Слитный периодический шифр с разнородным ключом 3 страница

Вполне естественно, что и в среде криптографов как в капле воды отразилась сложившаяся ситуация. Демократические идеи и настроения проникали всюду, в том числе в святая святых государственной власти — Департамент полиции. Некоторые его сотрудники сочувственно относились к революционерам, при возможности старались им помочь избежать ареста, скрыть улики во время обысков и т. п. Перед нами текст одной из докладных заведующему ДП от января 1916 г., которая, на наш взгляд, весьма любопытна. Некто пишет:

«Ваше превосходительство!

Вы удивляетесь, что секреты Департамента полиции являются достоянием публики, а дело очень просто: находящиеся на службе в ДП писцы и чиновники постыдным образом продают эти тайны. Удачно удален Зыбин, теперь не мешало бы заглянуть в действия Крылова, последователя некогда уволенного Циппа. Крылов (старший) во всех отделах ДП имеет своего человека, если же дело касается до другого учреждения, то составляет подложные документы и является как уполномоченный ДП, путается с жидами, не имеющими прав на жительство в столице, сообщая им секретные циркуляры...» [9].

В нашу задачу не входит выяснять что-либо подробнее об упомянутых в этой докладной записке лицах. Их фамилии, кроме фамилии Зыбина, нам неизвестны, но это и не суть важно. Также не особенно важно сейчас для нас и то, что традиция «Народной воли», имевшей своих агентов среди сотрудников царской охранки, вероятно, была продолжена ее преемниками и, как результат, в революционные организации в той или иной мере попадала информация о ближайших планах органов полиции и жандармерии. Принадлежал ли к числу таких информаторов И. А. Зыбин или он просто сочувствовал движению, мы также не знаем. Следует отметить другое: революционный процесс шел активно, он уже захватил все структуры общества и общество раскололось. Кстати, когда архивы охранки начали изучаться в 1917 г. специальной комиссией Временного правительства, то в списках лиц неблагонадежных оказалась и фамилия другого известного нам криптографа — В. И. Кривоша-Неманича.

И вот удивительное дело! Видя эту надвигающуюся лавину чудовищного хаоса, видя безразличие к судьбе государства высших сановников и осознавая трагедию разрушающегося государства, на его защиту встали рядовые государственные служащие. Работники криптографической службы России в том числе. 5 октября 1917 г. управляющий шифровальной частью МИД, член Цифирного комитета Юрий Александрович Колемин подал подготовленную им совместно с его помощником М. Н. Чекмаревым докладную записку на имя министра иностранных дел Сазонова [10].

Эта записка, по словам Колемина, писалась в момент, когда специальная служба России «оказалась на грани крушения». Поэтому Колемин считал совершенно необходимым безотлагательную ее полную реорганизацию. Он писал: «Отделение (шифровальное. — Т. С.) теперь функционирует. Но я не вижу возможности, чтобы оно оказалось впоследствии жизнеспособным без проведения в жизнь указаннных мною принципов, которые, по моему глубокому убеждению, могут быть изменены в частностях, но не по существу». Иначе дело идет «к неминуемому банкротству, последствия которого могут быть для нас неисчислимыми». Записка Колемина представляет чрезвычайный интерес и по своему глубокому политическому и философскому содержанию, выходящему далеко за рамки обычного служебного документа, может быть поставлена в один ряд с работами выдающихся государственных и общественных деятелей России того времени. Эта записка показывает, что в переломный для государства революционный период о его судьбе, о сохранении базовых структур реально заботились отнюдь не верховные власти. Колемин четко формулирует мысль о том, что криптографическая служба всегда являлась одной из важнейших структур государства. Ее работникам ввверяются важнейшие государственные тайны и секреты. Это обстоятельство обусловливает необходимость постоянной государственной заботы о стабильности и надежности работы этой службы. Впервые Колемин ставит вопрос о создании для этого необходимых гарантий, как материальных, так и моральных.

Необходимость перестройки деятельности криптографической службы в общем понимали и руководители министерства. Но вопрос пытались решить лишь формально, хотя и был подготовлен проект, созданный наспех, в котором была сделана попытка скопировать подобную немецкую специальную службу. В этих условиях и появился документ Колемина.

