Главная Случайная страница Контакты | Мы поможем в написании вашей работы! | ||
|
Именно в этих условиях и благодаря этим процессам нынешняя американская культура продолжает характеризоваться превознесением богатства как основного символа успеха и отсутствием соответствующего акцентирования законных путей, по которым можно было бы проследовать к этой цели. Как реагируют на это индивиды, живущие в таком культурном контексте? И какие следствия имеют наши наблюдения для доктрины, согласно которой типичной причиной девиант-ного поведения являются биологические импульсы, прорывающиеся через накладываемые культурой ограничения? Короче говоря, какие последствия для поведении людей, по-разному расположенных в социальной структуре, имеет культура, в которой акцентирование господствующих целей успеха стало все более отделяться от эквивалентного акцентирования институционализированных процедур их достижения?
Типы индивидуального приспособления
Теперь от этих культурных образцов перейдем к рассмотрению типов приспособления индивидов в обществе, имеющем такую культуру. Хотя в центре нашего внимания все еще будет оставаться культурное и социальное происхождение различных разрядов и типов отклоняющегося поведения, мы перенесем наше внимание с образцов культурных ценностей на типы приспособления к этим ценностям индивидов, занимающих разные позиции в социальной структуре.
Здесь мы рассмотрим пять типов приспособления. Они схематично представлены в следующей таблице, где (+) обозначает «принятие», (—) — «отвержение», а (±±) — «отвержение господствующих ценностей и замену их новыми».
Типология форм индивидуального приспособления12
Формы приспособления | Культурные цели | Институционализированные средства |
I. Конформность | + | + |
II. Инновация | + | — |
III. Ритуализм | — | + |
IV. Бегство | — | — |
V. Мятеж" | ± | ± |
Анализ того, каким образом социальная структура оказывает на индивидов давление, побуждающее их к принятию того или иного из этих альтернативных способов поведения, следует предварить заме-
12 В типологиях альтернативных форм реагирования на фрустрирующие условия недостатка не наблюдается. Одну из них предлагает Фрейд в книге «Недовольство культурой» (указ. соч., с. 93 и далее); производные типологии, часто различающиеся в существенных деталях, можно найти в книгах: Karen Homey, Neurotic Personality of Our Time (New York, 1937) (рус. пер.: К. Хорни. Невротическая личность нашего времени. Самоанализ. — М.: Прогресс-Универс, 1993, с. 7—220); S. Rosenzweig, «The Experimental Measurement of Types of Reaction to Frustration» H.A. Murray et al., Explorations in Personality (New York, 1938), p. 585—599; а также в работах Джона Дол-ларда, Гарольда Лассуэлла, Абрама Кардинера и Эриха Фромма. Однако — и прежде всего это касается собственно фрейдовской типологии — типы индивидуальных реакций рассматриваются в отрыве от места, занимаемого индивидом в социальной структуре. Например, несмотря на свой неугасающий интерес к «культуре», Хорни не исследует различия во влиянии, которое оказывает эта культура на фермера, рабочего и бизнесмена, на представителей низшего, среднего и высшего классов, на членов различных этнических и расовых групп и т.д. В результате этого при рассмотрении роли «культурных противоречий» не принимается во внимание их неодинаковое воздействие на группы, занимающие разное положение в обществе. Культура становится своего рода одеялом, одинаково покрывающим всех членов общества, независимо от идиосинкратических различий их жизненной истории. В нашей типологии прежде всего предполагается, что эти реакции проявляются с разной частотой в разных подгруппах нашего общества, и именно потому, что члены этих групп или слоев неодинаково подвержены культурным призывам и социальным ограничениям. Эту социологическую ориентацию можно найти в работах Долларда и, в менее систематической форме, в исследованиях Фромма, Кардинера и Лассуэлла. Исходные общие положения этой ориентации см. в прим. 3 к этой главе. — Примеч. автора.
