Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Цейтлин С.Н. 19 страница



Я так сочувствовал ей... знаешь, тогда мы были деист

вительно близки. Настолько близки, что сейчас неискрен­ность между нами просто невозможна. На самом деле после того случая на прошлом сеансе она стала невероятно искренней... стала говорить обо всем исключительно ис­кренне... о сексуальной фрустрации... о том, что сойдет с ума, если не переспит с кем-нибудь».

«Сдается мне, у вас много общего».

«Да, да. Я работаю над этим. Пол, да перестань ты есть свои проращенные бобы. Ты что, собрался участвовать в Олимпиаде для анорексичных спортсменов? Вот, попробуй эти острые устрицы — это их фирменное блюдо. Почему мне всегда приходится есть за двоих? Только посмотри на этого палтуса, он великолепен!»

«Нет, спасибо, я специально жую термометры, чтобы получить свою дозу ртути».

«Очень смешно. Боже правый, что за неделя! Пару дней назад умерла Ева, моя пациентка. Помнишь Еву? Я расска­зывал тебе о ней — я бы хотел иметь такую жену или мать. Рак яичников, помнишь? Преподавала писательское мас­терство. Удивительная женщина».

«Это та самая, которой приснился отец, который гово­рил ей: «Не сиди дома с тарелкой куриного супа, как я, а езжай в Африку».

«А, да. Я уже и забыл. Да, верно, это была Ева. Мне будет ее не хватать. Я тяжело переживаю эту смерть».

«Я не знаю, как ты можешь работать с раковыми па­циентами. Как ты это переносишь, Эрнест? Ты пойдешь на ее похороны?»

«Нет. Этот предел я уже не перехожу. Я должен защи­тить себя, мне нужен некий буфер. И я ограничиваю коли­чество раковых пациентов. Сейчас я работаю с пациенткой. Она — социальный работник, психиатр в онкологическом центре, и работает исключительно с раковыми пациента­ми — целый день. И, скажу я тебе, этой женщине дейст­вительно тяжело».

«Это опасная профессия, Эрнест. Ты видел статистику

самоубийств среди онкологов? Такой же высокий показа­тель, что и у психиатров! Да ты мазохист!»

«Все не так мрачно, — ответил Эрнест. — В этом есть и свои светлые стороны. Если ты работаешь с умира­ющими и при этом сам проходишь терапию, ты можешь ус­тановить связь с различными частями своего «я», переоце­нить приоритеты, отказаться от пустого и мелочного. Пос­ле сеансов я всегда чувствую себя гораздо лучше, более оптимистично смотрю на жизнь. Этот социальный работ­ник, она успешно прошла пятилетний курс терапии, но по­сле работы с умирающими появился новый материал. На­пример, ее сны пронизаны страхом смерти.

На прошлой неделе одна из ее любимых пациенток умерла, и ей приснился настоящий шедевр. Ей приснилось, что она находится на собрании комитета, которое провожу я. Она должна передать мне какие-то папки, и ей надо прой­ти мимо огромного открытого окна — оно занимает всю стену до самого пола. Она разозлилась на меня за мое без­различие к тому, что ей приходится так рисковать. Потом началась буря, и я взял на себя заботу о группе, повел их всех вверх по металлическим ступенькам — вроде как по­жарной лестнице. Они забрались на самый верх, но там был тупик, дальше хода нет, и всем пришлось возвращаться».

«Иными словами, — отозвался Пол, — ты, и только ты, можешь защитить или вывести ее от болезни, от смерти».

«Именно так. Но я хочу сказать, что за пять лет анали­тической работы с ней проблема смерти не возникала ни разу».

«Я со своими пациентами тоже с этим не сталкивался».

«Тебе надо заняться этим. Она всегда скрывается под внешней оболочкой».

«А ты-то что, Эрнест, со всей этой этологической кон­фронтацией? Появился новый материал, значит, надо про­должать терапию?»

«Вот поэтому я пишу книгу о страхе смерти. Помнишь, Хемингуэй говорил, что его терапевт — «Корона»?»

