quot;"ЗГ 9 страница. 2.3. Социальная обусловленность языковой эволюции_________________

2.3. Социальная обусловленность языковой эволюции_________________

удлинению. Это естественно: в речи людей, составляющих подобные текучие коллективы, сохраняются лишь знаки, общие для всех членов коллектива. С помощью этого набо­ра знаков (слов, аффиксов и т. п.) передается любое содер­жательное сообщение, причем объединение различных зна­ков, необходимое для выражения тех или иных смыслов (которым нет "однознакового" соответствия в коде), ведет к увеличению текста.

Антиномия регулярности и экспрессивности питается со­ответственно информационной и эмотивной функциями языка. Информационная функция наиболее последователь­но выражается с помощью однотипных, стандартных, регу­лярно образуемых языковых средств (передача информации эффективна без наличия информационного "шума", а в ка­честве такового может выступать неоднозначность или мета­форичность языковой единицы, нестандартность ее структу­ры и т. п.). Эмотивная функция, напротив, в своем выраже­нии опирается на экспрессивную окрашенность языковых единиц, их нестандартность, идиоматичность, т. е. на такие свойства, которые противопоказаны чистой информации.

«В каждом ярусе языка есть единицы, подчиняющиеся какому-то общему правилу, и единицы, которые регулиру­ются другим, менее сильным правилом, — пишет М. В. Па­нов. — Постоянно действует тенденция уподобить слабую часть системы более сильной, подчиняющейся более обще­му правилу. Это — тенденция, стимулированная языком в его чисто информационной функции. Если в языке есть аг­глютинативные и фузионные единицы, то неизбежно воз­никает стремление обобщить их или в сторону последова­тельной, полной агглютинативности, или в сторону полной фузионности.

Но такие устремления сталкиваются с противополож­ными — с постоянной тенденцией сохранить для экспрес­сивных целей выделенность, "отчужденность" некоторых единиц. Каждая единица языка имеет и чисто информаци­онное, и (в той или иной степени) экспрессивное назначе­ние; следовательно, эта антиномия определяет жизнь каж­дой единицы языка» [Панов 1968: 27-28].

Пример противоборствующих тенденций к регулярно­сти и к экспрессивности — создание, с одной стороны, упо­рядоченных систем специальных терминологий в соответст­вующих сферах науки и техники, со строго "прозрачными"

109

Глава 2. Проблемы социолингвистики

отношениями между терминами и стандартными дефини­циями, а с другой — метафоризация общеупотребительных слов с целью создать экспрессивные профессионально-жар­гонные аналоги к официальным терминам {кастрюля вме­сто синхрофазотрон, болтанка — вместо люфт, баранка в значении 'ноль очков' и т. п.).

И эта антиномия, как легко видеть, не асоциальна: при одних условиях развития языка, в одних коллективах говорящих легче побеждает тенденция к регулярности, при иных социальных условиях и в иных социальных группах — тенденция к экспрессивности. Так, в развитых литератур­ных языках, особенно в книжной их разновидности, рель­ефно проявляется тенденция к регулярности (это способст­вует стабильности литературной нормы), а в групповых (профессиональных и социальных) жаргонах сильна тенден­ция к экспрессивности.

Антиномии — наиболее общие закономерности языко­вого развития. Разумеется, они не отменяют действие кон­кретных социальных факторов, формирующих своеобраз­ный контекст эволюции каждого языка. Однако они не яв­ляются и чем-то отдельным от социальных факторов: тесное взаимодействие тех и других, "наложение" определенных социальных условий на действие каждой из антиномий и составляет специфику развития языка на разных этапах его истории.

В отличие от антиномий, охватывающих своим дейст­вием языковую систему в целом, социальные факторы не­одинаковы по своему влиянию на язык. Они имеют разную лингвистическую значимость: одни из них, глобальные, дей­ствуют на все уровни языковой структуры, другие, частные, в той или иной мере обусловливают развитие лишь некото­рых уровней.

Что же считается социальным фактором, влияющим на языковую эволюцию? Это, например, изменение круга носителей языка; распространение просвещения; террито­риальные перемещения людей (миграция); создание новой государственности, по-новому влияющей на некоторые сферы языка; развитие науки; крупные технические новше­ства и изобретения (никто не станет спорить, например, с тем, что изобретение книгопечатания, радио, внедрение в быт каждого человека телевидения явились социальными факторами, повлиявшими на сферы использования языка,

2.3. Социальная обусловленность языковой эволюции

массовая компьютеризация многих видов деятельности в тех или иных формах отражается и в языке, а также в рече­вом поведении носителей языка, и т. п.).

