Возникновение русской философии (XVIII - первая четв. XIX в.)

XVIII в. занимает в истории нашего государства особое место. Это время величайших взлетов и драматических падений. Казалось, не было такой сферы жизни, где не ощущался бы резкий рывок вперед: экономические реформы и политические новации, стремительное развитие производства и науки, удивительная глубина и разнообразие художественного творчества. Именно XVIII век поставил Россию вровень с Европой. Темпы развития были таковы, что за ними не поспевают ни власть, ни народ, ни разум. Прогрессивные нововведения внедряются в жизнь жестокостью и насилием, просвещенность соседствует с невежеством и дикостью, знание - с суеверием.

На протяжении всего этого времени невозможно найти хотя бы несколько лет, когда бы не бунтовало крестьянство (в том числе и две настоящие крестьянские войны: под предводительством К. Булавина и Е. Пугачева), Россия бы не вела войн, не зрели бы заговоры сначала в боярской, затем в дворянской, а потом и в разночинной среде.

В эти годы страна открыто воспринимает западную культуру, а не желающих ее усваивать принуждают к этому силой; появляются великие ученые, мыслители, политики. Одновременно создаются уникальные шедевры человеческого разума и рук, авторов которых не узнает никто, ибо они крепостные. Вместе со светской наукой на русской почве укореняется свободомыслие, которое в некоторых случаях принимает политико-религиозную форму (масонство). Это время в России довольно точно охарактеризовал А. И. Герцен: “Удивительное время наружного рабства и внутреннего освобождения”.

Начало этому процессу положили реформы Петра I. Они раскрепостили русскую экономику, значительно пополнили и обновили господствующий класс за счет дворянства, превра-

тили Церковь в одно из звеньев государственного аппарата, усилили царский абсолютизм, низвергли народ до положения рабов. В культуре начался процесс интенсивной “европеизации”, который, к сожалению, коснулся лишь внешнего, видимого слоя цивилизации, довольно быстро став блестящим показательным фасадом. В глубине же сохранились и варварство, и невежество, и жестокость.