«Сигары «Корона»?»

«Печатная машинка. Ты такую модель не помнишь. А помимо писательства отличной терапией для меня явля­ется общение с тобой».

«Разумеется, а вот мой счет за сегодняшний вечер.__.

Пол подозвал официанта и жестом показал ему, что счет следует подать Эрнесту. Он взглянул на часы. — Через двад­цать минут ты должен быть в книжном магазине. Расска­жи-ка мне вкратце о своем эксперименте с самораскрытием с этой новой пациенткой. Что она собой представляет?»

«Странная женщина. Очень интеллигентная, отличный специалист, но при этом удивительно наивная. Несчастли­ва в браке, и мне хотелось бы довести ее до такого состоя­ния, когда она сможет найти способ решить эту проблему. Пару лет назад она хотела подать на развод, но муж слег с раком простаты, и теперь она думает, что прикована к не­му до конца его дней. Единственная успешная попытка те­рапии с психиатром с Восточного побережья. И — внима­ние, Пол! — у нее был долгий роман с этим парнем! Он умер несколько лет назад. Что самое ужасное, так это тот факт, что она утверждает, что это помогло ей. Она молится на него. С таким я сталкиваюсь впервые. Я никогда не встре­чал пациента, который утверждал бы, что сексуальные от­ношения с терапевтом благотворно на него подействовали. А ты?»

«Помогло? Да это помогло терапевту немного рассла­биться! Но пациент... для пациента это всегда плохо кон­чается!» „,

«Почему ты говоришь «всегда»? Я только что описал тебе случай, когда это помогло. Так что давай не будем по­зволять фактам вставать на пути научной истины!»

«Хорошо, Эрнест. Я исправлюсь. Попытаюсь быть объективным. Посмотрим... Дай-ка подумать. Помнишь тот случай несколько лет назад, когда ты был экспертным свидетелем? Как его звали? Кажется, Сеймур Троттер. Он утверждал, что это помогло его пациентке, что это был единственный способ добиться успеха терапии. Но тот па­рень был таким самовлюбленным, он был опасен. Кто ему

поверит? Несколько лет назад у меня была пациентка, ко­торая пару раз переспала со своим пожилым терапевтом, когда у него умерла жена. Она называла это «благотвори­тельным сексом». Утверждает, что особой пользы ей это не принесло, да и вреда тоже, но в общем опыт был скорее по­зитивным, чем негативным.

Разумеется, — продолжал Пол, — многие терапевты заводили романы с пациентками, а потом женились на них. Это тоже надо учесть. Мне никогда не попадались на глаза какие-либо данные по этому поводу. Кто знает, какова судьба таких браков. Может, они оказываются значитель­но более удачными, чем мы можем предположить. Дело в том, что у нас просто нет информации по таким бракам. Мы знаем только о катастрофах. То есть числитель нам известен, а знаменатель — нет».

«Странно, — сказал Эрнест. — Ты слово в слово по­вторяешь аргумент, который я слышал от своей пациентки».

«Но это же очевидно. Мы знаем о трагедиях, но не знаем, на каком фоне они происходят. Может, где-то есть пациентки, которым роман с терапевтом пошел только на пользу, и мы никогда ничего о них не услышим. И нетруд­но понять почему. Во-первых, это не та тема, которую стоит обсуждать публично. Во-вторых, возможно, они вы­лечились, и мы ничего про них не знаем, потому что им не пришлось больше обращаться к терапевтам. В-третьих, если все закончилось хорошо, они будут молчать, чтобы защитить своего любовника-терапевта.

Так что, Эрнест, вот мой ответ на вопрос о научной ис­тине. Теперь я отдал должное науке. Но, по моему мнению, проблема сексуальных взаимоотношений терапевта и паци­ента — это нравственная проблема. Ни один научный под­ход не сможет убедить меня в том, что безнравственность нравственна. Я уверен в том, что секс с пациентом — это не терапия, не любовь, но эксплуатация, надругательство над доверием. При этом я не знаю, как относиться к твоим рассказам о пациентах, которые были уверены в обратном. Не понимаю, зачем ей было лгать тебе!»

