Цейтлин С.Н. 26 страница

Глава 23

Выйдя из кабинета Эрнеста, Кэрол переоделась в спортивный костюм и кроссовки в приемной на первом этаже и поехала к пристани для яхт. Она припарковала автомобиль около «Green' s», стильного вегетарианского рес­торанчика, который принадлежал сан-францисскому Цент­ру дзен-буддизма. Дорога огибала гавань, две мили шла вдоль бухты и заканчивалась в Форт-Пойнт под Голден-

Гейт. Это был любимый маршрут Джесса. Она тоже полю­била здесь бегать.

Пробежка начиналась у старых зданий Форт-Мэсон, в которых размещались небольшие галереи, книжные мага­зинчики, художественный музей, театр и театральная сту­дия. Они бежали мимо лодочных спусков вдоль бухты, где под ногами мешались нахальные чайки, мимо поляны, где запускали воздушных змеев — не обыкновенных тре­угольных или квадратных, которых они пускали с Джебом, а авангардные модели: змей-Супермен, или змей в форме женских ножек, или блестящие металлические треугольные змеи в стиле хай-тек, которые издавали глухое жужжание, когда меняли направление или ныряли вниз, выписывая сложные пируэты. Потом дорожка огибала крохотный пляж, на котором вокруг сюрреалистичной песочной статуи русалки нежились под солнцем немногочисленные заго­рающие. Длинный участок пути пролегал прямо у воды, где серферы в мокрых гидрокостюмах готовились к заплыву. Дальше они бежали по каменистому берегу, усеянному ка­менными скульптурами: груды камней, тщательно отобран­ных неизвестным скульптором, напоминающие фантасти­ческие бирманские пагоды; по длинному пирсу, кишащему мрачными трудолюбивыми чернокожими рыбаками, при­чем, как показалось Кэрол, ни одному из них еще ни разу не удалось ничего поймать. Последний этап проходил у подножия Голден-Гейт, где можно было наблюдать, как сексуальные длинноволосые серферы, словно поплавки, качаются в ледяной воде, готовясь оседлать высокую тем­ную волну.

Теперь они с Джессом бегали почти каждый день — иногда по тропинкам парка Голден-Гейт, иногда вдоль пляжа к югу от Клифф-Хаус, но обычно у пристани. Встре­чались они и по вечерам. Обычно, возвращаясь домой с ра­боты, она находила его в кухне, где он готовил ужин и бол­тал с близнецами, которые очень к нему привязались. Джесс ей нравился, но на душе было неспокойно. Все было слиш­ком хорошо, чтобы быть правдой. А что будет, когда они

станут еще более близки, настолько близки, что он сможет увидеть, какая она на самом деле? Ее внутренний мир, ее тайные мысли были не такими уж привлекательными. От­ступится ли он? Ее пугало, как легко он стал вхож в ее дом, как легко ему удалось расположить к себе детей. Останет­ся ли у нее возможность выбора, если она поймет, что он не тот мужчина, который ей нужен? Или у нее не будет вы­хода, и ей придется выбрать то, что лучше для детей?

В тех редких случаях, когда неотложные дела не позво­ляли Джессу составить ей компанию, она бегала в одиноче­стве. Удивительно, как сильно она полюбила бегать трус­цой. Возможно, она любила то ощущение полета, которое оставалось с ней весь день после пробежки, или же восхи­тительное возбуждение, которое волной прокатывалось по ее телу, когда открывалось второе дыхание. А может быть, она просто влюбилась в Джесса и ей нравится все то, что

нравилось ему.

Бегать в одиночку было не так увлекательно, как с Джессом, но это давало ей нечто другое: она могла занять­ся саморефлексией Поначалу во время одиночных пробе­жек она слушала плеер: кантри, Вивальди, японская флей­та, «Битлз», но теперь она оставляла плеер в машине, чтобы помедитировать на бегу.