Примером глобального социального фактора является изменение состава носителей языка. Оно ведет к изменени­ям в фонетике, в лексико-семантической системе, в синта­ксисе и, в меньшей степени, в морфологии языка⁹. Так, из­менение состава носителей русского литературного языка в 20—ЗО-е годы XX в. повлияло на произношение (в сторону его буквализации: вместо старомосковского нормативного було[шн]ая, смеял[са] и тй[хы]й стали говорить було[чн]ая, шелл [с'a], mu[x\i]u), на лексико-семантическую систему: за­имствование слов из диалектов и просторечия повлекло за собой перестройку парадигматических и синтагматических отношений внутри словаря; в литературный оборот были вовлечены синтаксические конструкции, до тех пор распро­страненные в просторечии, диалектах, в профессиональном речевом обиходе (таковы, например, по происхождению обороты типа плохо с дровами, проверка воды на заражен­ность химическими отходами и под.); под влиянием некоди-фицированных подсистем языка увеличилась частотность форм на -а (-я) в именительном падеже множественного числа существительных мужского рода и т. п.

Пример частного социального фактора — изменение традиций усвоения литературного языка. В XIX — начале XX в. в дворянско-интеллигентской среде преобладала уст­ная традиция — во внутрисемейном общении, путем переда­чи произносительных и иных образцов речи от старшего по­коления к младшим. В связи с демократизацией состава но­сителей литературного языка стала распространяться и даже преобладать форма приобщения к литературному языку че­рез книгу. Этот фактор повлиял главным образом на нормы произношения: наряду с традиционными произносительны­ми образцами стали распространяться новые, более близкие к орфографическому облику слова (примеры см. выше).

Итак, в социолингвистической концепции М. В. Па­нова и его школы основной упор делается на тесное взаи-

' Общепризнанно, что морфологическая система наиболее устойчива к внешним влияниям. Поэтому даже те социальные факторы, действие кото­рых проявляется на всех уровнях языковой структуры, в морфологии име­ют минимальные рефлексы.

ПО

111

Глава 2, Проблемы социолингвистики

модействие собственно языковых закономерностей (анти­номий) и социальных факторов; последние понимаются как условия, способствующие (или, напротив, препятствующие) проявлению той или иной внутренней закономерности раз­вития языка.

2.3.2.2. Теория языковой эволюции У. Лабова

Отталкиваясь от "ахронического", вневременного под­хода к языку, представленного в порождающей грамматике Н. Хомского, и критикуя Хомского и его последователей за их пренебрежение к языковой реальности, У. Лабов предло­жил концепцию языкового развития, основанную на тща­тельно проанализированных данных о действительной, жи­вой речи современных американцев. Хотя У. Лабов рассма­тривает в основном фонетические изменения, их интерпре­тация представляет интерес и в более широком плане, с точки зрения эволюции языка вообще.

У. Лабов исходит из того, что изменения в структуре языка не могут быть правильно поняты без учета сведений о языковом сообществе, которое пользуется этим языком. Так, изменения в фонологической системе можно просле­дить, лишь наблюдая за речью изучаемого коллектива носи­телей в течение более или менее длительного времени, срав­нивая произносительные характеристики этой речи на раз­ных временных срезах. Исследуя полученный таким путем материал, социолингвист сталкивается с необходимостью решить три проблемы: 1) проблему перехода: как, каким пу­тем один этап языкового изменения сменяется другим? 2) проблему контекста: надо найти "непрерывную матрицу социального и языкового поведения, в которую заключено языковое изменение" и 3) проблему оценки: как говорящие оценивают те языковые факты, которые наблюдает исследо­ватель [Лабов 1975а: 201-202].

Решая эти проблемы на примере анализа речи неболь­шого коллектива говорящих на американском варианте ан­глийского языка, У. Лабов выделяет такие этапы, характе­ризующие механизм языкового изменения:

1) начало изменения — в ограниченной подгруппе язы­кового сообщества; данная языковая форма усваивается всеми членами подгруппы;

2 .3. Социальная обусловленность языковой эволюции_________________

2) последующие поколения говорящих внутри той же
подгруппы воспринимают данное изменение как признак
речи старшего поколения;

3) в той мере, в какой ценности данной подгруппы
воспринимаются другими подгруппами, это языковое изме­
нение распространяется в остальные подгруппы;

4) постепенно сфера распространения новшества сов­
падает с границами языкового сообщества;

5) под влиянием новшества перестраивается фоноло­
гическая система языка, обслуживающего данное сообщест­
во;

6) структурные перегруппировки влекут за собой но­
вые изменения, связанные с первыми, и цикл повторяется.