Эрнест расплатился с официантом, и они вышли из рес­торана. До книжного магазина было рукой подать, и они пошли пешком. Пол спросил: «Итак... Расскажи мне еще об этом эксперименте. Насколько ты откровенен?»

«Я делаю первые шаги в своем новом стиле отношений, но все происходит не так, как я ожидал. Не так, как я себе это представлял».

«Почему?»

«Знаешь, я был настроен на более человеческие, более экзистенциальные отношения, чтобы в конце концов полу­чилось что-то вроде «и вот мы вместе встречаем крайности бытия». Я думал, что буду обсуждать с ней свои чувства к ней из «здесь и сейчас», наши взаимоотношения, свои соб­ственные тревоги, фундаментальные проблемы, с которы­ми мы оба сталкиваемся. Но ее не интересуют глубинные, значимые проблемы; она пытается выжать из меня триви­альную информацию: о моем браке, о моих женщинах».

«И что ты ей отвечаешь?»

«Я пытаюсь найти свой путь. Пытаюсь найти грань между аутентичным реагированием и удовлетворением по­хотливого любопытства».

«Что ей от тебя нужно?»

«Облегчение. Она оказалась в ужасной ситуации, но в основном фиксируется исключительно на сексуальной фру-стрированности. Ей прямо-таки не терпится. И она взяла моду обнимать меня в конце сеанса».

«Обнимать? И как ты реагируешь?»

«А что в этом такого? Я экспериментирую с совершен­ными отношениями. В своем отшельничестве ты уже, на­верное, забыл, что в реальном мире люди постоянно прика­саются друг к другу. Эти объятия не имеют сексуальной окраски. Я знаю, что такое сексуальные объятия».

«А я знаю тебя. Будь осторожен, Эрнест».

«Пол, успокойся, я все объясню. Помнишь, в «Воспо­минаниях, снах, размышлениях» Юнг писал, что для каж­дого пациента терапевт должен создавать свой язык тера­пии? Чем больше я об этом думаю, тем более гениальными

ch мне эти слова. Мне кажется, что это самое инте-К ^> замечание Юнга относительно психотерапии, прав-реСНгяается мне, он не довел эту мысль до конца, не понял, Д3> rvrb не в том, что для каждого пациента нужно изобре-Ч1ть новый язык или, скажем, новую терапию - суть в ямом Факте изобретения! Иными словами, действительно н процесс работы терапевта и пациента, честный про- изобретения. Я кое-чему научился у старика Троттера». «Отличный учитель, нечего сказать, — отозвался Пол — И где он сейчас?»

«На прекрасном Карибском пляже», — хотел сказать Эрнест, но сдержался и произнес: «Не такое уж он чудо­вище Он кое в чем разбирался. Но с этой пациенткой -мне будет удобнее говорить о ней, если я дам ей какое-ни­будь имя, скажем, Мэри, - так вот, с Мэри все очень се-оьезно Я действительно хочу быть с ней абсолютно чест­ным и, кажется, мне это удается. У нас довольно аутен­тичные отношения. И объятия - это лишь один из аспектов этих отношений, не такое уж это большое дело. Эта жен­щина не испытывает недостатка в прикосновениях, так что прикосновение есть лишь символ заботы. Поверь мне, это объятие агапэ, а не страсти».

«Эрнест, я верю тебе. Я знаю что эти объятия значат для тебя именно это. Но для нее? Что они значат для нее?» «Я отвечу тебе историей, которую я слышал на про­шлой неделе. Обсуждалась природа терапевтической свя­зи Рассказчик описывал кошмар, который приснился од­ной из его пациенток перед окончанием терапии. Ьи сни­лось что они с терапевтом отправились на конференцию и остановились в одном отеле. В какой-то момент.терапевт предложил ей занять смежный номер, чтобы они могли провести ночь вместе. Она подходит к стоике и снимает этот номер. Чуть позже терапевт говорит ей, что это была не самая хорошая идея. Так что она опять подходит к стои­ке и просит оставить ее в прежнем номере. Но уже поздно. Все ее вещи уже перенесли в новый номер. И она обнару­живает, что этот новый номер значительно лучше предыду-

щего — он больше, располагается на несколько этажей выше, из окон открывается прекрасный вид. Даже с точки зрения нумерологии Номер 929 более благоприятен».