Идея выделять время для того, чтобы подумать о жиз­ни, была сама по себе революционной. Большую часть сво­ей жизни она поступала как раз наоборот, постоянно нахо­дя какие-нибудь занятия, чтобы отвлечься. Что же изме­нилось — думала она, скользя по дорожке и распугивая чаек. Во-первых, ее эмоциональная жизнь стала необычай­но насыщенной. Раньше пейзажи ее внутреннего мира были однообразными и безрадостными. Это был узкий спектр негативных эмоций: злость, обида, сожаление. Боль­шей частью эти эмоции были направлены на Джастина, а остальное предназначалось тем, кто встречался ей на жиз­ненном пути. Позитивные эмоции вызывали у нее только дети, и никто больше. В этом она следовала семейной тра-

диции: она была дочерью своей матери и внучкой своей ба­бушки! И узнала она об этом от Эрнеста.

И если она так ненавидела Джастина, так ради чего же она вышла за него замуж, зачем заточила себя в темницу и выбросила ключ? Она подбежала к рыболовному причалу и подумала, что могла бы с тем же успехом бросить этот ключ в волны Тихого океана, рокочущие в пяти футах от нее.

Она знала, что совершила ужасную ошибку, и осозна­ние этого пришло к ней вскоре после свадьбы. Как убеж­дал ее Эрнест, черт бы его побрал, она, как и любой другой человек, имела полное право на выбор: развестись или по­пытаться изменить отношения с мужем. Она сделала свой выбор, и выбор осознанный — по крайней мере, сейчас ей так казалось, — решив не делать ни того ни другого. И со­вершила страшную ошибку.

Она вспомнила, как в тот вечер, когда Джастин бросил ее, Норма и Хитер в один голос утверждали, что это луч­шее, что он мог для нее сделать. И они были правы. А как она злилась, что это он бросил ее, а не она его? Глупости! В нескончаемом лабиринте жизни — пафосная фраза, ска­занная Эрнестом, — уже неважно, кто от кого ушел. Раз­рыв пошел на пользу им обоим. Она чувствовала себя зна­чительно лучше, чем последние десять лет. Джастин тоже стал лучше выглядеть. Он изо всех своих скромных силе­нок старался быть хорошим отцом. На прошлой неделе он даже безропотно согласился посидеть с детьми, когда они с Джессом ездили на выходные в Мендочино.

Забавно, думала она. Ничего не подозревающий Эр­нест сейчас так усердно пытается разрешить проблемы ее фиктивного брака с Уэйном, так упорно он принуждает ее посмотреть в глаза реальности и предпринять активные действия, изменить отношения с мужем или разорвать связь с ним Какая злая шутка; если бы он только знал, что он говорит ей то же самое, что говорил тогда Джастину, только теперь он на ее стороне- он разрабатывает с ней стратегические планы ведения военных действий, он дает ей те же советы, которые давал Джастину!

Кэрол, тяжело дыша, добежала до Голден-Гейт. Тро­пинка оборвалась. Она дотронулась до самого дальнего ка­беля на основании моста и, не останавливаясь, побежала обратно в Форт- Мэсон. Ветер, как обычно, дул с океана, и Кэрол, подгоняемая ветром, легко бежала мимо серфе­ров, рыболовов, бирманских пагод, змея-Супермена и на­хальных чаек.

Перекусив в машине хрустящим яблоком, Кэрол по­ехала в юридическое агентство «Джарндис, Каплан и Таттл», где приняла душ и подготовилась к встрече с новым клиен­том, которого ее попросил принять Джулиус Джарндис, директор агентства. Мистер Джарндис был в Вашингтоне, где принимал активное участие в работе парламента, поэ­тому он попросил уделить особое внимание этому клиен­ту — его лучшему другу, доктору Маршалу Стрейдеру.

Своего нового клиента она обнаружила в приемной: он, явно сильно взволнованный, мерил шагами комнату. Она пригласила его войти. Маршал влетел в кабинет, примос­тился на краешке стула и сказал: «Спасибо, что согласи­лись принять меня сегодня, миссис Астрид. Мистер Джарн­дис, с которым мы знакомы уже много лет, предлагал мне встретиться с ним на следующей неделе, но я не могу ждать: проблема требует немедленного решения. Начну сразу с сути вопроса: вчера я узнал, что стал жертвой мошенниче­ства и потерял девяносто тысяч долларов. Вы можете мне помочь? Что мне делать?»