Однако этим эволюционный процесс не ограничивает­ся. Важен социальный статус той подгруппы, внутри которой зародилось данное новшество. Если эта подгруппа не занимает господствующего положения в сообществе, то члены привилегированных подгрупп подвергают новшество осуждению. С этого начинается исправление измененных форм "в сторону образцов, которых придерживается под­группа с наивысшим социальным статусом, т. е. образцов, пользующихся престижем" [Лабов 1975а: 225]. Отсюда путь к стилистическому разграничению: престижный образец ис­пользуется в полных, официальных стилях речи, а новшест­во, одобряемое лишь частью говорящих (определенной их подгруппой), распространено в непринужденной речи. Если изменение возникает в подгруппе, имеющей высший соци­альный статус, то оно становится господствующим образ­цом для всех членов данного языкового сообщества.

Давая эту схему языкового изменения, У. Лабов под­черкивает, что "внутренние (структурные) и социолингви­стические факторы в процессе языкового изменения всту­пают в систематическое взаимодействие друг с другом" [Там же: 228]. Эта мысль объединяет теорию У. Лабова с теори­ей антиномий, о которой речь шла выше. Однако предло­женная У. Лабовом схема вряд ли может претендовать на роль универсального представления всякого языкового из­менения: новшества в фонетической системе (или на ка­ком-либо другом уровне языковой структуры) могут прохо­дить и через другие этапы, становясь в конце концов досто­янием коллектива говорящих. Но, конечно, — и У. Лабов здесь, бесспорно, прав, — языковое изменение происходит в

112

113

2.4. Смешение языков. Пиджины и креольские языки

Глава 2. Проблемы социолингвистики

социальном контексте, и "нельзя вначале произве­сти анализ структурных соотношений внутри языковой си­стемы, а потом обратиться к внешним факторам" [Там же] ю.

С точки зрения функционирования языка в разных группах говорящих и сосуществования в одном языковом сообществе различных норм и систем ценностей интересно исследование У. Лабовом вопроса о влиянии социаль­ной мобильности на речь носителей современного американского варианта английского языка [Labov 1966a].

Согласно результатам этого исследования, та часть на­селения, которая социально движется "снизу вверх" (из низших слоев в высшие), "воспринимает нормы внешней референтной группы — как правило, нормы группы, более высокой по социальному уровню". Те говорящие, которые "социально стабильны" (т. е. не покидают пределов слоя, к которому принадлежат), обнаруживают тенденцию к тому, чтобы придерживаться своих собственных языковых норм, "более точно — к достижению некоего баланса собственных и внешних норм, который находит себе отражение в рече­вой практике, лишенной значительных стилистических ко­лебаний". Наконец, носители языка, для которых характер­но перемещение "сверху вниз" (в более низкие социальные слои), не воспринимают большую часть нормативных мо­делей, которые присущи этой, более низкой социальной среде.

Из своих наблюдений У. Лабов делает вывод, что в со­временном городе "языковая стратификация является отра­жением скорее систем социальных ценностей, чем систем социального существования". Иначе говоря, в языковых различиях, обусловленных социальными различиями носи­телей языка, получает отражение не прямо и непосредст­венно разница в экономическом и социальном статусе групп говорящих, а различия в ценностной ориентации, присущей каждой такой группе.

¹⁰С этим утверждением американского исследователя перекликается давнее высказывание академика В. В. Виноградова: "Не следует думать, что зако­ны развития языка, вытекающие из его общественной сущности, из его об­щественных функций, и законы, вытекающие из структуры языка, — это разные, взаимно не связанные закономерности как бы разных планов функционирования языка. На самом деле они взаимообусловлены и нераз­рывны" [Виноградов 1952: 33].

I

Сравнение двух кратко охарактеризованных концеп­ций языковой эволюции вьывляет некоторые их сходства и различия. Основное сходство заключается в том, что и та и другая школы социолингвистики исходят из представления о сложном характере взаимоотношений языка и общества, об отсутствии прямых аналогий и жестких зависимостей ме­жду социальными и языковыми процессами и структурами, о многоступенчатости влияния изменений, происходящих в обществе, на изменения в языке.