«Отлично, отлично. Я понял, — перебил его Пол. — Надежда на сексуальные отношения производит в пациен­те значимые позитивные изменения — новый номер луч­ше. Даже когда оказывается, что надежда на секс была лишь иллюзией, перемены остаются — она не может вер­нуться в прежнее состояние, как не может и вернуться в старый номер».

«Именно так. Это и есть мой ответ. Это — ключ к моей стратегии работы с Мэри».

Несколько минут они шли молча, потом Пол сказал: «Когда я учился на медицинском факультете в Гарварде, у нас был замечательный преподаватель, Элвин Семрад, и он говорил что-то подобное... что некоторым пациентам идет на пользу, даже необходимо некоторое сексуальное напряжение в отношениях с терапевтом. Как бы то ни было, для тебя это слишком рискованная стратегия, Эрнест. На­деюсь, ты хорошо себя обезопасил. Она привлекательна?»

«Очень! Не совсем в моем вкусе, но она, без всякого сомнения, очень ухоженная».

«А ты не можешь ошибаться в ней? Может быть так, что она запала на тебя? Может, она опять хочет завести терапевта -любовника?»

«Да, это так. Но я хочу использовать это для достиже­ния терапевтических целей. Поверь мне. И поверь, что эти объятия не носят сексуальный характер. Это простая фа­мильярность».

Они остановились перед книжным магазином «To­wer». «Вот мы и пришли», — сказал Эрнест.

«У нас еще есть время. Эрнест, прежде чем ты пой­дешь туда, позволь мне задать тебе еще один вопрос. Ска­жи мне честно: эти дружеские объятия с Мэри доставляют тебе удовольствие?»

Эрнест молчал.

«Признайся мне, Эрнест».

«Да, мне нравится обнимать ее. Мне очень нравится эта женщина. Она пользуется невероятными духами. Если бы мне это не нравилось, я бы не делал этого!»

«Да? Интересное замечание. Я-то думал, что ты по­зволяешь пациентке такую фамильярность ради нее, для ее блага».

«Это так. Но если бы мне это не нравилось, она бы по­чувствовала это, и жест потерял бы свою аутентичность».

«Да вы ведете себя словно фетишисты какие-то!»

«Пол, речь идет о мимолетном дружеском объятии. Я держу ситуацию под контролем».

«Держи себя в руках, Эрнест. Иначе твое членство в Государственном комитете по этике будет до неприличия кратковременным. Когда у вас, кстати, собрание? Давай встретимся и пообедаем».

«Через две недели. Я слышал, тут открылся новый ресторан камбоджийской кухни».

«Нет уж, теперь моя очередь выбирать. Доверься мне, я знаю, чем тебя угостить. Я готовлю тебе большой вегета­рианский сюрприз!»

Глава 14

Следующим вечером Кэрол позвонила Эрнесту домой, сказала, что ей очень страшно и что ей необходим срочный, незапланированный сеанс. Эрнест долго разговаривал с ней, назначил ей сеанс на следующее утро и предложил по­звонить в круглосуточную аптеку и оставить на ее имя ре­цепт на успокоительное.

Сидя в приемной, Кэрол просматривала свои заметки с последнего сеанса.

...сказал, что я привлекательная, очень привлека­тельная женщина... дал мне свой домашний телефон, говорит, что я могу звонить ему... задавал много вопро­сов относительно моей сексуальной жизни... откровен­но рассказывает о своей личной жизни, о смерти жены,

свиданиях с другими женщинами, холостяцкой жизни... обнял меня в конце сеанса — дольше, чем в последний раз... говорит, что ему нравится, что меня посещают сексуальные фантазии с его участием, сеанс затягива­ется на десять минут... удивительно неловко себя чув­ствует, принимая мои деньги.

