Какие мотивы лирики М.Ю.Лермонтова развивает проза поэта? 1 страница

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее — иль пусто, иль темно,

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом,

И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,

Как пир на празднике чужом.

К добру и злу постыдно равнодушны,

В начале поприща мы вянем без борьбы;

Перед опасностью позорно малодушны

И перед властию — презренные рабы.

Так тощий плод, до времени созрелый,

Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,

Висит между цветов, пришлец осиротелый,

И час их красоты — его паденья час!

Мы иссушили ум наукою бесплодной,

Тая завистливо от ближних и друзей

Надежды лучшие и голос благородный

Неверием осмеянных страстей.

Едва касались мы до чаши наслажденья,

Но юных сил мы тем не сберегли;

Из каждой радости, бояся пресыщенья,

Мы лучший сок навеки извлекли.

Мечты поэзии, создания искусства

Восторгом сладостным наш ум не шевелят;

Мы жадно бережем в груди остаток чувства —

Зарытый скупостью и бесполезный клад.

И ненавидим мы, и любим мы случайно,

Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

И предков скучны нам роскошные забавы,

Их добросовестный, ребяческий разврат;

И к гробу мы спешим без счастья и без славы,

Глядя насмешливо назад.

Толпой угрюмою и скоро позабытой

Над миром мы пройдем без шума и следа,

Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

Ни гением начатого труда.

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом,

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

Анализируя творческое наследие М.Ю. Лермонтова – поэта и прозаика, мы отмечаем его неоднократное обращение к проблеме поколения тридцатых годов девятнадцатого века. Лермонтов создает удивительно емкий и подробный лирико-эпический портрет современной ему эпохи, передовой дворянской молодежи. При этом, как справедливо указывает Белинский, следует учесть, что «мысль изобразить… героя нашего времени не принадлежит исключительно Лермонтову».

Наиболее рельефно и полно портрет героя лермонтовской эпохи изображен в стихотворении «Дума» и романе «Герой нашего времени».

Следуя точно сформулированному в предисловии к роману принципу: «Нужны горькие лекарства, едкие истины», в «Думе» Лермонтов обнажает трагические противоречия поколения, «дремлющего в бездействии» (Белинский), выносит ему объективный и суровый приговор:

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто, иль темно,

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно…

Проблемы цели и смысла жизни, трагедия бездействия сильной личности, рассматриваемые в стихотворении на примере всего поколения, в романе персонифицированы в образе Печорина.

В обоих произведениях Лермонтов четко формулирует и последовательно развивает идею о том, что молодежь тридцатых годов оторвана от реальной жизни, склонна к рефлексии, неспособна к практическому применению своих незаурядных сил и способностей. «Мы иссушили ум наукою бесплодной…», - горько восклицает лирический герой «думы». Отсюда – и «мозаичность», фрагментарность судьбы Печорина, и бесплодность «философствований» Вернера, и трагедия Вулича.

Духовная опустошенность и противоречивость лермонтовского поколения отражается также в его сомнении в ценности человеческих взаимоотношений – любви и дружбы:

«И ненавидим мы, и любим мы случайно,

Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

И царствует в душе кокой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

Аналогичную мысль развивает и Печорин в своем дневнике, размышляя о том, что «из жизненной бури вынес только несколько идей и ни одного чувства». Поэтому герой «смеется над всем на свете, особенно над чувствами», и на первое место в системе ценностей он ставит свою свободу.

Душевный холод, упадок нравственных сил и ослабление воли к жизни рождают также насмешливо – циничное отношение поколения тридцатых годов к своей судьбе, его стремление «играть со смертью».

С одной стороны, эта деятельная позиция Печорина, его попытка активно противостоять Року, бросить вызов Судьбе: авантюрное приключение в Тамани, дуэль с Грушницким, эпизод с пьяным казаком. С другой стороны, в романе изображается пассивно-отстраненная позиция Вулича, его ощущение растворенности в своей судьбе, слепая вера в предопределение. Это поэтически отражено в «Думе»:

«И предков скучны нам роскошные забавы,

Их добросовестный ребяческий разврат,

И к гробу мы спешим без счастья и без славы,

Глядя насмешливо назад».

