Был ли он действительно предан взрослыми и в том числе своими родителями? Конечно! Как и каждый из нас, родившихся в человеческом обществе

К сожалению, заметно это становится только в собственном деле. Когда молодой работник приходит на чужое, да ещё и боль­шое предприятие, ему кажется, что все по-прежнему, что все, как в мире людей. И он может бездельничать, а если его выгоня­ют, он идет в суд и восстанавливается или высуживает себе оп­лату в соответствии с договором. Он пытается не зарабатывать деньги, а доказывать, что не виноват.

Но вот ты попадаешь в собственное предприятие, и все ме­няется. Теперь никого не интересует, что ты не виноват. Ты мо­жешь трижды не быть виноватым, но денег в фирме нет. И отто­го, что ты честно делал свое дело, как договорились, зарплата у тебя не прибавится, и твой собственный ребенок накормлен не будет. Нужно было не только следить за виной, но и думать.

А думать — это и есть вести битву Разума за выживание на Земле.

Я вспоминаю, как делал один из своих первых кооперативов с несколькими близкими мне людьми. Как только я стал началь­ником, а кто-то всегда должен им стать, чтобы дело шло, один мой приятель тут же скинулся в ребенка. Он так шел по всей жизни, отказываясь быть хозяином, начальником, взрослым. Это казалось очень удобным. Ты ребенок, с тебя взятки малые, умей только быть ни в чем не виноватым.

И вот в кооперативе, который и за его подписью взял огром­ную по тем временам ссуду, он продолжал вести себя как на государственном предприятии. Я начал требовать взрослой рабо­ты, а потом браниться и свирепеть. Он, как полагается молодо­му, тут же из любви перескочил в ненависть. Не было больше ни одного дела, за которое я не измордовал бы его: он работал не на себя, лишь выполнял приказы. При этом всем окружающим было показано, какой я плохой, и как он не виноват!

В доме завелся вредитель. И довольно скоро я бил его уже смертным боем. Выгоднее было потерять его, чем позволить ему переводить средства во вред делу.

Облик малолетнего милого дурачка — это оружие потрясаю­щей силы, непробиваемая броня. В нем так же надежно на госу­дарственном предприятии, как в патентованном сейфе. И так же страшно в частном, как в сейфе на дне реки.

Конечно, кончилось это тем, что он пришел и заявил об уходе. Я принял его уход. Тогда он сказал, что хотел бы получить свою долю станками...

Честно признаюсь, я пожалел его, просто сказал, что основ­ные средства не выдаются и отпустил с небольшим пособием. Но я мог бы и повести себя так, как полагается безжалостной и равнодушной природе. То есть выдать ему его долю. Это было ещё до начала инфляции. Станков у нас было на 3-5 тысяч рублей, а долгу на 120 тысяч на троих!

Молодой видит свою часть и совершенно не хочет видеть сто­рону остальных, потому что не может поверить, что они могут позволить себе быть жестокими к нему. Это ещё одна ложь роди­телей: они много угрожают стать такими, каков мир, но все вре­мя обманывают. И когда мир показывает себя настоящим — это такая неожиданность, что дети вправе обижаться на родителей, которые не подготовили их к настоящей жизни.

При этом, когда я говорю, что таково наше мышление, я, говоря современно, имею в виду саму операционную среду, в которой работает наш ум. Это значит, что вопрос не в крупных предательствах, которые мы вынашиваем. Вопрос в том, что любая мелочь, любое движение совершается нами не ради дела, а ради того, чтобы быть не виноватым.

Пример. Я даю своему секретарю задание — написать в само­кате Образ своего отдела. Самокат — это такой прием, который использовали мазыки для очищения сознания. Ты просто пере­стаешь сдерживаться и говоришь то, что само выскакивает на язык. Вначале это очень глупо и уязвимо. Но постепенно, добав­ляя к этому другие приемы, ты вычищаешь сознание от кучи чужеродного сора, от Мозохи, как говорил мой первый учитель Степаныч, и оказываешься способным делать многие дела в са­мокате лучше, чем если бы шел по образцам.

Мой секретарь говорит, что не может писать. Не идет у нее это дело. Как только берется за бумагу, так никаких мыслей нет, и думает она только о том, что нет никаких мыслей. Я отвечаю ей: «Так вот так самокат и работает — нужно писать то, что думаешь, раз есть мысль: "что-то я не могу писать", — её и надо записать первой. Если есть мысль, что нет никаких мыслей, пиши ее. Поняла? Запиши, а как запишешь, позовешь меня, и мы про­должим».