«Да, — подумала Кэрол, — все идет хорошо». Вста­вив микрокассету в миниатюрный диктофон, она спрятала его в соломенную сумку, которую купила специально для этого. Она вошла в кабинет Эрнеста, с наслаждением осо­знавая, что ловушки расставлены, что каждое слово, любое отступление от правил останется на пленке.

Эрнест заметил, что за ночь Кэрол успокоилась, и бро­сил все силы на понимание причин приступа паники. Как скоро стало ясно, он и его пациентка имели разные мнения на этот счет. Эрнест предполагал, что тревожность Каро-лин была вызвана прошлым сеансом. Она же в свою оче­редь утверждала, что сексуальное возбуждение и фрустра­ция буквально разрывали ее на части, и продолжила по­пытки вывести его на разговор о возможности сексуальной разрядки.

Эрнест более систематизированно подошел к изучению ее сексуальной жизни и узнал даже больше, чем хотел. Она в красочных подробностях расписывала сексуальные фан­тазии, в которых ему отводилась ведущая роль. Без тени смущения она рассказывала, в какое возбуждение прихо­дила, когда представляла, как расстегивает его рубашку, встает на колени перед его креслом — прямо в этом каби­нете — и расстегивает «молнию» на его брюках, а потом берет губами его плоть. Ей нравилось представлять, как она доводит его практически до оргазма, но потом замед­ляет темп, ждет, когда он расслабится, и начинает все за­ново. Она сказала, что этого было достаточно, чтобы до­вести ее до оргазма, когда она мастурбировала. Если же нет, она продолжала фантазировать о том, как стаскивает его на пол, он задирает ее юбку, торопливо сдвигает в сторону

трусики и входит в нее. Эрнест внимательно слушал ее, стараясь не совершать лишних движений.

«Но мастурбация, — продолжала Кэрол, — никогда не доставляет мне настоящего удовлетворения. Мне кажет­ся, в какой-то мере из-за стыда, который я испытываю. Я ни­когда ни с кем не делилась этим — ни с мужчиной, ни с жен­щиной, разве что пару раз говорила об этом с Ральфом. Про­блема в том, что я никогда не получаю полноценного оргазма и чувствую лишь множественные спазмы, в результате чего остаюсь в состоянии крайнего возбуждения. Я думаю, что проблема в том, как я мастурбирую. Не могли бы вы мне что-нибудь порекомендовать в этой связи?»

Услышав этот вопрос, Эрнест вспыхнул. Он уже начал привыкать к тому, как непринужденно она говорит о сексе. На самом деле он восхищался ее способностью обсуждать свою сексуальную жизнь. Например, она рассказывала, как раньше снимала мужчин в барах, когда путешествовала или когда злилась на мужа. Казалось, что это было так лег­ко, так естественно для нее. Он вспоминал, сколько часов он провел в барах для одиноких или на вечеринках в бес­плодной агонии. Он провел год в Чикаго, когда был интер­ном. Почему, ну почему, думал Эрнест, я не встретился с Каролин, когда она прочесывала чикагские бары?

Что же касается ее вопроса о техниках мастурбации, что он знал об этом? Практически ничего, разве что помнил об очевидной необходимости клиторальной стимуляции. Люди так часто приписывают психиатрам всезнание

«Я не специалист в этой области, Каролин». Интерес­но, подумал Эрнест, откуда, по ее мнению, он мог почерп­нуть информацию о женской мастурбации? В медицинском колледже? Может быть, следующая книга, которую ему стоит написать, будет называться «Чему не учат медиков»?

«Единственное, что приходит мне на ум, Каролин, это лекция терапевта-сексопатолога, которую я недавно слы­шал. Он говорил о целесообразности освобождения клито­ра от спаек».

«Доктор Лэш, а это можно проверить при осмотре? Я со­гласна».