«Мошенничество — это ужасно, и я понимаю, почему вы так торопитесь, доктор Стрейдер. Давайте начнем с на­чала. Для начала, будьте добры, расскажите мне о себе все, что считаете нужным, а потом мы с вами подробно разбе­рем случившееся».

«Охотно. Но сначала мне бы хотелось определить фрейм

нашего сотрудничества».

«Фрейм? Что вы имеете в виду, доктор Стрейдер^» «Простите, это психоаналитический термин. Я хотел

прояснить кое-какие моменты, прежде чем мы начнем.

Сможете ли вы мне помочь? Сколько это будет мне стоить?

Гарантируете ли вы мне конфиденциальность? Конфиден­циальность имеет для меня огромное значение».

Вчера, как только Маршал узнал, что вексель фальши­вый, он запаниковал и позвонил Мелвину. Слушая длин­ные гудки в трубке, он вдруг понял, что не хочет обращать­ся к Мелвину; ему нужен более доброжелательный и более профессиональный юрист. Он повесил трубку и сразу же перезвонил мистеру Джарндису, своему бывшему пациенту и одному из ведущих юристов Сан-Франциско.

Позже, около трех часов ночи, Маршал понял, что он должен сделать все, чтобы этот случай не получил огласку. Он вложил деньги в предприятие бывшего пациента, и этот поступок, несомненно, вызовет неодобрение многих. Помимо этого, он чувствовал себя полным идиотом, пото­му что позволил обвести себя вокруг пальца. Так что чем меньше людей будут знать о случившемся, тем лучше. На самом деле он вообще не должен был звонить Джарнди­су — это было ошибкой, даже несмотря на то, что адвокат был его пациентом много лет назад. Узнав, что мистер Джарн-дис не сможет ему помочь, Маршал сильно расстроился, но теперь он чувствовал облегчение.

«Доктор Стрейдер, вы можете обращаться ко мне по любому вопросу в любое время. Я не собираюсь никуда уезжать, если вы это имели в виду. Мои услуги стоят двес­ти пятьдесят долларов в час, и я гарантирую вам полную конфиденциальность. У нас такой же профессиональный кодекс, как и у вас, может, даже более строгий».

«Я бы хотел получить гарантию конфиденциальности и от мистера Джарндиса. Мне необходимо, чтобы все оста­лось между нами».

«Договорились. Можете быть в этом уверены, мистер Стрейдер. Итак, давайте начнем».

Маршал, который так и сидел на краешке стула, подав­шись вперед, начал рассказывать Кэрол, что с ним случи­лось. Он не упустил ни малейшей детали, за исключением своих переживаний по поводу профессиональной этики. Через полчаса он закончил свой рассказ, откинулся на

спинку стула, обессиленный, но с чувством облегчения. Он не мог не отметить, насколько ему стало лучше, когда он поделился своими бедами с Кэрол, и какую симпатию он испытывал к ней теперь.

«Доктор Стрейдер, я ценю вашу честность. Знаю, вам было тяжело обсуждать столь болезненную тему. Но преж­де чем мы пойдем дальше, я хотела бы задать вам один во­прос. Я заметила, что вы постоянно подчеркивали тот факт, что это капиталовложение, а не подарок и что мистер Ма-кондо — ваш бывший пациент. Есть ли у вас какие-то со­мнения относительно вашего поведения? Я говорю о во­просах профессиональной этики».

«Не у меня. Мне не в чем себя упрекнуть. Но вы верно заметили. Мое поведение может вызвать осуждение окру­жающих. Я нередко призывал коллег придерживаться эти­ческих стандартов профессионального поведения. Я явля­юсь членом Государственной комиссии по медицинской этике и главой специальной комиссии по профессиональной этике психоанализа. Таким образом, я попал в щекотливую ситуацию. Мое поведение должно не только быть безуп­речным, но и казаться таковым».