В своей записке Ю. А. Колемин указывает, что работники криптографической службы всегда считаются как бы людьми «второго сорта», «рядовыми чиновниками», что особенно бросается в глаза на фоне привилегированных дипломатов. Но между тем этим людям «второго сорта» «шифры и вместе с ними все государственные тайны даются прямо в руки... Но это еще не все. Получив шифры и государственные тайны в свои руки, эти люди навсегда замыкаются в... экономические рамки ничтожного оклада. Прозябание на местах и беспросветная будущность — вот к чему сводится горизонт этих людей». Колемин пишет: «На каком именно основании тут предполагалось бы, что они должны чувствовать особую с интересами своего дела солидарность, остается неизвестным, за исключением только того случая, если удалось бы набрать полный штат таких идеалистов, добросовестность коих можно было бы безнаказанно эксплуатировать, что, очевидно, не входит в расчеты законодателя. Я не отрицаю, что во время войны можно и на самом деле рекрутировать такой благонадежный кадр даже на основании только что изданного положения. Стоит только обратиться, как это и делается, к раненым офицерам, числящимся на действительной службе, чтобы иметь людей, исполняющих свой воинский долг хотя бы и в тылу. Но ведь такое состояние — не вечно. Когда-нибудь да кончится война и настанет час демобилизации. И в этот час наши шифровальщики перестанут быть прикомандированными к нам офицерами и очутятся всецело в условиях «делопроизводителей VIII и VII разряда шифровального отделения».

Достигается ли необходимая цель копированием иностранных образцов, слепым, автоматическим перенесением их на русскую почву? Ответ Колемина:

«Я считаю своею обязанностью высказать глубокое мое убеждение, что эта цель не достигается вовсе. Я осмеливаюсь утверждать, что здесь имеется одна только неизбежность провала всего нашего дела о шифрах и возможность нанесения нашим интересам непоправимого вреда.

На самом деле, при осуществлении задания, заключающегося в перенесении на русскую почву иностранных образцов, хотя бы и хороших, нельзя упускать из виду необходимости согласовать их с нашей социальной восприимчивостью, которая слагается из целой сети факторов, от грубых материальных условий до нашего сокровенного психического облика включительно. Иначе материальная копия может вылиться в карикатуру».

Ю. А. Колемин дает глубокий сравнительный психологический портрет специалиста-немца и специалиста-русского. Вот образец его рассуждений:

«Германская душа, исторически выработанная из векового кругозора феодализма и тысячами нитей связанная с последним и питающаяся из него, — эта душа везде заявляет о себе в присущем немецкой жизни кастовом начале, устоявшем и по сей день против напора демократической мысли. Слишком резкие внешние формы этого начала, конечно, успели стушеваться в Германии, но, по существу, в немецкой социальной психологии это начало пребывает. Немец всегда входит в какой-нибудь весьма резко ограниченный социальный круг, имеющий свои собственные понятия о чести. Немецкая душа не мирится с демократическими идеями об общечеловеческом достоинстве, а мыслит человеческое достоинство лишь в рамках особого социального круга... И одновременно немецкая душа устроена так, что не будет искать почестей, ни иного удовлетворения, кроме тех, которые предназначаются ей внутри предопределенного круга, — прежде всего, конечно, того, в котором родился немецкий человек, а затем и того, в котором он живет по сложившимся обстоятельствам. Для немца существует известный кастовый горизонт и он не чувствует побуждений возвыситься над ним и не проявляет никаких несовместимых со своим социальным положением вожделений».

Ясно, что на таком фоне можно найти для какого угодно дела необходимую уже природно организованную социальную силу. «Поэтому,— рассуждает Колемин, — если в каком-нибудь германском ведомстве, например в ведомстве иностранных дел, потребуется устроить для шифровальной работы какой-нибудь особый штат канцелярских чиновников, людей «второго служебного ранга», в сравнении с дипломатами, у коих они состояли бы в подчинении, исполняя для них только черную работу без каких-либо видов на участие в их служебных и социальных преимуществах, но все-таки абсолютно преданных своему делу, ставящих высоко свою корпоративную честь и оправдывающих оказываемое им доверие, — сейчас же немецкая жизнь дает возможность рекрутировать в соответствующих социальных слоях целый кадр «субалтернбеамтен» в каком угодно числе. Таким образом, в условиях германской жизни этот институт имеет свое оправдание».

