Безлюдный мир. Аутизм как знак времени

“Во времена моей юности, в Сент Галлене каждую неделю приходил торговец яйцами из Этельбурга; весной в его коробке были кроме того пихтовые побеги, которые моя мать перерабатывала в прекрасный мед. Все эти годы осенью крестьянин из Мэрвила привозил в своей повозке яблоки и груши, которые мы потом оставляли на зиму в погребе. Мыло и хвойный бальзам доставлял коммивояжер из Брюгге. И, естественно, ежедневно в ранние часы появлялся молочник со своими молочными кувшинами и лепешками масла.

Сегодня молоко ­ это пакеты в рядах и шеренгах, пастеризованное и гомогенизированное. Вместо кондуктора, продававшего мне в свое время билет, я путешествую теперь с автоматами. Маленькая булочная на углу исчезла; о стеллажах в супердискаунтгешефте лучше не говорить. Постепенно исчезли почтальоны: проводник моей связи с миром заменен почтовым ящиком. Коммуникация посредством самообслуживания более рациональна, но несмотря на это ­ бессмысленна...” так начинается статья Августа Хойлера28, в которой рассматривается прогрессирующая ликвидация межчеловеческих отношений в современной жизни. Он приходит к выводу: “Сумма этой убыли контактов постоянно понижает качество жизни, и при отсутствии связей человек окончательно погибнет”.

Фридрих Сибург29пишет о Нью-Йорке: “Это чудесное одиночество, какое не может подарить ни один город в мире. Но каково, если это одиночество становится неотъемлемой формой жизни? Миллионы людей струятся мимо, из тоннелей метро, к автобусам, к вокзалам, в закусочные, молочные бары, в бюро и конторы. Никто не бросит даже мимолетного взгляда на встречного, имей он даже третий глаз во лбу ­ никто не обратит внимания. Как будто люди не имеют ни взгляда, ни тела ­ так, без трения, смешиваются и разделяются течения. Можно в течение дня, в час пик или в тихие часы ­ гулять по Парк-Авеню, пересекать Мэдисон Авеню или занять позицию напротив собора Св. Патрика, осматривать до опустения Рокфеллер-центр (город в городе), так и не испытав чувства малейшего контакта, не перехватив взгляда и не испытав ни малейшего порыва, разве если уронишь пакет или метнешься к почтовому ящику. Постепенно приучаешься держать свои глаза в узде, глядя в пустоту. Иначе одиночество, которым большинство лиц окружены здесь как невидимой стеной, было бы невыносимо”. То, что в Нью-Йорке выражено в особенно концентрированной форме, является более или менее очевидной тенденцией любого большого города.

Безлюдный мир, в котором аутичный ребенок живет из-за внутренних условий своей предрасположенности ­ выступает извне, навстречу сегодняшнему человеку, в современных условиях жизни. Однако, действительно ли только извне? Не является ли это человеческими мыслями, стоящими за этими жизненными условиями? Мысли, исходящие из внутреннего человека, создали внешние условия, которые теперь действуют обратно на человека.

Одиночество, отсутствие контактов, душевное обнищание, все манеры аутичного ребенка, в целом кажущиеся столь трудно постижимыми ­ оказываются внутренне родственными сегодняшней форме жизни.

Вместе с тем, с другой стороны ­ мы приходим опять-таки к связи интеллектуальной конституции сознания с явлениями аутизма, которая бросилась в глаза врачам и психологам уже в начале исследований аутизма, как только они обратили внимание на семьи аутичных детей.

Детский аутизм является знамением времени не только потому, что он открыт впервые в наше время, но и потому, что известные тенденции современной жизни уплотнились в нем в экстремальной форме.

Как монголоидный ребенок вносит в наш мир некую прошлую форму бытия, так аутичный ребенок позволяет нам заглянуть в будущее, которое должно будет наступить, если известная односторонность сегодняшней жизни будет усиливаться в том же направлении. Вместе с тем ­ это призыв к сотрудничеству в восстановлении очеловеченного мира.