Маршал сильно вспотел и достал платок, чтобы про­мокнуть лоб. «Прошу вас, постарайтесь меня понять... это не паранойя, это реальность... У меня есть соперники, у меня есть враги — люди, которые ухватятся за любую воз­можность скомпрометировать меня, которые будут только

рады моему падению».

«Итак, — сказала Кэрол, поднимая глаза от своих за­писей, — позвольте мне повторить мой вопрос: действи­тельно ли вы полностью уверены, что не нарушили прави­ла, регулирующие финансовые взаимоотношения между терапевтом и пациентом?»

Маршал замер с платком в руке и бросил удивленный взгляд на юриста. Очевидно, она хорошо разбиралась в

этих вопросах.

«Разумеется, нечего и говорить о том, что сейчас, ог­лядываясь назад, я понимаю, что должен был поступить

иначе. Как я хотел бы, чтобы тогда я проявил свою обыч­ную твердость. Я должен бы сказать ему, что я никогда не вкладываю деньги в предприятия своих пациентов, равно как и бывших пациентов. Я только сейчас понял, что суще­ствующие правила защищают не только пациентов, но и те­рапевтов!»

«Враги, соперники, о которых вы говорили, представ­ляют ли они собой... я хочу сказать, стоит ли брать их в расчет?»

«Не уверен, что понял ваш вопрос... а, да... да, у меня есть серьезные соперники. И, как я уже говорил, я очень беспокоюсь... нет, не так... мне просто необходимо сохра­нить это происшествие в тайне... ради моей практики, ради моей профессиональной репутации... так что мой ответ — да. Я хочу, чтобы это происшествие не получило огласки. Но почему вас так интересует именно этот момент?»

«Потому что, — ответила Кэрол, — ваше желание сохранить этот инцидент в тайне сужает круг доступных нам средств. Если мы не хотим огласки, мы не сможем применять агрессивные методы. Я объясню вам, что имею в виду. Но есть и еще одна причина. То, что я сейчас ска­жу вам, — чистая теория, но эта информация может заин­тересовать вас. Не сочтите за дерзость, доктор Стрейдер, что я рассказываю вам о психологии, но позвольте обрисо­вать типичный механизм действия профессиональных мо­шенников. Мошенник втягивает свою жертву в некую ма­хинацию, становясь частью которой жертва понимает, что поступает не совсем честно. Таким образом, жертва стано­вится... как бы так сказать... соконспиратором и начинает думать иначе, теряя свою обычную осторожность и прони­цательность. Более того, так как жертва чувствует себя в какой-то мере участником этого заговора, она не будет об­ращаться за помощью к надежному консультанту по фи­нансовым вопросам, к которому обратилась бы в другой ситуации. И по той же самой причине жертва мошенниче­ства не захочет решительно преследовать обидчика, в том числе и в судебном порядке».

«В данном случае у жертвы нет с этим проблем, — ска­зал Маршал. — Я этого ублюдка из-под земли достану и упрячу за решетку. Чего бы мне это ни стоило».

«Это противоречит тому, что я услышала от вас ранее. Вы сказали, что самое важное — сохранить инцидент в тайне. Попробуйте задать себе, например, такой вопрос: хо­тели бы вы стать участником публичного разбирательства?» Маршал молчал, опустив глаза.

«Простите, доктор Стрейдер, я должна была сказать вам об этом Я ни в коем случае не хочу вас расстраивать. Я понимаю, что сейчас вам нужно совсем не это. Но давай­те продолжим. Мы должны разобрать случившееся в мель­чайших подробностях Судя по тому, что вы мне сейчас рассказали, Питер Макондо — профессионал. Он уже не первый раз делает это, и маловероятно, что он оставляет сле­ды Для начала расскажите мне о результатах вашего рас­следования. Можете перечислить мне имена людей, о кото­рых он говорил вам?»