" Пятая альтернатива явно располагается на ином уровне, нежели остальные. Она представляет собой переходную реакцию, заключающую в себе попытку институционализировать новые цели и процедуры, которые могли бы быть приняты другими членами общества. Таким образом, речь идет о попытках изменить существующую культурную и социальную структуру, вместо того чтобы пытаться вместить свои усилия в рамки самой этой структуры. — Примеч. автора.
чанием, что люди могут переходить от одной альтернативы к другой по мере вовлечения в разные сферы социальной деятельности. Эти категории относятся к ролевому поведению в специфических типах ситуаций, но не к личности. Это типы более или менее устойчивых реакций, а не типы организации личности. Рассмотрение этих типов приспособления в нескольких сферах поведения поставило бы сложную задачу, невыполнимую в рамках этой главы. Поэтому мы сосредоточим внимание на экономической деятельности — в широком смысле «производства, обмена, распределения и потребления товаров и услуг» — в нашем конкурентном обществе, где богатство приобрело высокую символическую ценность.
/. Конформность
Чем выше степень стабильности в обществе, тем более типичным и распространенным становится первый тип приспособления: конформность как к культурным целям, так и к институционализированным средствам. Не будь это так, поддержание стабильности и преемственности общества стало бы невозможным. Сеть ожиданий, конституирующая всякий социальный порядок, поддерживается модальным поведением его членов, выражающим подчинение установленным, хотя, возможно, и постоянно меняющимся культурным образцам. И лишь благодаря тому, что поведение, как правило, ориентируется на основные ценности общества, мы можем говорить о том, что скопление людей образует общество. До тех пор, пока не сложился запас ценностей, разделяемых взаимодействующими индивидами, существуют только социальные отношения, если можно так назвать беспорядочные взаимодействия людей, — но не общество. Так, в середине века мы можем говорить об Обществе Наций прежде всего как о фигуре речи или как о воображенной цели, но не как о социологической реальности.
Поскольку наш интерес сосредоточен прежде всего на источниках девиантного поведения и поскольку мы уже коротко проанализировали механизмы, делающие конформность в американском обществе модальной реакцией, вряд ли нужно еще что-то добавлять к тому, что уже было сказано об этом типе приспособления.
//. Инновация
Сильное культурное акцентирование цели успеха открывает дорогу этой форме приспособления, состоящей в использовании ин-
ституционально запрещенных, но часто эффективных средств достижения хотя бы подобия успеха — богатства и власти. Эта реакция возникает, когда индивид усвоил культурное акцентирование цели, не интернализировав при этом в равной степени институциональные нормы, регулирующие пути и средства ее достижения.
С точки зрения психологии, при больших эмоциональных вложениях в цель можно ожидать появления готовности идти на риск, и эта установка может приниматься членами всех социальных слоев. С точки зрения социологии, возникает вопрос, какие свойства нашей социальной структуры располагают к этому типу приспособления, производя тем самым в одном социальном слое большую частоту де-виантного поведения, чем в другом.
На высших уровнях экономики давление к инновации нередко стирает различие между честным деловым соперничеством и жестокими практиками, лежащими по ту сторону нравственности. Как отмечал Веблен, «в каждом конкретном случае нелегко, а подчас и невозможно до решения суда сказать, что перед нами: достойная похвалы предприимчивость или уголовное преступление». Вся история крупных американских состояний пропитана тяготением к институционально сомнительным инновациям, свидетельством чему служит восхищение «баронами-разбойниками» XIX века. Невольное восхищение этими «практичными, ловкими и преуспевающими людьми», часто выражаемое в частной обстановке, а нередко и публично, — продукт культурной структуры, в которой священная и неприкосновенная цель фактически освящает средства. И в этом нет ничего нового. Нисколько не предполагая, что Чарльз Диккенс был абсолютно точным наблюдателем американской жизни, и отдавая себе полный отчет в том, что он был кем угодно, но только не беспристрастным наблюдателем, процитируем его проницательные заметки об американском
«умении «ловко обделывать дела»: этим умением позолочены для них и мошенничество, и грубое злоупотребление доверием, и растрата, произведенная как общественным деятелем, так и частным лицом; и оно позволяет многим плутам, которых стоило бы вздернуть на виселицу, держать высоко голову наравне с лучшими людьми... Нарушение условий сделки, банкротство или удачное мошенничество расцениваются не исходя из золотого правила «поступай так, как ты хотел бы, чтобы поступили с тобой», а в зависимости от того, насколько ловко это было проделано... Мне сто раз пришлось вести следующий диалог:
— Ну разве не постыдно, что такой человек, как имярек, наживает состояние самым бесчестным и гнусным путем, а его граждане терпят и поощряют его, несмотря на все совершенные им преступления? Ведь он же нарушает общественную благопристойность!
