает два смысловых значения:

1. Упоминаемый мифологический образ Кумской Сивиллы вы­ступает здесь в роли образа-символа живого мертвеца, каким ви­делась Т.С.Элиоту Европа после первой мировой войны;

2. Обращение к произведению Петрония, где описан Рим в пе­риод своего распада, имеет целью создать у читателя ассоциатив­ный образ-символ умирающей Европы.

Примечательно название первой части поэмы — «Погребение мертвого». В построении содержания ее читатель встречается с резкой сменой картин и настроений; поэт постоянно применяет технику коллажа и использует новый для того времени художе­ственный прием «поток сознания». От воспроизведения приятных лирических образов детства он неожиданно переходит к описа­нию противоположной картины — безжизненной библейской пустыни, символизирующей неизбежную гибель европейской

КуЛЬТурЫ:

Стиснуты что тут за корни, что тут за стебли Взрастают из битого камня? Сын человеческий,, Не изречешь, не представишь, ибо ты внемлешь лишь Груде обломков былых изваяний, где солнце отвесно, Где не дает мертвое дерево тени, сверчок утешенья, Камень иссохший журчанья.

Лондон предстает у Т.С.Элиота не в образе блестящей европей­ской столицы, а в форме некоего фантома, то есть призрака, где часы церкви Сент-Мэри-Вулнот агбивают каждый девятый удар, по собственному впечатлению поэта, с глухим, мертвым призвуком:

§

Город-Фантом: '

В буром тумане зимнего утра

По Лондонскому.мостутени нескончаемые вереницы — '

Никогда не думал,что смерть унесла у<же стольких.

Изредка срывались вздохи —

И каждый глядел себе по ноги.

Так и текли, на холм и дальше по Кинг-Уильям-стрит,

Где Сент-Мэри-Вулнот мертвой медью

Застыл на девятом ударе.

И вновь вводится символика: 9 часов. Согласно библейской ми­фологии, это — час смерти Христа. В целом же, как видно, худож­ник рисует картину безжизненности, предрешенности и безысход­ности. Заключительная глава «Что сказал гром» как бы завершает цикл: в ней вновь возвращается поэт к образу бесплодной земли из первой части. Но в последней главе эта картина становится еще более жуткой:

Здесь нет воды лишь камни

Камни и нет воды и в песках дорога..г,г;. Дорога ведущая в горы

В горы камней в коих нет воды

А была бы вода мы бы встали припали бы к ней

Но ни встать ни помыслить средь этих камней

Солью пот и ступни в песке

Средь этих камней чуть воды бы

Мертвых гор пересохшая черная пасть

Здесь ни встать ни сесть ни упасть

Даже безмолвия нет в этих горах.

Здесь поэт использует необычный художественный прием — отказывается от знаков препинания, — усиливая тем самым чувство неустойчивости, неупорядоченности бытия. Поэзия, по мнению самого художника, должна выражать тот хаос, в котором живет со­временный человек.

В 1925 г. Т.С.Элиот пишет другую поэму — «Полые люди», ко­торая по смыслу, эмоциональному настрою очень близка к перво­му произведению. Начинается она с обрисовки современного ему поколения, которое представлено им в образе «полых людей», ко­торый мыслится здесь как образ-символ человечества, лишенный истинно человеческого начала — духовности, культуры, интеллек­та; от людей осталась лишь человеческая форма. Вероятно, труд­но найти в поэзии нашего столетия столь сильное выражение рас­пада человеческой личности:

Мы полые люди ч

Чучелолюди >■■ Чешем в затылке

Увы! — солома у нас в голове. В наших гортанях Шепот и только •

Смысла нет в наших толках.

Жизнь «полых людей» далека от реальной полноценной жиз­ни. Скорее это некая призрачная жизнь, близкая к бытию в цар­стве смерти. Человек в этой жизни превращен в «призрак без фор­мы», в «тень без тени краски». И вновь читатель встречается с уже знакомой картиной безжизненного пейзажа: { Безжизненная страна

' Кактусам отдана.