Маршал рассказал ей про Эмиля, Роско Ричардсона и декана Университета Мехико. И о том, как смог связаться с Питером и Адрианой. Он показал Кэрол факс, который получил утром из клуба «Пасифик юнион», — копию фак­са из цюрихского «Baur au Lac», в котором говорилось, что человек по имени Питер Макондо им неизвестен. Они под­твердили, что факс был отправлен на их фирменном блан­ке, с факсового аппарата, стоящего в библиотеке, но они особенно подчеркнули тот факт, что любой сотрудник, член клуба, любой посетитель, бывший член клуба или даже по­стоялец отеля, примыкающего к клубу, мог беспрепятст­венно войти, взять бланк и воспользоваться факсом.

«Как вы считаете, — спросил Маршал, — может ли этот факс или факс из Университета Мехико дать нам ка­кие-либо улики?»

«Или тот сомнительный факс из Университета Мехи­ко! — ответила Кэрол. — Вероятно, он его сам себе отпра­вил».

«Тогда, может быть, мы сможем найти аппарат, с ко-

торого он был отправлен. Или отпечатки пальцев? А мо­жет, стоит еще раз поговорить с продавцом из ювелирного магазина, у которого он купил «Ролекс»? Или проверить в аэропорту списки улетевших в Европу? Или навести справ­ки в паспортном контроле?»

«Если, конечно, он действительно улетел в Европу. Вы знаете только то, что он сам сказал вам, доктор Стрейдер, то есть то, что он хотел, чтобы вы знали. Подумайте сами: у вас нет ни единого независимого источника информации. И он всегда расплачивался наличными. Нет, сомнений быть не может: этот человек — настоящий профессионал. Мы должны обязательно поставить в известность ФБР. Несо­мненно, банк уже это сделал: они должны объявить его в международный розыск. Позвоните по этому номеру, про­сто спросите любого дежурного агента. Я могла бы сделать это сама, но это лишь увеличит ваши юридические издержки.

Большинство вопросов, которые вы мне задаете, каса­ются проведения расследования, а не правовых аспектов. Вам лучше адресовать их частному детективу. Если хотите, я могу посоветовать вам хорошего специалиста, но я бы по­советовала вам соблюдать осторожность; не стоит тратить столько сил и денег на дело, которое может оказаться без­надежным. Я знаю множество подобных случаев. Таким преступникам обычно удается скрыться. А если и нет, то денег у них в большинстве случаев уже не остается».

«А что с ними происходит в конце концов?»

«Они изначально склонны к саморазрушению. Рано или поздно ваш мистер Макондо погубит себя сам — ввя­жется в слишком рискованную аферу, возможно, ошибется в выборе жертвы, и в результате его труп будет коченеть в багажнике».

«Может, он уже начал рыть себе могилу. Посмотрите, на какой риск он пошел сейчас и какую жертву выбрал — психоаналитика. Да, действительно, у него получилось об­мануть меня, но все же он связался с высококвалифициро­ванным наблюдателем человеческого поведения, то есть с человеком, который должен заметить обман».

«Нет, доктор Стрейдер, я с вами не согласна. Мой опыт подсказывает мне обратное. Я не могу раскрыть вам свои источники, но у меня есть масса свидетельств, кото­рые говорят о том, что психиатры — очень доверчивые люди. То есть, как бы то ни было, они привыкли, что люди говорят им правду — что люди платят им за то, чтобы они выслушивали их правдивые истории. Думаю, психиатров легко обвести вокруг пальца. Может статься, вы не первая его жертва. Кто знает, может, он как раз специализируется

на психотерапевтах».

«А значит, его можно поймать. Да, миссис Астрид, я действительно хочу, чтобы вы посоветовали мне частного детектива. Я был лучшим защитником в Америке; я знаю, как преследовать, я знаю, как блокировать противника за­хватом и сбить его с ног. Я раздавлен, я так напряжен, еще чуть-чуть — и у меня глаза из орбит вылезут. Я просто не могу спустить все на тормозах. Я больше думать ни о чем не могу — не могу работать с пациентами, не могу спать. У меня теперь есть только одно желание: во-первых, по­рвать его на куски, а во-вторых, вернуть свои девяносто тысяч долларов. Без этих денег я разорен».