9 Мертон «Социальи. теория»
—Да, сэр.
—Ведь он же общепризнанный лжец!
—Да, сэр.
—Ведь его секли, пороли, гнали в шею!
—Да, сэр.
—И это совершенно бесчестный, низкий, распутный человек!
—Да, сэр.
—Ради всего святого, в чем же тогда его заслуга?
—Видите ли, сэр, он ловкий человек».
В таком карикатурном изображении конфликта культурных ценностей Диккенс был, разумеется, лишь одним из многих остроумных писателей, беспощадно исследовавших последствия превознесения финансового успеха. Когда пришлые острословы иссякли, их дело продолжили уроженцы страны. Артемус Уорд высмеивал «общие места» американской жизни до тех пор, пока они не стали казаться до странности несуразными. «Доморощенные философы» Билл Арп и Нефтяной Вулкан [позднее Везувий] Нэсби поставили остроумие на службу разоблачению святынь, разбивая в пух и прах образы общественных деятелей и испытывая при этом нескрываемое удовольствие. Джош Биллингс вместе со своим альтер эго Дядюшкой Изеком ясно высказал то, в чем многие не смогли бы добровольно признаться: что удовлетворение относительно, ибо «самое большое счастье в этом мире состоит в обладании тем, чего не могут достать другие». Все они увлеченно демонстрировали социальные функции тенденциозных острот и, как позднее показал Фрейд в монографии «Остроумие и его отношение к бессознательному», использовали их как оружие «нападения на все большое, достойное и могущественное, которое защищено от непосредственного унижения внутренними задержками или внешними обстоятельствами...»* Но пожалуй, наиболее показательным в этом отношении было облечение Амброзом Бирсом остроумия в такую форму, которая со всей очевидностью показала, что слово «остроумие» не утратило связи со своей исходной этимологией и все еще означало силу, с помощью которой человек познает, учится и думает. Свой характерно ироничный и проницательный очерк о «преступлении и его коррективах» Бирс начинает со следующего замечания: «Социологи уже давно пылко обсуждают теорию о том, что импульс к совершению преступления — это болезнь и что согласие в открытую им обладать — тоже болезнь». После такого вступления он описывает способы, с помощью которых преуспевающий мошенник приобретает социальную легитимность, и переходит к ана-
* 3. Фрейд. «Я» и «Оно». Труды разных лет. — Тбилиси: Мерани, 1991, — Кн. 2. с. 274. — Примеч. пер.
томическому анализу несоответствий между культурными ценностями и социальными отношениями.
Добропорядочный американец, как правило, терпеть не может мошенничества, но возмещает эту суровость благожелательной терпимостью к мошенникам. Единственное, что ему для этого требуется, — это знать мошенников лично. Все мы довольно громко «изобличаем» воров, если не имеем чести быть с ними знакомыми. Но если уж мы их знаем, то — вот те раз! — наше отношение к ним сразу меняется, несмотря на явственно расходящийся вокруг них аромат трущоб и тюрем. Мы можем знать, что они виновны в преступлении, но встречаемся с ними, пожимаем им руку, вместе выливаем, а если они к тому же еще богаты или чем-то иным примечательны, приглашаем их в свои дома и считаем за честь часто бывать у них. Мы «не одобряем их методы»; дескать, пусть они это поймут, и это будет для них достаточным наказанием. Представление о том, будто подлеца хоть на йоту волнует, что думает о его методах человек, ведущий себя с ним корректно и дружелюбно, явно изобрел какой-нибудь юморист. В постановке водевилей у Марса он, вероятно, сделал бы себе целое состояние.