Эрнест снова залился краской. «Нет, я уже давно за­бросил свой стетоскоп — последний осмотр я провел семь лет назад. Рекомендую вам задать этот вопрос вашему ги­некологу. Некоторым женщинам легче говорить о таких вещах с женщиной-гинекологом».

«А у мужчин... доктор Аэш, я имею в виду, а вы... у мужчин бывают проблемы с неполным оргазмом при мас­турбации?»

«И снова я напоминаю вам, что я не специалист в этой области, но мне кажется, что у большинства мужчин ситуа­ция решается по принципу «все или ничего». Вы говорили об этом с Уэйном?»

«С Уэйном? Нет, мы ни о чем таком не говорили. Вот почему я задаю вам эти вопросы. На данный момент вы главный мужчина, единственный мужчина в моей жизни!»

Эрнест растерялся. Стратегия предельной честности ничего не говорила о том, как вести себя в подобной ситуа­ции. Его смущала агрессивность Каролин, она выбивала почву из-под его ног. Он обратился к эталону, к своему су­первизору, пытаясь представить, как бы ответил на этот вопрос Маршал.

Маршал сказал бы, что в данном случае следует поста­раться извлечь как можно больше информации: составить систематизированную беспристрастную историю ее сексу­альной жизни с учетом подробностей процесса мастурба­ции и сопутствующих ему фантазий, как актуальных, так и прошлого.

Да, именно так и следовало поступить. Но у Эрнеста была проблема: он начинал чувствовать возбуждение. По­взрослев, Эрнест был уверен, что не представляет интереса для женщин. Всю жизнь он был уверен в том, что должен упорно работать над собой, использовать свой интеллект, чувствительность и шарм, чтобы не показаться тупицей. Он испытывал безумный восторг, слыша, как эта очарова-

тельная женщина рассказывает о том, как мастурбировала, представляя себе, как раздевает его и стаскивает на пол.

Возбуждение ограничивало терапевтическую свободу Эрнеста. Если бы он попросил Каролин рассказать о ее сексуальных фантазиях со всеми интимными подробностя­ми, он не смог бы точно сказать, какими мотивами руко­водствовался, задавая этот вопрос. Сделал ли бы он это для ее пользы или же для самоудовлетворения? Это было бы слишком похоже на вуайеризм, на занятия вербальным сексом. С другой стороны, если он будет избегать обсуж­дения ее фантазий, не будет ли это обманом по отношению к пациентке, которая не будет иметь возможности обсуж­дать самые актуальные свои проблемы? К тому же избега­ние этой темы может навести ее на мысль о том, что ее фантазии слишком постыдны, чтобы открыто обсуждать их.

К тому же он дал клятву самораскрытия. Разве не дол­жен он поделиться с Каролин своими соображениями по поводу сложившейся ситуации, ничего не утаивая? Нет, он был уверен, что это было бы ошибкой. Может быть, в этом кроется очередной принцип терапевтической откровеннос­ти? Возможно, терапевт не должен делиться с пациентом тем, что вызывает у него сильный внутренний конфликт. Для начала ему самому следует проработать эти проблемы в процессе индивидуальной терапии. Иначе пациенту при­дется решать проблемы терапевта. Он записал этот прин­цип в блокнот — его стоит запомнить.

Эрнест ухватился за первую попавшуюся возможность сменить тему. Он вернулся к приступу паники, который слу­чился у Каролин вчера вечером, и поинтересовался, не ка­жется ли ей, что он был вызван в том числе и сложными проблемами, которые они обсуждали на прошлом сеансе. Например, она могла задуматься над тем, почему столько лет жила в мучительном браке с нелюбимым мужем? И по­чему она никогда не пыталась решить эту проблему с помо­щью семейной психотерапии?

«Мне трудно объяснить вам, насколько безнадежным кажется мне мой брак в частности или супружеская жизнь

в целом. Многие годы в моей семейной жизни не было ни искорки счастья или уважения. А Уэин настроен так же нигилистически, как и я: он потратил много лет, много де­нег на терапию, но безрезультатно».