Колемин представляет себе этот образец скопированным и перенесенным в русскую среду. Какой получится результат? А вот какой:

«Прежде всего глубоко демократическая русская социальная масса не имеет таких специальных общественных слоев, которые могли бы по внутреннему признаку своего мировоззрения служить преимущественным центром набора искомого кадра чиновников. Для русского чувства нет никаких каст и никакого социального достоинства, кроме достоинства общечеловеческого, и распределение людей по разрядам у нас будет поэтому всегда случайным, основанным на признаках внешних. И никакие человеческие силы не заставят русского человека ограничить себя в смысле низведения своей внутренней нравственной удовлетворенности до узких пределов того круга, в который он насильственно и материально замыкается. Русские идеалы всегда безмерны, и в своем роде это проявляется и в сфере нашего материального и социального существования.

И вот наши русские специалисты-криптографы будут попадать в безвыходные условия второразрядной службы со всеми внутренними предпосылками неудовлетворенности. Они будут принадлежать к хорошо изестному классу «вечно обиженных»...»

Мы думаем, что читатель оценит приведенную цитату по достоинству, не забывая, что автор этих строк отнюдь не философ или писатель, например, Ф. М. Достоевский, а всего лишь относительно рядовой чиновник. И пишет он не научный труд или роман, а деловой документ, то есть, казалось бы, сухую бумажку. Вероятно все дело в том, что этот чиновник обладал по-настоящему тем самым «государственным мышлением», которое так часто отсутствует в необходимых случаях, широчайшей эрудицией и в конечном счете истинным чувством человеческого достоинства, которое не позволяет смириться с тем, что бессмысленно и бездумно уничтожается дело, которому ты посвятил жизнь, дело, создававшееся трудами целых поколений.

«Но если бы и устояла честность,— продолжает Колемин, — то рвение к делу вряд ли устоит. А создавать организацию, в которую заложено игнорирование стимулов производительности труда — дело безнадежное. Из такого учреждения, при наступлении нормальных условий, лучшие силы уйдут, а с остальными оно будет влачить свое жалкое существование до краха... и притом до такого краха, который при совершившемся уже приспособлении всего Министерства к новому порядку ведения нашей секретной переписки может обойтись очень дорого».

Колемин дает конкретные предложения для организации корпорации работников криптографической службы, деятельность которых была бы обусловлена соответствующими гарантиями как экономического, так и морального свойства, и, что не менее важно, корпорации, свободной от протекционизма и других пороков.

Так, для работников специальной службы МИД Колемин предлагает следующее. Прежде всего эти работники постоянно должны себя чувствовать «особо доверенными чинами». Почетное их положение должно быть обеспечено в такой исключительной мере, чтобы они не чувствовали обиды в этом отношении при сопоставлении себя с дипломатами, которые проходят мимо них по служебной лестнице к высшим почестям и окладам. И это достижимо только при создании таких корпоративных условий, которые явно и недвусмысленно подчеркивают в отношении служебных прав то исключительное доверие, которым пользуются эти чины. Тогда и эта служба в глазах всех будет считаться показателем исключительного достоинства того лица, которое ее отправляет. Для насаждения и укрепления этого корпоративного начала требуется установление внутри корпорации, с одной стороны, строгого принципа старшинства, исчисляемого со дня поступления, а с другой — невозможность попасть в нее иначе, как на младшую должность и притом только с согласия самой корпорации, известным образом и при известных гарантиях выраженного. Внутри корпорации должны были бы существовать, во-первых, особый товарищеский дисциплинарный суд и, во-вторых, отдельный от общеминистерского товарищеский суд чести. Заграничные назначения следовало бы нормировать так, чтобы в них широким образом проявлялось бы самоопределение корпорации и чтобы одновременно исключен был всякий произвол и обеспечено было назначение подходящего кандидата и с точки зрения служебной. Порядок периодического возвращения из-за границы в центр или поддержание связи заграничных чинов со своей центральной корпорацией должны быть так или иначе обеспечены. Необходимо было бы затем выработать особую формулу присяги, приводить к ней членов этой корпорации и т. д.