[И еще;] Если бы мошенникам отказывали в общественном признании, их стало бы намного меньше. Некоторые стали бы лишь усерднее заметать следы своего присутствия на окольных путях неправедности, но другие надругались бы таки над собственной совестью и отказались от неудобств мошенничества ради неудобств честной жизни. Ведь недостойный человек ничего на свете так не боится, как лишиться пожатия честной руки и остаться наедине с ледяной, неотвратимой пощечиной безразличного взгляда.
Богатые мошенники водятся у нас потому, что есть «респектабельные» люди, которые не стыдятся подавать им руку, видеться с ними, говорить, что они их знают. В этом сквозит предательский отказ приструнить их; крикнуть во весь голос, что они тебя ограбили, значит изобличить своих сообщников.
Можно мило улыбаться мошеннику (а большинство из нас делают это много раз в день), если не знаешь, что он мошенник, и если тебе не сказали об этом другие. Но если об этом знаешь или если тебя об этом предупредили, то продолжать при этом улыбаться ему значит быть лицемером — либо просто лицемером, либо льстивым лицемером, в зависимости от того места в жизни, которое занимает одаряемый улыбкой мошенник. Простых лицемеров больше, чем льстивых, ведь заурядных мошенников больше, чем богатых и выдающихся; правда, и улыбок им достается меньше. Американцев будут грабить до тех пор, пока американский характер остается таким, какой он сейчас, пока сохраняется терпимость к удачливым негодяям и пока американская изобретательность проводит воображаемое различие между публичным и частным характером, коммерческим и личным поведением человека. Короче говоря, американцев будут грабить до тех пор, пока они этого заслуживают. Ни один
человеческий закон не сможет это остановить, ничто не в силах это остановить, ибо невозможно отменить высший и более спасительный закон: «Что посеешь, то и пожнешь» м.
Бирсу, жившему в эпоху процветания американских «баронов-разбойников», было трудно не заметить появление того, что позже получило известность как «должностное преступление». Тем не менее он сознавал, что далеко не все крупные и драматичные отступления от институциональных норм в высших экономических стратах предаются огласке, а отклонения в кругу скромного среднего класса становятся достоянием гласности, может быть, даже в еще меньшей степени. Сазерленд неоднократно доказывал с документами на руках, что среди бизнесменов преобладают «должностные преступления». Кроме того, он отмечает, что многие из этих преступлений так и не были наказаны — либо потому, что не были раскрыты, либо, если они все-таки были раскрыты, в силу «статуса бизнесмена, тенденции ухода от наказания и сравнительно неорганизованного возмущения общественности в отношении должностных преступников»15. Исследование, охватившее около 1700 человек, в основном представителей среднего класса, показало, что «незаре-
14 Наблюдения Диккенса взяты из его «Американских записок»: Charles Dickens, American Notes (Boston: Books, Inc., 1940), p. 218. (Здесь приводятся в переводе Т. Кудрявцевой по изданию: Ч. Диккенс. «Собр. соч. в 30-ти томах». — М.: Гос. изд-во худ. литры, 1958, — Т. 9. с. 296—297.) Социологического анализа, который стал бы формальным, хотя и неизбежно менее полным, аналогом фрейдовского психологического анализа функций тенденциозных острот, давно ждут. Одну из отправных точек для него дает докторская диссертация Жаннетт Тэнди, правда, не социологическая по характеру: Jeannette Tandy, Crackerbox Philosophers: American Humor and Satire (New York: Columbia University Press, 1925). В пятой главе книги «Интеллектуальная Америка», удачно озаглавленной «Интеллигенция», Оскар Каргилл приводит несколько емких замечаний о роли мастеров американского юмора XIX века, но они, естественно, занимают лишь очень скромное место в этой большой книге о «развитии американских идей». См.: О. Cargiil, Intellectual America (New York: Macmillan, 1941). Очерк Бирса, большую цитату из которого я привел, можно найти в книге: The Collected Works of Ambrose Bierce (New York, Washington: The Neale Publishing Company, 1912), Vol. XI, p. 187—198. Следует заметить, что я ни в коем случае не могу согласиться с резкой и совершенно необоснованной оценкой Бирса, данной Каргиллом. Она кажется мне даже не столько оценкой, сколько выражением предрассудка, который, по словам самого Бирса, есть лишь «бродячее мнение без зримых средств поддержки». — Примеч. автора.