Следует заметить, что Т.С.Элиот как художник по-своему пы-тался осмыслить проблему европейского кризиса. Ему удалось создать предельно яркий образ кризисной ситуации, по своей убе­дительности не уступающий концептуальным решениям этой про­блемы учеными. Но Т.С.Элиот был не только поэтом. Он был изве­стен и как драматург, читал также курс философии в Гарвардском университете, занимался публицистикой. Во всех сферах своей деятельности Т.С.Элиот проявлял озабоченность судьбой европей­ской культуры. В вопросах культуры он исходил из того, что куль­тура — это человеческое начало в жизни общества и ее кризис оз­начает кризис образа жизни. Выход из него он видит в возрожде­нии культурных традиций прошлого.

Таким образом, рассматриваемый период в европейской куль­туре, вероятно, можно было бы обозначить как период катастро­фического мышления. Чувство или, точнее, предчувствие катаст­рофы как феномен, недостаточно осознаваемый самим челове­ком, составляет в эту эпоху основу европейской ментальное™. С начала XX столетия чувство наступления некоего апокалипсиса в европейском сознании все в большей мере усиливалось. Эти пред­чувствия оправдывались — мощные социальные потрясения сле­довали одно за другим: первая мировая война и революционные события в России, установление тоталитарного режима в Советс­ком Союзе и приход к власти фашизма в Италии и Германии... По­добные социальные взрывы нередко приводили к физическому уничтожению памятников культуры и испепелению классическо­го литературного наследия, как это имело место в фашистской Гер­мании. Все это породило идею кризиса в европейской научной и художественной традиции.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1. Проанализируйте понимание кризиса культуры и возмож­ность выхода из него у ОШпенглера иАШвейцера.

2. Как понимает культурный кризис С Л.Франк и ИАМпьин.

ЗВчем видит сущность кризиса культуры Ортега-и-Гассет?

4- Переход культуры в цивилизацию сопровождается кри­зисом. Кто автор (или авторы) этой идеи? Как объясняется в этой теории закономерность такого процесса и в чем усмат­ривается в ней проявление культурного кризиса?

5.Немецко-американский протес?пантский теолог П.Тиллих утверждая, что «секулярная культура (культура,лишеннаяре­лигиозного начала. —Авт.) невозможна по самой своей сути». Чьи идеи известных ваммыслителей близки высказанному постула­ту ПТиллиха? Какова ихлогика обоснования, исходя из данной по­сылки, закономерности и объяснения характера европейского кризиса?

it- гч

■•л v<

§11. КУЛЬТУРНЫЙ ПРОГРЕСС И РЕГРЕСС И БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

■*(*.)

Проблема культурного прогресса уже затрагивалась здесь по ходу рассмотрения вопроса о развитии культуры, в процессе анализа ряда культурологических концепций. Тем не менее, поскольку вопрос о прогрессе культуры очень ва­жен для культурологической науки, то есть необходимость оста­новиться на нем специально.

Идея культурного прогресса — не вдруг возникшая проблема. Во все времена ученые размышляли не только о судьбах человече­ства, но и о судьбах культуры. Когда античный историк Гесиод говорил, что «золотой век» остался позади и человечество, пере­жив пять стадий, оказалось в «веке железном», то это означало при­знание того, что общество как в своей социальной, так и в куль­турной истории спускается, словно по лестнице, постепенно вниз.

В дальнейшем «золотым веком» оказалась для Возрождения антич­ность, а для романтиков ХГХ века — средневековье, которое просве­тители называли не иначе, как «темным временем», «вывихом ис­тории».

Однако уже в античности наряду с пессимистическим взгля­дом на культурную историю имела место вера в культурный про­гресс (Протагор, Демокрит, Лукреций Кар). Идея же культурного прогресса, смутно предчувствуемая эпохой Ренессанса, была осознана и сформулирована лишь в просветительской традиции (АТюрго, ЖКондорсе, И.Г.Гердер).

