Единство и многообразие культур

Различия между европейской и восточной культурами ухо­дят в глубь веков. Среди всего отмечаемого культурологами многообразия существующих между ними противопоставлений можно выделить такие принципиальные моменты, как отноше­ние, во-первых, к человеческой личности, во-вторых, к возмож­ностям разума и, в-третьих, к социально-политической актив­ности. В отличие от христианской Европы, обожествившей абсолютную личность творца, а тем самым и человека как его образ и подобие, восточная религии основывается на идее ложности индивидуальных форм духовной жизни. Восток куль­тивировал идею отказа от личного «я» в пользу безличного аб­солюта. Существует различие и в отношении к возможностям разума. Если Европа в целом двигалась в сторону рационального и прагматического познания, видя в нем высшую ценность, то Восток ставит рациональное познание ниже интроспективно-интуитивного и потому обладает в этом отношении большим богатством разнообразных приемов медитации и самовнушения. И, наконец, в отличие от ориентированной на активное со­циальное действие Европы, традиционный Восток проповедо­вал доктрину «недеяния», согласно которой существующее по­ложение дел в земной жизни, как бы оно ни было плохо, есть установленная абсолютом расплата за предшествующие прег­решения, и потому человек не должен стремиться к социаль­ным преобразованиям.

Даже в этом беглом перечне различий просматривается не только принципиальное расподобление двух культурных тради­ций, но и те «мостки», на которых происходит их сближение в XX в. Так, в вопросе об отношении к человеку некоторые течения европейской философии, критически настроенные к буржуазному индивидуализму, склоняются к несвойствен­ному христианской культуре антиперсонализму, подчиняя по конфуцианскому образцу идею самоценной личности идее обез­личенного общества. С другой стороны, в странах восточной культуры постепенно возрастает интерес к индивидуально-личностным формам бытия. В вопросе о потенциях рациональ­ного познания современная Европа прислушивается к дости­жениям восточной медитативной психологии, а Восток, в свою очередь, перестает полностью игнорировать естественные науки, не впадая, конечно, при этом в крайности сциентизма. Если взять вопрос о социальной активности, то нельзя не видеть, какую роль играет ныне на Востоке идея активного вмешатель­ства в жизнь, о чем свидетельствует имеющий место здесь раз­мах политической борьбы. С другой стороны, нельзя не отметить и тот факт, что и восточная доктрина «недеяния» частично про­никла в европейскую культуру, особенно тех слоев либеральной интеллигенции, которые испытали разочарование от бесполезно­сти частных политических реформ и замкнулись на внутренних экзистенциальных переживаниях отдельной человеческой души.

Помимо указанной классификации культур существуют, ко­нечно, и более мелкие дробления вплоть до понятия «субкульту­ры», отражающего специфику какого-либо слоя в пределах единого общества (например, молодежная «субкультура»).

Особый интерес представляет здесь проблема национальных культур. Специфика национальных культур во многом связывается с территориально-климатической и этнической ситуацией народа, с составом тех ценностей, которые склады­ваются исторически в результате производственной и социально-преобразующей деятельности и передаются от поколения к поколению. Вопрос о национальном своеобразии культур от­носится к числу наиболее болезненных проблем XX в. Если в первые десятилетия господствовали идеи быстрейшего спло­чения наций в единую культурную группу, то последние годы характеризуются реабилитацией национального самосознания, противоборствующего унификаторским тенденциям. При всей важности формирования глобального планетарного мышления для решения таких всеобщих проблем, как сохранение мира и восстановление экологического баланса, это универсальное сознание отнюдь не должно строиться за счет уничтожения куль­турного многообразия. Чем богаче и шире диапазон культурных традиций, тем богаче духовная жизнь человечества в целом.