ls См.: Е.Н. Sutherland, White collar criminality, op. cit.\ Crime and business, Annals, American Academy of Political and Social Science, 1941, Vol. 217, p. 112—118; Is «white collar crime» crime?, American Sociological Review, 1945, Vol. 10, p. 132—139; Marshall B. Clinard, Пе Black Market: A Study of White Collar Crime (New York: Rinehart & Co., 1952); Donald R. Cressey, Other People's Money: A Study in the Social Psychology of Embezzlement (Glencoe: The Free Press, 1953). — Примеч. автора.
гистрированные преступления» — обычное дело для вполне «респектабельных» членов общества. 99% опрошенных признались, что совершили по крайней мере одно из сорока девяти преступлений, внесенных в уголовный кодекс штата Нью-Йорк; каждое было достаточно серьезным, чтобы при самом суровом приговоре повлечь за собой тюремное заключение сроком не менее чем на 1 год. Среднее число преступлений среди взрослых (сюда не входят нарушения, совершенные в возрасте до 16 лет) составило 18 для мужчин и 11 для женщин. Целых 64% -мужчин и 29% женщин признали себя виновными в совершении одного или более уголовного преступления, которые, согласно законодательству штата Нью-Йорк, являются основанием для лишения их всех гражданских прав. Один из лейтмотивов этих открытий выражен в словах священника, подававшего ложные сведения о продаваемом товаре: «Сначала я пытался вести себя честно, но это не всегда приносит успех». Опираясь на эти результаты, авторы делают сдержанный вывод, что «число действий, содержащих с правовой точки зрения состав преступления, намного превосходит число официально зарегистрированных преступлений. Противозаконное поведение отнюдь не относится к числу социальных или психологических аномалий; на самом деле это вполне обычная практика»16.
Но сколь бы ни различалась интенсивность девиантного поведения в разных социальных стратах — а мы из многочисленных источников знаем, что официальная статистика преступности, регулярно показывающая более высокий ее уровень в низших социальных стратах, далека от совершенства и надежности, — из нашего анализа ясно видно, что самый сильный толчок к отклоняющемуся поведению получают низшие страты. Конкретные примеры позволят нам выявить социологические механизмы, втянутые в производство этих давлений. В ряде исследований было показано, что в некоторых специализированных областях порок и преступление являются «нормальной» реакцией на ситуацию, когда культурный акцент на денежный успех был усвоен, а доступ к общепризнанным и законным средствам достижения этого успеха — почти полностью перекрыт. Профессиональные возможности людей в этих областях ограничиваются преимущественно ручным трудом и малоквалифицированной конторской работой. В условиях характерной для американцев стигматизации ручного труда, которая оказалась почти в равной степени присущей всем социальным классам американского об-
16 См.: James S. Wallerstein, Clement J. Wyle, «Our law-abiding law-breakers», Probation, April, 1947. — Примеч. автора.
щества'7, и в условиях отсутствия реальных возможностей выйти когда-нибудь за пределы этого уровня результатом становится отчетливая склонность к девиантному поведению. Статус неквалифицированного труда и вытекающий из него низкий уровень доходов никак не могут, с точки зрения установленных стандартов человеческой ценности, конкурировать с теми обещаниями власти и высокого дохода, которые исходят от организованного порока, рэкета и преступности'8.