Наконец, материальные перспективы этих чинов должны были бы нормироваться таким образом, чтобы отсутствие иерархических служебных повышений находило равноценную компенсацию в постепенном росте окладов по принципу выслуги лет, причем можно было бы вносить сюда и некоторую поправку в смысле влияния трудолюбия и исполнительности на срок выслуги. Срок выслуги должен был бы быть установлен такой, который оставлял бы место более осязательной надежде на скорое материальное улучшение, т. е. не слишком продолжительный, например каждые три года. Лучше, казалось бы, в этом отношении уменьшить прибавку при более скорой выслуге, чем увеличить ее при выслуге большой. Колемин пишет: «Не следовало бы, кажется, установить предела для прибавок, а нормировать их таким образом, чтобы каждый из этих чинов при поступлении в молодом возрасте мог бы надеяться к концу своей службы иметь оклад, соответствующий, например, жалованию советника миссии при посольстве...» Колемин считает, что не следует открывать доступ в корпус лицам слишком молодым, ввиду необходимости базироваться при принятии какого-нибудь кандидата на вылившийся уже в определенные очертания его нравственный облик и на известное уже прошлое человека. Возраст мог бы быть установлен, например, в 22—25 лет. Необходимо было бы также установить предельный возраст службы в корпусе, например 60 лет. При таком порядке вещей наиболее длительный возможный срок службы внутри корпуса определился бы в 35—36 лет, что в бюджетном отношении дает 11 прибавок за трехлетние выслуги. Если бы каждая прибавка была определена в 750 рублей, то получилось бы, что начав службу с годовым окладом 1800 рублей, криптограф выходил бы на пенсию, получая 9800 годовых.

Мы так подробно приводим здесь содержание докладной записки Колемина потому, что, как можно видеть, она не потеряла своей актуальности и ныне. Заключает свою докладную Юрий Александрович так:

«Я счел своей обязанностью сорганизовать при деятельной поддержке моего помощника М. Н. Чекмарева и при содействии всего личного состава новое Отделение согласно требованиям Министерства, и я вложил в это дело всю свою душу. Но я считаю необходимым почтительнейше ходатайствовать о том, чтобы при возможном банкротстве всего этого дела в будущем, на случай непризнания основательными выраженных мною взглядов, я не был бы тогда признаваем как организатор, ответственным за его неминуемое, на мой взгляд, крушение».

Деятельность Ю. А. Колемина имела активную поддержку среди служащих шифровального отделения МИД. 8 октября 1917 г. состоялось очередное общее собрание служащих шифровального отделения, порядок дня которого, записанный в протокол гласит: «1) выборы двух делегатов в междуведомственное совещание для обсуждения проекта Ю. А. Колемина об организации шифровальной службы, 2) выборы пяти лиц в комиссию по организации шифровальной службы, 3) обмен мнениями и текущие дела».

Собрание постановило выразить благодарность от имени всех служащих шифровального отделения Юрию Александровичу Колемину и Михаилу Николаевичу Чекмареву за их труды по улучшению деятельности отделения и условий службы. 19 октября 1917 г. каждый из чиновников шифровального отделения МИД подписал текст присяги, которую составил Ю. А. Колемин для криптографов. Вот ее текст:

«Я, нижеподписавшийся (следует звание, имя и отчество. — Т. С.), вступая в исправление моих обязанностей, обещаю, что буду всегда свято и ненарушимо соблюдать перед посторонними лицами молчание о всех материалах, при помощи которых я буду исполнять возложенное на меня ведение секретной переписки Министераства иностранных дел. Обещаю, что буду свято и ненарушимо сохранять в тайне от посторонних лиц все сведения, которые будут проходить через мои руки и перед глазами моими при ведении этой секретной переписки. Обещаю, что буду всегда осторожно, обдуманно и предусмотрительно обходиться с вверенными мне тайными материалами, обещаю, что буду всегда осторожно, обдуманно и предусмотрительно относиться к тем условиям, при которых я могу с сослуживцами по отделению говорить об имеющихся у нас профессиональных сведениях, дабы всеми силами моими содействовать ненарушимости и непроницаемости этих тайн, составляющих собственность не мою, а доверяющего их мне Министерства, ведающего при помощи их, через меня, интересами моего Отечества. Обещания сии подкрепляю благородным и честным моим словом.