«Давайте посмотрим. Доктор Стрейдер, если вы не возражаете, не могли бы вы рассказать мне о своем финан­совом положении: доход, долги, инвестиции, сбережения —

все».

Маршал описал свою финансовую ситуацию. Кэрол

тем временем делала заметки, исписывая лист за листом желтой линованной бумаги.

Закончив свой рассказ, Маршал показал на записи Кэрол и сказал: «Так что, миссис Астрид, теперь вы види­те, что я человек небогатый. Можете представить, чем для меня стала потеря девяноста тысяч долларов. Это трагедия, худшее, что могло произойти. Когда я думаю, сколько вре­мени, месяц за месяцем, я работал как вол, чтобы скопить эту сумму, вставал в шесть утра, чтобы втиснуть в свое расписание лишнего пациента, отслеживал ситуацию на фондовой бирже, продавал и покупал акции, каждый день

звонил своему брокеру и финансовому консультанту, и... и... я хочу сказать, что даже представить себе не могу, что делать дальше, как выбраться из этой ситуации. Я, моя се­мья — мы еще долго будем ощущать последствия моей ошибки».

Кэрол просмотрела свои записи, потом отложила их в сторону и успокаивающим тоном произнесла: «Давайте я попытаюсь рассказать вам, что вас ждет. Во-первых, попы­тайтесь понять, что вы потеряли не девяносто тысяч долла­ров. С этим фальшивым гарантийным письмом из банка ваш бухгалтер будет работать как с капитальным убытком и учтет при исчислении суммы налога с того дохода, кото­рый вы получили в прошлом году, а также того, который получите в будущем. Более того, три тысячи в год вы мо­жете списывать на то, чтобы сбалансировать ваш регуляр­ный доход в течение следующих десяти лет. Так что одним ударом мы значительно снижаем ваши потери — до менее чем пятидесяти тысяч.

Во-вторых — и на этом нам придется закончить на се­годня, меня ждет следующий клиент, — во-вторых, я хо­тела бы сказать, что для вашей финансовой ситуации в том виде, в котором вы мне ее обрисовали, это не трагедия. Вы хорошо обеспечивали свою семью — вы прекрасно ее обеспечивали, и вы успешный инвестор. Я не сомневаюсь в том, что эта потеря не окажет ни малейшего влияния на благосостояние вашей семьи!»

«Вы не понимаете! А как же учеба моего сына, моя страсть к искусству...»

«В следующий раз. Мистер Маршал, на этом мы долж­ны закончить».

«Когда? Вы сможете принять меня завтра? Даже не представляю, как я переживу следующие несколько дней».

«Хорошо, завтра в три часа вас устроит?»

«Да, меня все устроит. Я отменю все свои дела. Если бы вы лучше меня знали, доктор Астрид...»

«Миссис Астрид. Но спасибо за повышение».

«Да, миссис Астрид. Но я хотел сказать, что, если бы

вы знали меня лучше, вы бы понимали, что, если я отменяю сеансы, дела мои действительно плохи. Вчера я сделал это впервые за двадцать лет».

«Я постараюсь сделать так, чтобы вы всегда могли свя­заться со мной. Однако нам еще нужно сократить расходы. Мне неловко говорить это психиатру, но сейчас вам просто необходимо поговорить по душам с человеком, которому вы доверяете, — с другом, с терапевтом. Будущее рисует­ся вам в самых мрачных красках, и вы все сильнее паникуе­те, поэтому вам нужно услышать другое мнение. Может, вам стоит поговорить с женой?»

«Моя жена живет в другом мире — мире икебаны». «Где? Ике... что? Простите, я не понимаю вас». «Икебана, знаете, японское искусство составления цветочных композиций. Она помешана на этом и еще на буддийской медитации. Я ее практически не вижу».