Эрнеста было не так легко сбить с толку.

«Каролин, думая о том, сколько мучений принесла вам ваша семейная жизнь, я не могу не поинтересоваться тем, какую роль в вашем неудачном браке сыграли ваши роди­тели. Когда на прошлой неделе я спросил у вас о родите­лях, вы ответили, что никогда не слышали, чтобы ваша мать отзывалась об отце иначе как с ненавистью и презре­нием. Может, эта замешанная на ненависти диета, которой пичкала вас мать, сослужила вам дурную службу? Может, вам не стоило вбивать в голову день за днем, год за годом мысль о том, что мужчинам нельзя верить, что они пресле­дуют лишь свои корыстные интересы?»

Кэрол собиралась вернуться к разговору о сексе, но не могла не броситься на защиту матери: «Ей было нелегко растить двоих детей: она была абсолютно одинока, ей ни­кто не помогал».

«Почему одна? А как же ее семья?»

«Да что ее семья! Мать была совершенно одинока. Ее отец бросил их, когда она была маленькая, — один из пер­вых отцов, которые отказывались платить алименты. От ее матери, ожесточенной, измученной паранойей женщины, тоже было мало толку. Они почти не разговаривали».

«А ее социальное окружение? Друзья?»

«Их не было!»

«У вашей матери был отчим? Ваша бабушка вступила в повторный брак?»

«Нет, об этом не могло быть и речи. Вы не знаете мою бабушку. Она всегда одевалась только в черное. Даже но,-совые платки у нее были черного цвета. Никогда не видела, чтобы она улыбалась».

«А ваша мать? В ее жизни были другие мужчины?»

«Вы шутите? В нашем доме больше никогда не было мужчин. Она ненавидела их! Но я уже прорабатывала этот

вопрос с предыдущими терапевтами. Старая история. А вы сказали, что не собираетесь заниматься раскопками».

«Интересно, — сказал Эрнест, не обращая внимания на протесты Кэрол. — Как сильно жизненный сценарий вашей матери напоминает сценарий ее матери. Словно эта боль передается в вашей семье по женской линии — по на­следству, из поколения в поколение, словно горячая карто­фелина, от которой каждый стремится избавиться».

От Эрнеста не укрылось, что Кэрол нетерпеливо взгля­нула на часы. «Знаю, наше время вышло, но задержитесь на минуту, Каролин. Знаете, это действительно важно... я объясню вам почему. Этот вопрос необходимо решить не­медленно, потому что вы можете передать это своей доче­ри! Возможно, лучшее, чего мы с вами сможем добиться в процессе терапии, — это разорвать этот порочный круг! Я хочу помочь вам, Каролин, я действительно хочу вам по­мочь. Может быть, центром нашей с вами совместной ра­боты станет ваша дочь!»

Такой поворот событий застал Кэрол врасплох. Она была ошеломлена. Слезы вдруг наполнили ее глаза и по­текли по щекам. Не сказав ни слова, она выбежала из ком­наты, все еще рыдая. Черт бы его побрал, он опять добрал­ся до меня! Ну почему я позволяю этому ублюдку лезть мне в душу!

Спускаясь по ступенькам, Кэрол пыталась понять, что из сказанного Эрнестом относится к выдуманной ей личи­не, а что — к ней самой. Она была так потрясена, что, по­груженная в свои мысли, едва не наступила на Джесса, си­дящего на нижней ступеньке.

«Привет, Кэрол, я Джесс. Помнишь меня?»

«Ой, привет, Джесс, не узнала тебя. — Кэрол смахну­ла слезинку. — Странно видеть тебя сидящим».

«Я люблю бегать трусцой, но обычно я хожу. А ты ви­дела меня только бегущим потому, что я хронически опаз­дываю. С этим сложно справиться в терапии, потому что я всегда так сильно опаздываю, что говорить об этом уже нет времени!»

«А сегодня почему не опоздал?»

«Мой сеанс перенесли на восемь утра».