При этом для отечественной школы социолингвисти­ки вплоть до конца XX в. было характерно преимуществен­ное внимание к макропроцессам, происходящим в языке и в обществе, а многие представители американской социолингвистики (и в их числе У. Лабов) более склонны к анализу микропроцессов, которые характеризуют со­циальную и языковую жизнь сравнительно небольших чело­веческих групп (более подробно о различии макро- и мик­ропроцессов в языке и языковой жизни социальных объе­динений см. в разделах "Макросоциолингвистика" и "Ми­кросоциолингвистика" главы 4-й).

2.4. Смешение языков. Пиджины и креольские языки

Когда у потенциальных собеседников нет взаимопо­нятных средств общения, а коммуникативная задача отно­сительно сложна и не может быть решена при помощи эле­ментарных жестов, коммуниканты создают новое средство общения — вспомогательный смешанный язык с крайне ог­раниченным словарем и минимальной, неустоявшейся грамматикой. Языки такого типа, а также их возможные эволюционные продолжения — пиджины и креольские язы­ки (креолы) — называют контактными языками, а исследую­щий их раздел лингвистики — контактологией, или — ча­ще — креолистикой.

Основы креолистики заложены еще в XIX в. X. Шу-хардтом, однако как самостоятельное направление в линг­вистике она стала развиваться лишь с 1950-х годов. Пос­кольку специфика контактных языков целиком обусловлена социальной ситуацией их возникновения и становления,

114

115

ф #

Глава 2. Проблемы социолингвистики

креолистика вошла составной частью в более широкую дис­циплину — социолингвистику.

Наиболее элементарный контактный язык в специаль­ной литературе обычно именуется жаргоном. В контексте общего курса социолингвистики термин жаргон в этом зна­чении не очень удачен, поскольку в социальной диалекто­логии за ним закрепилось иное значение (как указывалось выше, также не всегда однозначное). Этот термин исполь­зуют не все креолисты; иногда первая фаза развития кон­тактного языка называется препиджином (т. е. "до-пиджи­ном"), в других случаях любой вспомогательный язык назы­вается пиджином, а начальная стадия его формирования, соответствующая жаргону в только что указанном смысле, именуется ранним, или нестабильным, пиджином. Во избежа­ние двусмысленности мы будем называть начальный этап формирования контактного языка препиджином. Посколь­ку контактный язык в ходе своего становления выполняет однотипные функции элементарной коммуникации, а про­цесс его стабилизации континуален, в подходящих контек­стах термин пиджин вполне естественно использовать в ши­роком значении и говорить о функциях пиджина (подразу­мевая и стадию препиджина) и о стабилизации пиджина, (т. е. о переходе препиджина в пиджин).

Этимология термина пиджин не до конца ясна, хотя¹ обычно считается, что он восходит к китайскому воспри­ятию английского слова business; впервые он зафиксирован в 1807 г. в применении к англо-китайскому пиджину (орфо­графически — pigeon); другой термин, использовавшийся в_ сходном значении, — лингва-франка¹¹.

2АЛ. Зарождение контактного языка

Контактный язык никогда не создается намеренно, он¹ является результатом неудавшейся попытки выучить язык партнера по коммуникации. Препиджин возникает как ком­промисс между плохо усвоенным вторым языком начинаю-

¹¹В современной социолингвистической литературе этим термином обозна- | чается любой неродной для коммуникантов язык-посредник, например ан­глийский, санскрит или хинди, используемый для достижения взаимопо­нимания ассамцами и бенгальцами. Сам термин лингва-франка ("язык франков", т. е. европейцев) первоначально обозначал средневековый пид­жин Средиземноморья, иначе называвшийся сабир.

116

2.4. Смешение языков. Пиджины и креольские языки__________________

щих билингвов и "регистром для иностранца", который со­здается теми, для кого этот язык является родным. Выбор языка, на базе которого формируется препиджин, определя­ется сугубо прагматическими причинами: основой его ста­новится тот язык, редуцированная форма которого по тем или иным причинам оказывается более эффективной для коммуникации. В результате большая часть лексики пиджи­на обычно восходит к одному из контактирующих языков; такой язык в креолистике называется лексификатором.