Основными средствами художественного воплощения проблематики, объединившей оба лермонтовских произведения, являются в «Думе» ритм и стиль стихотворного повествования.

Так, преобладание шестистопного ямба, передающего интонацию размышления лирического героя и публицистичность стиля усиливают социально - философского направленность стихотворения.

Аналогичную роль в романе «Герой нашего времени» играет авторское предисловие, в котором особо подчеркивается общественная направленность лермонтовского произведения: «Герой нашего времени… портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии».

Одним из наиболее ярких средств выражения авторской позиции в раскрытии общей проблематики романа и стихотворения является прием контраста.

Так, в «Думе» мы наблюдаем постоянное столкновение антонимов и использование антитезы. А в «Герое нашего времени» используется прием контраста как в построении всей системы образов, так и для раскрытия характера главного героя.

Итак, стихотворение «Дума» и роман «Герой нашего времени» объединены общей нравственно – философской и социально – политической проблематикой. В обоих произведениях Лермонтов размышляет над судьбой ярких представителей передовой молодежи, исследует духовные и социальные пороки своего времени.

Неповторимую особенность лермонтовского мировосприятия очень точно и лаконично сформулировал Белинский: «Герой нашего времени» - это грустная дума о нашем времени…»

Билет 1

1.Тенденциозность и бесстрастность «Повести временных лет».

2.Какие мотивы лирики М.Ю.Лермонтова развивает проза поэта

1. По́весть временны́х лет (также называемая «Первоначальная летопись» или «Несторова летопись») — наиболее ранний из дошедших до нас древнерусских летописных сводов начала XII века. Был составлен в Киеве.

Охваченный период истории начинается с библейских времён в вводной части и заканчивается 1117 годом (в 3-й редакции). Датированная часть истории Киевской Руси начинается с 852 года, начала самостоятельного правления византийского императора Михаила.

История создания летописи

Автор летописи указан в Хлебниковском списке как монах Нестор, известный агиограф на рубеже XI—XII веков, монах Киево-Печерского монастыря. Хотя в более ранних списках это имя опущено, исследователи XVIII—XIX веков считали Нестора первым русским летописцем, а «Повесть временных лет» — первой русской летописью. Изучение летописания русским лингвистом А. А. Шахматовым и его последователями показало, что существовали летописные своды, предшествовавшие «Повести временных лет». В настоящее время признаётся, что первая изначальная редакция ПВЛ монаха Нестора утрачена, а до нашего времени дошли доработанные версии. При этом ни в одной из летописей нет указаний на то, где именно оканчивается ПВЛ.

Летопись вобрала в себя в большом количестве материалы сказаний, повестей, легенд, устные поэтические предания о различных исторических лицах и событиях. Многие рассматривают её как основной источник по начальному периоду русской истории, иногда необоснованно отбрасывая другие источники, если они противоречат «Повести временных лет».

В «Повести временных лет» записаны легенды о происхождении славян, их расселении по Днепру и вокруг озера Ильмень, столкновении славян с хазарами и варягами, призвании новгородскими славянами варягов-русь с Рюриком во главе (призвание варягов) и образовании государства Русь. Предания, записанные в ПВЛ, представляют собой практически единственный источник сведений по формированию первого древнерусского государства и первым русским князьям. Имена Рюрика, Синеуса, Трувора, Аскольда, Дира, Вещего Олега не встречаются в других синхронных источниках, хотя делаются попытки отождествить некоторых исторических персонажей с перечисленными князьями.

При написании летописи использовались документы из княжеского архива, что позволило сохранить до нашего времени тексты русско-византийских договоров 911, 944 и 971 годов. Часть сведений бралась из византийских источников. Русский набег на Царьград в 860 году описывается по переводу хроники Георгия Амартола, о более ранних временах брались сюжеты из хроники Иоанна Малалы. По словам известного русского филолога Д. С. Лихачева, ПВЛ являлась «не просто собранием фактов русской истории и не просто историко-публицистическим сочинением, связанным с насущными, но преходящими задачами русской действительности, а цельной литературно изложенной историей Руси». [4]

Именем Нестора подписана южнорусская редакция обширного летописного труда — «Повести временных лет». Основанная на Начальной летописи, «Повесть» продолжала её до первых десятилетий XII в. и, помимо этого, ставила историю Руси в широкий контекст мировой. Начиналась она уже не с героя славянских преданий Кия, а со всемирного потопа и разделения мира между сыновьями спасшегося от него библейского патриарха Ноя. Автор «Повести» гораздо активнее предшественника использовал византийские хроники.