Петроград 19 октября 1917 г.» [11].

Для каждого типографским способом был отпечатан отдельный экземпляр присяги. Служа своему Отечеству, своей подписью, а также честным и благородным словом скрепили присягу:

полковник Иосиф Евгеньевич фон Ган, штабс-капитан Василий Васильевич Фохт, корнет Юрий Андреевич Лесков;

подпоручик гвардии Гренадерского полка Всеволод Петрович Абрамычев;

поручик Александр Евгеньевич Советов штабс-капитан Николай Николаевич Небученов, подполковник Павел Васильевич Кузнецов, штабс-капитан Павел Павлович Хржановский, гвардии капитан Всеволод Константинович Гильденгаген, гвардии капитан Александр Михайлович Данилов, штабс-ротмистр Сергей Сергеевич Хитрово, подпоручик Александр Михайлович Кузьмин, прапорщик Борис Николаевич Дурдин;

гвардии штабс-капитан Михаил Семенович Боборыкин, князь Георгий Иванович Гурамов, капитан Константин Георгиевич Маклаков, штабс-ротмистр Апостол Александрович Костанда, штабс-ротмистр гвардии Драгунского полка Николай Николаевич Крейтон;

поручик Николай Михайлович Поляков, прапорщик Петр Петрович Мякинин, прапорщик Александр Гаврилович Красовский;

штабс-ротмистр лейб-гвардии Драгунского полка Михаил Эммануилович Ливошов;

поручик Леон Олимпиевич Старынкевич.

Всего двадцать три человека, представители известных русских фамилий.

До Октябрьской революции оставалось менее недели.

Глава четырнадцатая

РАЗЛОМ

Пролетарская революция 1917 г. круто изменила судьбу России. Ломке, разрушению подверглись вековые государственные устои, традиции, отношения. Крушились судьбы людей. Над гигантскими просторами России реял окровавленный ангел.

Разрушению или коренной перестройке подверглись все без исключения государственные службы и институты. Не составила исключения и криптографическая служба России.

Вероятно, предполагалось, что в структуре нового государства ей предстояло занять соответствующее и весьма важное место. Однако в первые годы Советской власти государство располагало лишь тем арсеналом материальных средств и профессиональных кадров, которые остались от прежней царской специальной службы и не оказались на стороне и в распоряжении белого движения. Не имея возможности в условиях начавшейся Гражданской войны уделить необходимое внимание созданию новой специальной службы, Советское государство было вынуждено пользоваться старыми царскими кодами и шифрами, располагать весьма скудными кадрами специалистов. Большинство криптографов старой службы враждебно отнеслись к победе Октябрьской революции. Те же специалисты, которые перешли на сторону Советской власти, в большинстве своем оказались разбросанными по различным полевым штабам Красной Армии, возглавляя в них шифровальные группы.

В руках Советской власти оказались почти все архивные и действующие шифрдокументы бывших цифирных отделов царской России. Однако эти документы были хорошо известны специалистам-криптографам, оказавшимся во вражеском лагере, и поэтому, хотя и стали активно применяться, не могли служить действенным средством защиты оперативной информации.

К сожалению, многие ценнейшие материалы Временного правительства России, архивов командующих вооруженными силами белых армий, включающие и документы тайной переписки и шифров, были вывезены из России. То же самое следует сказать об архиве, включающем документы царской охранки с 1895 г. по 1917 г. Они были переданы бывшим русским послом в Париже известному американскому разведчику и промышленнику Герберту Гуверу. В настоящее время все эти документы и архивы находятся в Гуверовском институте войны, революции и мира при Стэнфордском университете в Калифорнии. Кстати сказать, ведущим экспертом этого института по «русскому вопросу» вплоть до самой своей смерти был А. Ф. Керенский.