Препиджин имеет узкую коммуникативную направ­ленность, поэтому словарь его ограничивается несколькими сотнями единиц, а грамматическая структура крайне при­митивна; грамматическая семантика при необходимости может передаваться лексическими средствами. И лексиче­ский состав, и грамматика препиджина отличаются неста­бильностью; его фонетика максимально приближена к нор­мам родных языков говорящих.

Чем более регулярный характер имеют контакты, чем более постоянен круг тех, кто прибегает к услугам препид­жина, тем выше вероятность стабилизации его словарного состава и грамматической структуры, превращения в ста­бильный пиджин.

Часто говорится, что пиджин (в широком смысле) "может возникнуть по случаю, даже за несколько часов — если критическая ситуация требует общения с минималь­ным уровнем понимания" [Hall 1962: 152]; например, в си­туации, когда "ньюйоркцы покупают солнечные очки в Лиссабоне" [Holm 1988: 5]. Это не вполне верно: о препид-жине можно говорить лишь тогда, когда ситуация общения повторяется в каких-то своих существенных чертах хотя бы для одной из коммуницирующих сторон — например, если португальцы, продавая очки разным иностранцам, общают­ся с ними на смеси португальского и английского языков (при этом степень владения английским языком покупате­лями может быть различной). Не следует думать, что в стру­ктуре препиджина все случайно и непостоянно: препид­жин— это скорее некоторая макросистема, в которой заданы предельные границы колебаний тех или иных язы­ковых подсистем — фонетики, порядка слов, семантических возможностей служебных и знаменательных единиц и т. п. Носителям препиджина интуитивно знакомы эти пределы, и в ситуации общения они взаимно сближают собственные

117

Глава 2. Проблемы социолингвистики

препиджинные идиолекты, отличающиеся меньшим диапа­зоном вариативности, чем препиджин в целом.

Для языков с непрерывной историей, которыми тра­диционно занималась лингвистика, основными формооб­разующими факторами являются территориальные и соци­альные. На начальных стадиях формирования контактно­го языка значение их отступает на второй план. Ведущая роль здесь принадлежит этническому фактору, точнее, родному языку билингва, использующему (пре)пиджин в качестве вспомогательного языка. Каждый идиолект кон­тактного языка обладает некоторой стабильностью уже на стадии препиджина; гарантом этой относительной ста­бильности служат неосознаваемые представления индиви­да о структуре человеческого языка, наличие и сущность которых обусловливаются его языковыми навыками. У лиц с одним и тем же родным языком эти навыки доволь­но близки, поэтому (пре)пиджинные идиолекты группиру­ются в этнолекты в соответствии с родными языками ин­дивидов: к одному этнолекту относятся контактные языки тех индивидов, которые имеют общий родной язык. Уни­фицирующим фактором в пределах этнолекта служит од­нотипная интерференция родного языка, проявляющаяся на всех уровнях.

Поскольку функциональное назначение пиджина — поддержание коммуникации между носителями его различ­ных этнолектов, его история представляет собой решение извечного языкового конфликта между говорящим и слуша­ющим. Говорящий консервативен и не заинтересован в ка­ком бы то ни было изменении собственных языковых навы­ков (а они определяются в первую очередь родным языком), однако он вынужден идти на компромисс со слушающим, чтобы быть понятым адекватно. В каждом акте коммуника­ции говорящий и слушающий постоянно меняются ролями и достигают некоторого ситуативного "языкового консенсу­са". Вступая в новые коммуникативные акты, каждый ин­дивид корректирует свой идиолект в соответствии с языко­выми требованиями нового коммуниканта. При постоянст­ве контингента лиц, пользующихся контактным языком, начинается его унификация. С расширением функций кон­тактного языка и детализацией передаваемой при его помо­щи информации по необходимости усиливается взаимная конвергенция идиолектов коммуникантов.

2.4, Смешение языков. Пиджины и креольские языки__________________

Итак, процесс стабилизации и перехода препиджина в пиджин представляет собой взаимное сближение этнолек­тов, в ходе которого в пределах каждого из них унифициру­ются идиолекты. Направление этого сближения определяет­ся численностью и, что важнее, социальным положением носителей отдельных этнолектов. Результатом взаимного сближения этнолектов является достаточно стабильный узу­альный стандарт, впрочем, этнолектные различия в преде­лах этого стандарта обычно сохраняются и во вполне разви­тых пиджинах.