С точки зрения наших задач, в этих ситуациях можно выделить два ключевых элемента. Во-первых, установленные культурные ценности дают стимул стремиться к успеху; во-вторых, классовая структура ограничивает доступные пути продвижения к этой цели главным образом девиантным поведением. Это сочетание культурного акцента и социальной структуры как раз и производит сильное принуждение к отклонению. Обращение к законным каналам «заполучения денег» сдерживается классовой структурой, которая не полностью открыта на всех уровнях для талантливых людей19. Несмотря на нашу настойчиво пропагандируемую идеологию «открытых классов»20, достиже-
" См.: National Opinion Research Center, National Opinion on Occupations, April, 1947. Это исследование, проведенное на общенациональной выборке и посвященное ранжированию и оценке 90 родов занятий, предоставляет ряд важных эмпирических данных. Большое значение имеет сделанное в нем открытие, что, несмотря на известную склонность людей располагать свои и родственные им профессии в ранговой иерархии выше, чем это делают другие группы, между всеми профессиональными слоями есть существенное согласие в общем ранжировании профессий. Необходимы еще исследования такого рода для выяснения культурной топографии нынешних обществ. (См. сравнительное исследование престижности основных профессий в шести индустриализованных странах: Alex Inkeles, Peter H. Rossi, «National Comparisons of Occupational Prestige», American Journal of Sociology, 1956, Vol. 61, p. 329—339.). — Примеч. автора.
18 См.: Joseph D. Lohman, «The Participant Observer in Community Studies», American
Sociological Review, 1937, Vol. 2, p. 890-898, и William F. Whyte, Street Comer Society
(Chicago, 1943). Обратите внимание на выводы Уайта: «Человеку из Закоулка трудно
взобраться на лестницу [успеха], даже на самую нижнюю ее ступень... Он итальянец,
а представители высшего класса относят итальянцев к числу наименее желательных
иммигрантских народов... Привлекательные вознаграждения в виде денег и собствен
ности общество преподносит тому, кто «добился успеха». Для большинства жителей
Закоулка эти вознаграждения становятся доступными лишь через успех в мире рэке
та или политики» (р. 273—274). — Примеч. автора.
19 Во множестве исследований было обнаружено, что образовательная пирамида
не подпускает значительную долю бесспорно талантливых, но стесненных в средствах
молодых людей к получению высшего образования. Этот факт, касающийся нашей
классовой структуры, в частности, отметил с тревогой в своем правительственном
докладе «Наука: бесконечный фронтир» Ванневар Буш. См. также: W.L. Warner, R.J.
Havighurst, M.B. Loeb, Who Shall Be Educated? (New York, 1944). — Примеч. автора.
20 Изменяющаяся историческая роль этой идеологии — благодатная тема для изу
чения. — Примеч. автора.
ние цели (успеха) случается относительно редко и заметно затруднено для тех, в чьем распоряжении есть только низкое образование и скудные экономические ресурсы. Господствующее в культуре давление ведет к постепенному затуханию законных, но в общем и целом неэффективных усилий и ко все большему применению незаконных, но более или менее действенных средств. К тем, кто занимает место в низинах социальной структуры, культура предъявляет несовместимые требования. С одной стороны, она призывает их ориентировать свое поведение на перспективу обретения крупного состояния («Каждый человек — король», — говорили Марден, Карнеги и Лонг), с другой стороны, в значительной степени лишает их возможности сделать это институционально. Следствием этого структурного несоответствия является высокий уровень девиантного поведения. Равновесие между предписанными культурой целями и средствами становится очень шатким по мере того, как все больше делается акцент на достижение наделенных престижем целей любыми средствами. В этом смысле фигура Аль Каноне выражает триумф аморального интеллекта над морально предписанной «неудачей» в условиях, когда закрыты или сильно сужены каналы вертикальной мобильности в обществе, которое всячески превозносит экономическое изобилие и социальное восхождение для всех его членов11.