«О, да, да... понимаю... как? Ах да, икебана... да, я слы­шала об этом... японское искусство составления цветочных композиций. Понимаю. И вы говорите, что она живет в том мире? Почти не бывает дома?.. Как же так, вам, должно быть, очень тяжело. Ужасно. И вы все время один... сейчас, когда она так вам нужна. Ужасно».

Такая человечная реакция Кэрол удивила, но в то же время тронула Маршала. Какое-то время они сидели молча, потом Маршал не выдержал и произнес: «Вы гово­рили, что вас ждет следующий клиент».

Тишина.

«Миссис Астрид, вы говорили...»

«Простите, доктор Стрейдер, — перебила его Кэрол, вставая. — Я задумалась. Жду вас завтра. Держитесь. Я на вашей стороне».

Глава 24

Маршал ушел, а ошеломленная неожиданным извести­ем Кэрол еще несколько минут сидела, пытаясь собраться с мыслями. Икебана! Японское искусство составления цве-

точных композиций! Нет, сомнений быть не могло: ее кли­ент, доктор Маршал Стрейдер, — это терапевт, у которо­го лечился Джесс. Джесс иногда рассказывал Кэрол о своем бывшем терапевте, и всегда с восхищением, подчер­кивая его порядочность, преданность своей профессии, эф­фективность. Сначала Джесс не хотел говорить, почему перешел от него к Эрнесту, но потом, когда их отношения стали более близкими, он рассказал о том апрельском дне, когда в алых зарослях плакучего клена ему открылось шо­кирующее зрелище: жена его терапевта в объятиях буддий­ского монаха.

Но Джесс решил, что обязан хранить тайну, касаю­щуюся личной жизни своего бывшего терапевта, и отказы­вался назвать Кэрол его имя. Но ошибки быть не могло: это Маршал Стрейдер. Не так уж много в Америке тера­певтов, у которых жена — буддистка и специалист по ике­бане!

Кэрол едва дождалась обеда, когда у нее была назна­чена встреча с Джессом; она не могла вспомнить, когда еще ей так не терпелось поделиться с другом новостью. Она представляла себе удивленное лицо Джесса: «Нет! Просто не верится! Ужас какой — девяносто тысяч долла­ров! И, поверь мне, этот человек здорово потрудился, что­бы заработать эти деньги. И он пришел с этим именно к те­бе!» Она представила, как он будет ловить каждое ее сло­во. Она вспомнит все самые мельчайшие детали, чтобы подольше рассказывать эту сенсационную новость.

Но вдруг она резко осадила себя — Кэрол поняла, что не может рассказать Джессу об этом. «Я не имею права рассказывать ему о Маршале Стрейдере, — подумала она. — Я должна молчать даже о том, что он приходил ко мне. Я дала клятву конфиденциальности».

Но ее так и подмывало выложить все Джессу. Может, когда-нибудь у нее появится такая возможность. А сейчас ей придется держать себя в руках и не выходить за рамки кодекса профессионального поведения. И еще вести себя так, как хотел бы Джесс, а именно — приложить все уси-

лия, чтобы помочь его бывшему терапевту. Это будет не­просто. Ей никогда не нравились мозгоправы. А этот кон­кретный мозгоправ, доктор Стрейдер, ей нравился и того меньше: слишком много скулит, слишком серьезно к себе относится, еще эти ребяческие заявления о футболе — то­же мне мачо! Маршал был раздавлен, но присущее ему вы­сокомерие ощущалось не менее отчетливо. Неудивительно,

что он нажил врагов.

Но доктор Стрейдер сильно помог Джессу, поэтому Кэрол решила сделать ему подарок и предпринять все, что в ее силах, чтобы помочь этому клиенту. Ей нравилось да­рить Джессу подарки, но хранить подарок в тайне, тайком быть доброй самаритянкой, да так, что Джесс и не догада­ется о ее добрых делах, — это будет трудно.