Крайне плохо обстояло дело с дешифрованием иностранной и военной переписки. В Красной Армии не было организованной дешифровальной службы, так как созданные при штабах шифргруппы имели главной задачей создание шифров и защиту ими секретной переписки.

Белая армия в основном унаследовала шифровальные, радиотехнические и иные средства, а также опыт, традиции и кадры специалистов криптографической службы царской России. Данный раздел нашей работы посвящен рассмотрению, хотя, к сожалению, не достаточно подробному, того положения, в котором пребывала криптографическая служба в период Гражданской войны. Криптографическая служба белогвардейских армий изучена нами по архивам правительства А. В. Колчака, находящимся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) в Москве.

Радиосвязь и радиоразведка у белогвардейцев

Как известно, в ноябре 1918 г. в Сибири, на Урале и на Дальнем Востоке установилась власть правительства адмирала А. В. Колчака, которому активно содействовали бывшие члены «делового» («всероссийского») совета министров Уфимской директории, а также командующие войсками Антанты в Сибири — французский генерал М. Жаннен, американский генерал У. Гревс, американский адмирал О. Найт, английские генералы А. Нокс и Д. Уорд.

Основной базой Колчака, получившего всю полноту власти, стала Сибирь. Урал, Оренбургская губерния и Уральская область являлись фронтовой и прифронтовой зонами, Дальний Восток, номинально находившийся под властью Колчака, был занят американскими и японскими войсками. К весне 1919 г. Колчак создал значительные вооруженные силы, включавшие Западную, Сибирскую, Оренбургскую и Уральскую армии, численностью до 400 тысяч человек, в том числе около 30 тысяч офицеров, на фронте — 130—140 тысяч штыков и сабель. 30 апреля 1919 г. власть Верховного правителя признало «временное правительство Северной области».

10 июня Колчак назначил Н. Н. Юденича главкомом белогвардейских войск на северо-западе России, 12 июня о своем подчинении Колчаку заявил А. И. Деникин. Правительство США передало Колчаку кредиты, предназначавшиеся ранее Временному правительству, предоставило (наряду с Великобританией и Францией) значительное количество оружия, обмундирования и т. п.

Колчак располагал золотым запасом России, захваченным в Казани белочехами в ходе мятежа чехословацкого корпуса в 1918 г.

Известно, что Колчаком были созданы: правительство (председатель П. В. Вологодский), совет Верховного правителя («звездная палата»), правительствующий сенат, департамент милиции и государственной охраны, различные политические органы, призванные осуществлять идеологическую и осведомительскую работу. Основные задачи этих органов сводились к «содействию осведомлению и подъему духа» среди белогвардейских войск, а также среди населения, организации пропаганды и агитации, направленных на подрыв Красной Армии и советского тыла. Общее руководство этими органами осуществлял «Осведверх» (центральный осведомительный отдел, образованный при главном штабе главковерха весной 1919 г.). Во второй половине 1919 г. «осведорганы» существовали во всех войсковых соединениях, а также в тыловых округах. Наряду с ними идеологическую работу вели: отдел печати при канцелярии «омского правительства», состоявший из российского телеграфного агентства, пресс-бюро, бюро иностранной информации и др. В их распоряжении были достаточно мощные радиостанции, радиотелеграф, которые использовались для передачи и приема информации.

Частично информация, интересовавшая руководителей белого движения, добывалась агентурным путем. В задачу агентов Колчака входило получение не только собственно военной информации, но и сведений, касающихся различных сторон жизни Советской республики. Однако добываемые агентурным путем данные не могли идти ни в какое сравнение с информацией, получаемой белыми из перехвата и обработки советских радиосообщений. В определенной степени об этом свидетельствует, например шифртелеграмма Колчака русскому посланнику в Греции от 5 апреля 1919 г.:

«Прошу передать Наратову: давно не имеем от Вас сведений о положении дел на юге России. Последние сведения относятся к середине февраля. Единственным источником информации нам служат перехватываемые большевистские радио. Не откажите осветить нам современную военно-политическую обстановку на Дону и в Екатеринодаре» [1].