«В это время сюда приходил Джастин», — подумала Кэрол и спросила: «То есть ты сейчас не идешь на сеанс к Эрнесту?» ■

«Нет, я зашел, чтобы поговорить с тобой. Может, мы когда-нибудь сможем пообщаться? Пробежимся трусцой? Или сходим на ленч? Или то и другое?»

«Не знаю, как насчет бега трусцой, — отозвалась Кэрол, вытирая слезы. — Никогда этим не занималась».

«Я хороший учитель. Вот, возьми носовой платок. Ви­жу, у тебя сегодня выдался тяжелый сеанс. Эрнест иногда и меня доводит. Просто жуть берет — откуда он знает наши болевые места? Могу я что-нибудь сделать для тебя? Может, прогуляемся?»

Кэрол собралась было отдать Джессу платок, но опять начала всхлипывать.

«Нет, оставь его себе. Знаешь, со мной тоже такое бы­вает, и мне практически всегда в такие моменты просто нужно время побыть наедине с собой и переварить все это. Так что я удаляюсь. Давай я позвоню тебе. Вот моя ви­зитка».

«А вот моя. — Кэрол выудила карточку из сумки. — Но я хочу, чтобы ты учел мои замечания относительно бега трусцой».

Джесс изучил ее визитку. «Информация получена и принята к сведению, господин адвокат». С этими словами он взял под козырек и побежал вниз по Сакраменто-стрит. Кэрол смотрела ему вслед, на светлые волосы, развеваю­щиеся на ветру, на белый свитер, повязанный на шее, ко­торый взвевался вверх и опускался в такт движению его широких плеч.

Наверху Эрнест делал записи в карте Каролин.

Прогресс налицо. Час усердной работы. Очень откро­венна в вопросах секса и сексуальных фантазий. Усиле­ние эротического переноса. Нужно найти способ обра-

щатъся с этим. Работали над взаимоотношениями с матерью, над семейным ролевым моделированием. Зани­мает оборонительную позицию, когда слышит критику в адрес матери. В завершение сеанса я говорил о типе се­мейной модели, которую она передаст своей дочери. Вы­бежала из кабинета в слезах. Меня ждет очередной не­отложный вызов? Не стоило завершать сеанс на столь значимой теме?

Кроме того, подумал Эрнест, закрывая папку, мне не надо было доводить ее до такого состояния — она даже не обняла меня!

лава

После ленча с Питером Макондо неделю назад Мар­шал сразу же продал пакет акций стоимостью девяносто тысяч долларов с тем, чтобы переслать Питеру деньги, как только расчет будет произведен. Но жена настаивала, чтобы он обсудил это капиталовложение со своим кузеном Мелвином, специалистом по налогообложению, работаю­щему в министерстве юстиции.

Обычно Ширли не занималась финансовыми делами семьи. Увлекшись медитацией и икебаной, она не только стала равнодушна к материальным благам, но и со все боль­шим презрением относилась к одержимости мужа этими самыми благами. Когда Маршал наслаждался красотой картины или стеклянной скульптуры, сетуя на ярлычок, со­общающий, что стоит она пятьдесят тысяч долларов, она про­сто говорила: «Красота? Почему ты не видишь ее здесь?» И указывала на одну из своих икебан — изящный менуэт изогнутых ветвей дуба и шести бутонов камелии «Утрен­ний рассвет» или на элегантные очертания бонсая с узлова­той и гордой сосной.

При всем безразличии к деньгам Ширли фанатично относилась к одной-единственной вещи, которую можно

упить за деньги, — она хотела, чтобы ее дети получили амое лучшее образование. Маршал, рассказывая о вложе-ии в принадлежащую Питеру фабрику по производству елосипедных шлемов, нарисовал столь масштабную и толь грандиозную картину грядущей прибыли, что она за-нтересовалась этим проектом и, прежде чем согласиться они совместно владели акциями), настояла на том, чтобы Ларшал обратился к Мелвину.





Дата публикования: 2014-11-04; Прочитано: 280 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.019 с)...