Последнее уточнение имеет первостепенное значение. Из него видно, что если мы желаем понять социальные корни отклоняющегося поведения, то мы должны принять во внимание не только исключительное акцентирование денежного успеха, но и другие аспекты социальной структуры. Высокая частота девиантного поведения не порождается самим по себе отсутствием возможностей или этим возвеличиванием денежного успеха. Сравнительно жесткая модификация классовой структуры, каковой является кастовый порядок, может заходить в ограничении возможностей гораздо дальше, чем сегодняшнее американское общество. Именно когда система культурных ценностей превозносит до небес, ставит буквально выше всего некоторые общие цели успеха и навязывает их всему населению в целом, в то время как социальная структура жестко ограничивает или полностью перекрывает для значительной части того же самого насе-
21 Роль негра в этой связи поднимает почти столь же много теоретических и практических вопросов. Сообщалось, что большие сегменты негритянского населения ассимилировали ценности денежного успеха и социального роста господствующей касты, но «реалистично приспособились» к тому «факту», что социальное восхождение в настоящее время почти целиком ограничено пределами их касты. См.: Dollard, Caste and Class in a Southern Town, p. 66 и далее; Donald Young, American Minority Peoples, P- 581; Robert A. Warner, New Haven Negroes (New Haven, 1940), p. 234. См. также последующее обсуждение этого вопроса в настоящей главе. — Примеч. автора.
ления доступ к одобряемым способам достижения этих целей, — именно тогда принимает широкие масштабы девиантное поведение. Иначе говоря, наша эгалитарная идеология косвенно отрицает существование таких индивидов и групп, которые бы не конкурировали друг с другом в погоне за денежным успехом. Более того, одна и та же совокупность символов успеха считается применимой ко всем. Считается, что цели выходят за классовые границы, не удерживаются в их пределах; и в то же время реальная социальная организация устанавливает различия в доступности этих целей для разных классов. В этой среде главная американская добродетель, «честолюбие», пестует главный американский порок, «девиантное поведение».
Этот теоретический анализ может помочь объяснить изменчивые корреляции между преступностью и бедностью22. «Бедность» — не изолированная переменная, действующая одинаково везде, где бы ее ни находили; это лишь одна из переменных, входящая в комплекс опознаваемо взаимосвязанных социальных и культурных переменных. Самой по себе бедности и сопутствующего ей ограничения возможностей еще недостаточно, чтобы вызвать явно высокую интенсивность преступного поведения. Даже пресловутая «нищета посреди изобилия» не обязательно приведет к этому результату. Но когда бедность и связанные с ней невыгодные условия соперничества за культурные ценности, одобренные всеми членами общества, соединяются с акцентированием культурой денежного успеха как наивысшей цели, нормальным следствием этого становится высокая интенсивность преступного поведения. Так, очень приблизительная (и не обязательно надежная) статистика преступности говорит, что в Юго-Восточной Европе бедность меньше коррелирует с преступностью, чем в Соединенных Штатах. Казалось бы, экономические жизненные шансы бедных в этом европейском регионе являются даже менее обещающими, чем в нашей стране, а стало быть, ни бедность, ни ее связь с ограниченными возможностями недостаточны для объяснения этих меняющихся корреляций. Однако когда мы рассматриваем всю конфигурацию — бедность, ограниченность возможностей и навязы-
22 Эта аналитическая схема может помочь разрешить некоторые кажущиеся противоречия в связях между преступностью и экономическим статусом, упомянутые П.А. Сорокиным. В частности, он отмечает, что «не везде и не всегда бедные демонстрируют большую долю преступлений... во многих более бедных странах преступность была ниже, чем в более богатых... Экономические улучшения второй половины XIX и начала XX в. не привели к снижению преступности». См. его Contemporary Sociological Theories (New York, 1928), p. 560—561. Главное, однако, в том, что низкий экономический статус играет разную динамическую роль в разных социальных и культурных структурах, о чем говорится в тексте. А потому не следует ожидать линейной зависимости между преступностью и бедностью. — Примеч. автора.
Дата публикования: 2014-11-04; Прочитано: 269 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!