Если контингент говорящих на препиджине непостоя­нен, а потребность в его использовании возникает лишь от случая к случаю, он не достигает стабилизации и редко мо­жет существовать длительное время. На протяжении челове­ческой истории такие препиджины должны были возникать тысячи раз, но, поскольку от них не сохранилось никаких следов, они остались неизвестными науке.

2.4.2. Типы пиджинов и их эволюция

На ранних ступенях эволюции пиджины обслуживают минимальные потребности в тематически ограниченной коммуникации. В традиционном обществе чаще всего они возникают из потребностей торговли, но иногда использу­ются и с более широкими коммуникативными задачами. Следует подчеркнуть, что при многогранных межэтнических взаимоотношениях пиджины не возникают: в этом случае развивается двуязычие. Существование торговых пиджинов отмечалось во всех частях света (некоторые подробности о русско-норвежском торговом пиджине см. ниже).

Менее специализированные пиджины встречаются ре­же. К их числу относится самый старый из известных пид­жинов на европейской (южнороманской) лексической ба­зе — уже упоминавшийся средиземноморский сабир, ис­пользовавшийся, по крайней мере с XII в., в контактах ев­ропейцев с арабами, позднее и турками.

Из неевропейских пиджинов многоцелевого назначе­ния наибольшего внимания заслуживает так называемый чинукский жаргон — европейцам он стал известен с 1830-х годов, но возник заведомо раньше. Первоначальный район его распространения — низовья р. Колумбии, но позднее он Широко использовался на пестрой в языковом отношении

118

119

Глава 2. Проблемы социолингвистики

территории от Калифорнии до Аляски. Им пользовались носители не всегда родственных, но структурно близких ин­дейских языков, поэтому типологически он достаточно мар­кирован; в фонологической системе, например, присутству­ют поствелярные согласные и глоттализованные смычные. В XIX — первой половине XX в. он был хорошо известен лицам европейского происхождения; канадские рыбаки, на­пример, использовали иногда чинукский жаргон при радио­переговорах с целью сохранить важную информацию в сек­рете от рыбаков-японцев.

Большинство пиджинов характеризуются почти пол­ным отсутствием морфологии, но если они функционируют в среде типологически и материально близких между собой языков, то морфология может быть достаточно выражен­ной. Так, некоторые пиджины на основе языков банту со­хранили довольно значительные элементы системы класс­ного согласования; наиболее известный из этих языков — шаба-суахили, распространенный на юго-востоке Заира. (Разумеется, среди носителей родственных языков нужда в пиджине и возможность создания именно пиджина, а не койне возникает только при отсутствии взаимопонимания.) В условиях банту-европейских контактов в Натале возник пиджин фанагало (вероятно, в 1840-х годах). Его словарь на 70% восходит к языкам банту: в первую очередь к зулу, в меньшей степени — к коса. Около четверти лексики имеет английское происхождение, остальное — из языка африка­анс. Здесь классное согласование не сохранилось, но аффи­ксация для пиджина довольно богатая: например, множест­венное число образуется с помощью префикса та-: skatul 'ботинок' — maskatul 'ботинки', имеются глагольные суффи­ксы каузатива, пассива, прошедшего времени.

В литературе по контактологии в числе пиджинов не­редко упоминаются такие вспомогательные средства межэт­нической коммуникации, как жестовые языки слышащих. При отсутствии взаимопонятной коммуникативной систе­мы собеседники всегда начинают с использования иконич-ных жестов, но обычно они предпочитают как можно быст­рее построить звуковой способ общения (жестикуляция на- I долго остается важным вспомогательным средством, допол- '; няя складывающийся препиджин). Однако, по крайней ме­ре в двух регионах, для межэтнического общения широко применялись развитые жестовые языки: среди индейцев се-

120

2.4. Смешение языков. Пиджины и креольские языки__________________

вероамериканских прерий и у австралийских аборигенов. В первом случае использовался единый жестовый язык на всем Среднем Западе США; в конце XIX в. им владели око­ло 100 тыс. представителей различных племен. На террито­рии Австралии функционировало несколько жестовых язы­ков, каждый из которых объединял этнические группы, го­ворившие на взаимонепонятных языках. Австралийские же­стовые языки в функциональном отношении не уступали звуковым, поскольку широко использовались и при внутри-этнической коммуникации (в частности, во время длитель­ных инициационных обрядов и периода траура для вдов, длившегося до года и более).