Кэрол всегда умела хранить секреты. Она была масте­ром манипуляций и интриг и успешно пользовалась этим в суде. Мало кому хотелось представлять противоположную сторону в зале суда, когда Кэрол бралась за дело. Ее знали как искусного специалиста, способного на опасные трюки. Ложь давалась ей легко, и она не делала различий между личной жизнью и профессиональной. Но за последние не­сколько недель ей надоело лгать. Было что-то восхититель­ное, освежающее в искренности, на которой были постро­ены ее с Джессом отношения. Каждый раз, когда они встре­чались, она отваживалась открыть ему что-то новое. И за каких-то несколько недель Джесс узнал о ней больше, чем кто бы то ни было. Она умолчала только об одном: об Эр­несте!

Они почти не говорили об Эрнесте. Кэрол решила, что

будет значительно проще, если они не будут обсуждать между собой терапию и не будут говорить с Эрнестом друг о друге. Сначала она хотела было настроить Джесса про­тив Эрнеста, но быстро отказалась от этой мысли: вне вся­кого сомнения, терапия шла Джессу на пользу, к тому же Эрнест ему очень нравился. Кэрол, разумеется, не стала рассказывать Джессу о том, в какую игру она играет с Эр­нестом и какие чувства она к нему испытывает.

«Эрнест — гениальный терапевт! — воскликнул од­нажды Джесс после особенно удачного сеанса. — Он та­кой честный, такой человечный. — И Джесс начал расска­зывать, как проходил сеанс: «Сегодня ему действительно удалось добраться до самой сути. Он сказал, что, когда нам удается сблизиться, когда наше общение становится более тесным, я всегда пытаюсь разрушить эту атмосферу какой-нибудь гомофобнои шуткой или ухожу в интеллектуальные спекуляции.

И он прав, Кэрол, я и правда вел себя так с мужчина­ми, особенно с отцом. Но, что самое удивительное, он пошел дальше и признался, что интимность в отношениях с мужчинами вызывает дискомфорт у него самого, что он под­хватывает мою игру — позволяет отвлечь себя шутками или поддерживает начатую мной дискуссию.

Терапевты не так уж часто позволяют себе такую от­кровенность, не так ли? — говорил Джесс. — Я же столь­ко лет имел дело со сдержанными, настороженными, застег­нутыми на все пуговицы мозгоправами. И как ему удается поддерживать этот уровень напряженности от сеанса к се­ансу — просто невероятно!»

Кэрол была удивлена тем, что Эрнест, оказывается, был настолько откровенен с Джессом, и, как ни странно, расстроилась, узнав, что так он ведет себя не только с ней. Почему-то она почувствовала себя обманутой. Но Эрнест никогда не пытался сделать вид, что обращается с ней иначе, чем с другими пациентами. Она опять подумала, что, наверное, ошибается в нем, что на самом деле его настой­чивость не была прелюдией к соблазнению.

Вообще, весь коварный план Кэрол оказался под угро­зой. Рано или поздно Джессу придется рассказать о ней Эрнесту, и он узнает правду. К тому же ее цель — дискре­дитировать Эрнеста, лишить его практики, разрушить его отношения с Джастином — потеряла смысл. Джастин больше не волновал ее, Ральф Кук и Цвейзунг остались далеко в прошлом. Если она причинит вред Эрнесту, то единственное, чего она этим добьется, —- это сделает

больно Джессу, а значит, и себе самой. Ярость и желание мести так долго были смыслом ее жизни, что теперь, когда они исчезли, она чувствовала себя опустошенной. Вспоми­ная теперь, что ею двигало, — а в последнее время она ду­мала об этом все чаще, — она стыдилась своих поступков и не могла взять в толк, зачем она все это затеяла.

Тем не менее она, словно на автомате, продолжала со­блазнять Эрнеста. Пару сеансов назад, обнимаясь с ним на прощание, она крепко прижалась к нему. Он сразу же на­пустил на себя неприступный вид и сказал резко: «Каро-лин, я знаю, что вы все еще хотите, чтобы я стал вашим лю­бовником, как Ральф Кук. Забудьте об этом. Скорее небо упадет на землю, чем я соглашусь вступить с вами в сексу­альные отношения. Или с любой другой пациенткой!»