В основе исторического оптимизма просветителей, как извес­тно, лежала вера в высшее призвание человека, в конечное торже­ство Добра, Разума и Справедливости в мире. «Власть тьмы» представлялась им как нечто случайное, временное и противоес­тественное человеческой истории. Так, И.Г.Гердер утверждал, что общество в своем развитии идет по пути прогресса; оно стремится не только к социально-политическому, но и культурному совер­шенству. Просветительская традиция в целом представляла обще­ственный прогресс в виде непрерывного, бесконечного духовно­го совершенствования человечества. «Способность человека к со­вершенствованию действительно безгранична... Без сомнения, прогресс может быть более или менее быстрым, но никогда разви­тие не пойдет вспять», — так выразил эту оптимистическую тен­денцию Просвещения в отношении будущего человечества один из ее представителей ЖКондорсе.

Основой прогресса, по мнению просветителей, должно стать совершенствование разума, рост знаний. В этой связи примеча­тельно само название основного научного труда ЖКондорсе: «Эс­киз исторической картины прогресса человеческого разума». Они были убеждены, что умственный прогресс автоматически обеспе­чит господство человека над природой и устойчивое развитие в культурной и общественной сферах, будет служить улучшению ус­ловий человеческой жизни.

Однако уже на рубеже XVIII и XIX веков зародились сомне­ния в истинности просветительской идеи культурного совершен­ствования общества, которые наиболее убедительно прозвучали, пожалуй, в высказывании И.Гете. «Человечество станет умнее и рассудительнее, но не лучше» — утверждал немецкий поэт и мыс­литель. Во второй половине XIX века теория культурного про­гресса просветителей подверглась многостороннему анализу и критике. Обнаружилось несоответствие между провозглашенной идеей неуклонного процветания культуры и действительностью. Стало также очевидным, что умственное совершенствование ав-

тематически не ведет к культурному и социальному прогрессу, что знания могут быть использованы как для достижения благих, гу­манных целей, так и для уничтожения человечества.

После первой мировой войны пессимизм по поводу вечного триумфа культуры на основе разума еще в большей мере уси­лился. Сегодня становится понятным, что процесс умственного развития, совершенствования знаний может стать моментом культурного прогресса лишь в том случае, когда он будет сопря­жен с нравственностью и ориентирован на общечеловеческие ценности.

Оппоненты просветительской идеи культурного прогресса усматривают в ней и нравственную несостоятельность. «...Культур­ные и общественные достижения всех прошедших поколений, — писал по этому поводу СЛФранк, — рассматриваются здесь просто как удобрение, нужное для урожая будущего, который пойдет на пользу последних, единственных избранников мировой истории. Ни морально, ни научно нельзя примириться с таким представле­нием»'' '1.

После Первой мировой войны в европейской научной тра­диции наметилась тенденция к окончательному разрыву с идеей культурного прогресса. Одним из ее основоположников стал О.Шпенглер, который высказал идею о том, что совершенствова­ние гуманитарной культуры находится в обратной пропорцио­нальной зависимости от развития науки и техники. Из чего сле­довал вывод, что современный технический прогресс неминуе­мо порождает регресс в области гуманитарных ценностей. Идея О.Шпенглера была подхвачена и развита в работах ряда европей­ских философов, социологов и культурологов.

Итак, из сказанного вытекают следующие вопросы: существует ли вообще культурный прогресс? Если да, то каков его характер? Безусловно, есть все основания говорить о наличии прогресса в культурной истории человечества. Подтверждением тому является исторический процесс культурного преобразования самого чело­века и окружающей его среды. Однако культурный прогресс всегда носил и носит противоречивый характер. Равномерное совершен­ствование всех областей культуры можно рассматривать лишь как крайне редкое исключение. Как правило, развитие в одной культур­ной сфере сопровождалось потерей накопленного положительно­го опыта в других отраслях культуры — скажем, развитию естествен­но-научных знаний могла противостоять девальвация нравствен­ных ценностей, как это имело место в европейской исгории в ка­нун и после первой и второй мировых войн. Прогрессивное движе-

ние вперед в отдельные культурные периоды сменяегся временным

регрессом культуры, кризисным ее состоянием.

Человечество в целом, как и отдельный человек, идет по пути культурного прогресса, но через периоды подъема и упадка, на­ступления и отступления. Поэтому о культурно-историческом про­грессе можно говорить лишь как об общей тенденции развития культуры, а не о частных его проявлениях.,