Радиоразведка и радиоперехват использовались белой гвардией очень активно и не без успеха. Радиоразведка оформилась в России организационно и получила развитие еще в годы Первой мировой войны и велась по трем линиям: 1) Главного (разведывательного) управления Генерального штаба, которое осуществляло радиоперехват телеграмм радиостанций командования германских и австро-венгерских армий; 2) штаба Верховного главнокомандующего, ведущего перехват сообщений военно-полевых радиостанций на фронтах; 3) морского Генерального штаба, который ведал перехватом шифринформации от военно-морских радиостанций противника на Балтийском и Черном морях. Главному управлению Генерального штаба принадлежали Царскосельская, Московская, Николаевская, Тверская, а также Киевская, Рижская, Одесская, Житомирская и другие радиостанции, на которых велся систематический перехват неприятельских телеграмм.

Многие из этих радиостанций, их материальные средства и кадры полностью или частично оказались в руках белой гвардии.

Кроме радиостанций Военного ведомства, постановлением министра внутренних дел по телеграфной части от 2 февраля 1908 г. в империи было предусмотрено два вида радиотелеграфных станций: а) станции специального назначения, используемые как это следует из названия, специальными ведомствами, и б) станции общего пользования, то есть такие, которые являлись открытыми для приема телеграмм от публики. Функции организации радиотелеграфных станций, приема и передачи всех радиотелеграфных сообщений были сосредоточены в Главном управлении почт и телеграфов Министерства внутренних дел. Радиотелеграфные станции были рассредоточены по территории страны. Многие из них в 1918—1919 гг. также были в распоряжении белых армий.

По данным, представленным Колчаку Министерством морского флота в феврале 1919 г., в ведении продолжавшего существовать Главного управления почт и телеграфов находилось девять действовавших стационарных радиостанций, радиус действия которых определялся соответствующей их мощностью, колебавшейся от 1,5 до 35 кВт [2].

В Омске, Чите, Хабаровске, Екатеринбурге были установлены радиостанции мощностью до 35 кВт, которые использовались как для передачи информации, так и для перехвата открытых и шифрованных сообщений. Связь с Деникиным поддерживалась по линии связи Омск — Таганрог. Радиотелеграф на юге России был установлен также в городах Гурьев, Новороссийск, Николаев, Севастополь.

Из числа радиостанций Военного ведомства наиболее мощной была Читинская радиостанция, принимавшая депеши из Владивостока. Военная радиостанция во Владивостоке (на острове Русском) еще в октябре 1918 г. была передана американцам для установки и использования их собственной аппаратуры на период военных действий. Они обязаны были обеспечить связь с европейской территорией России и после окончания войны передать станцию Российскому правительству. Американским морским командованием во Владивостоке была введена в действие «отправительная» радиостанция, состоявшая из «двух отдельных отправителей» мощностью в 25 и 65 кВт, а также приемная радиостанция. Как было предусмотрено русско-американской договоренностью, американцы должны были довести общую мощность этой радиостанции до 300 кВт. Однако каких-либо мер для ускорения ввода этой станции на полную мощность они не предпринимали.

Значительной мощностью обладала радиостанция Колчака, расположенная в Омске, — месте непосредственного пребывания Верховного правителя. Она была в свое время построена французами. У колчаковцев имелась возможность с помощью этой радиостанции сноситься с Архангельском, где располагалась штаб-квартира временного правительства Северной области, главой которого с мая 1919 г. стал генерал Е. К. Миллер, а также с Севастополем — для связи с армиями, действовавшими на юге России. Активно поддерживалась связь с Парижем (посол Маклаков), Стокгольмом (посланник Гулькевич), Христианией (поверенный в делах Пилар), Гельсингфорсом (представитель Швеции — Бер), Афинами (посол Наратов), Лондоном (посланник Набоков, поверенный в делах генерал Бурмин), Токио (посланник Крупенский).