Какое-то время она пишет, и пауза затягивается. Мне начи­нает казаться, что она уже закончила, и я её спрашиваю: «Что же ты меня не зовешь?»

«Так я только что закончила, как раз когда ты спрашивал», — отвечает она и на этом удовлетворенно замолкает.

Я молчу, и она молчит. Все как будто очевидно. Я задал воп­рос, почему она не зовет меня продолжать дело. Она объяснила, что не звала меня, потому что ещё не закончила, а теперь она закончила, и тем самым дает понять, что готова приступить к делу.

В общем, она ни в чем не виновата, а дело не идет. Просто потому, что предпочла ответить на вопрос, почему не зовет, вместо того, чтобы продолжить дело!

И то, что она не виновата, не прибавляет ей ни копейки, потому что до этого я ей объявил, что она уволена до тех пор, пока не создаст этот Образ своего дела.

Вот это и есть типичнейший пример гнилости самой опера­ционной среды нашего мышления. Оно все соткано из полунамеков и бесконечных, теряющихся связей с какими-то не зак­люченными нами договорами культуры. И при этом оно ещё и постоянно изыскивает для нас возможность уклониться от не­желанных дел с помощью обид.

Обычный человек на месте моей секретарши предпочел бы изобразить дурака, который как бы не замечает, что не делает дело, и обвинить начальника в самодурстве. Даже голод кажется не такой уж страшной ценой за право обидеться. Так поступает большинство молодых. Обидчивость — это особый разговор.

Что же делать? Выбор, конечно. Нужно сделать выбор — ра­ботать или не работать вообще. Вот за этим я и заставляю моло­дых работников, заявивших, что хотят научиться работать, на­писать Образ своего дела или рабочего места.

В этом «Образе моего дела» надо сначала написать то, что хочется, а потом сделать поправку на разумность, то есть напи­сать образ такого дела, которое будет жить и кормить тебя в ус­ловиях настоящего мира, а не в сулопнике.

Конечно, первым выскакивает: Не хочу работать вообще! И это надо учитывать, потому что обычно преодолеть это можно только старательностью. А это значит, напряжением. Напряжен­ность все равно однажды взорвется и заставит тебя все испортить. Старательность — вредна, а старательные работники — это вре­дители. Поэтому, лучший случай, когда ты не стараешься, а ес­тественно делаешь свое дело, как будто воплощая этим часть себя. Как это у тебя получается в играх. Или в быту.

Ты же не стараешься открывать кран, когда наливаешь воду в ванну, ты его просто открываешь. Точно так же ты не стараешь­ся, когда затыкаешь ванну пробкой. Ты просто затыкаешь ее. Та­ковы условия нашей жизни. И точно так же ты не должен ста­раться работать, чтобы зарабатывать свои деньги. Это данность нашего мира, исходное условие задачи — хочешь выжить, зара­батывай себе на жизнь. Не старайся, а просто зарабатывай.

Но прежде все-таки выбор. Раз ты не хочешь работать вооб­ще, то и поставь перед собой этот вопрос: так работать или не работать все-таки? Все остальное я пишу лишь для тех, кто гово­рит себе, вздохнув, конечно: работать придется.

Тогда можно задаться и следующим вопросом: А раз рабо­тать, то как?

Вот это и надо записать в образ своего дела: конечно, как можно легче, как можно интереснее, как можно богаче. Иначе говоря, как хочется. Могу, правда, из своего опыта сказать, что если начинаешь понемножку воплощать этот образ: «Работать только так, как хочется и доставляет радость», то однажды радо­стно замечаешь, что вообще... перестал не работать. Так что это ловушка, но... но чтобы в нее попасть надо ещё очень и очень постараться!

Если ты избираешь Работать и «Работать так, как хочу я», то это неизбежно приведет к вопросу: а как этого достичь?

И ты начинаешь расписывать шаги достижения этой цели или «Лествицу» твоей Победы. Лучший случай, когда ты можешь победить один. Но это почти невозможно. Поэтому пиши сразу о том, как полезно для твоего дела предприятие, на которое ты пришел. Оно — твой конь, который повезет к Победе. Значит, пиши о том, как о нем заботиться. Оно тебе нужно.