Многие учёные нового времени пытались так или иначе пересмотреть вопрос об авторстве Нестора. Указывали на расхождения между «Повестью временных лет» и Несторовыми житиями, на разницу в стиле. Но, во-первых, летописцы средневековья пользовались трудами предшественников, буквально воспроизводя их в своем труде. Это считалось не «плагиатом», а данью уважения. Так поступил и Нестор с Начальной летописью, включая повествование о Борисе и Глебе, несмотря на проделанное им прежде самостоятельное исследование их истории. Во-вторых, «Повесть» писал уже зрелый и опытный автор — завершают ее события 1110 г. Было бы странно, если бы за тридцать лет стиль Нестора никак не изменился. Он мог к тому времени уточнить и какие-то детали в истории своего монастыря — ведь далеко не всем событиям он сам был свидетелем. Так что расхождения смущать не должны. Решающих обстоятельства два — «Повесть» действительно содержит имя автора, а на летопись Нестора не раз ссылаются уже создатели Киево-Печерского патерика в начале XIII в. Потому разумнее не отнимать честь создания наиболее выдающегося памятника раннего русского летописания у Нестора Летописца.

Летописи предпослан следующий заголовок: «Се повести временных лет Нестора черноризца Феодосиева монастыря Печерского — откуда есть пошла Русская земля, кто в ней почал первее княжити, и откуда Русская земля стала есть»[2]. Уже здесь Нестор обозначил разницу в подходах между собой и своим предшественником, автором Начальной летописи. Того интересовала только история князей и христианизация Руси. Конечно, и для Нестора история — прежде всего, история «княжеская». Но его занимает также и предыстория Руси («откуда есть пошла»), и история ее возникновения на карте мира («откуда… стала есть»). Ранняя история не является для нового летописца лишь прелюдией к описанию блестящей эпохи Святослава, Владимира Святого и Ярослава Мудрого, — эта ранняя история самоценна. И именно этой седой старине, которую Начальный летописец едва ли не игнорирует, Нестор посвятил обширное введение своего труда. Он подробно перечисляет славянские племена, приводит, пусть вкратце, предания об их происхождении и древнейшей истории. Особое же внимание он уделяет столичному городу Киеву и его основателям — киевским полянам.

Но все местные проблемы и гордость за свою малую землю не заслоняют для Нестора главного. Он певец единства Руси. Это для него наивысшая ценность, и он сурово осуждает княжеские междоусобицы, из-за которых Русь подвергается набегам кочевников. Здесь Нестор всецело солидарен с Начальным летописцем: он осуждает современников за отступничество от Божьих заповедей, за забвение веры и взаимной любви. «Это Бог на нас напустил поганых, — пишет он, — не милуя их, но нас наказывая, дабы воздерживались от злых дел. Сим казнит нас нашествием поганых. Это бич его, дабы, воздерживаясь, опомнились от злого пути своего»[5].

Важнейшей чертой «Повести временных лет» является то, что в ней русская история, наконец, окончательно становится частью мировой. Открывается «Повесть», как всемирная история — описанием разделения земли между сыновьями Ноя и перечислением произошедших от них народов известного мира. Только затем переходит Нестор к описанию славянской истории. И славяне оказываются у него потомками библейского Иафета, сына Ноя. Летописец впервые, пусть пока путано, пытается отождествить их с народами, известными из античных исторических сочинений — с дунайскими нориками, со скифами. И не раз еще на протяжении своего труда он обращается к мировой истории. В ней он находит поучительные параллели к истории русской. Но она же служит фоном для развертывающегося повествования о русских князьях. Нестор отмечает события, происходившие в Византии и Болгарии, описывает русско-византийские отношения уже не только на основе преданий, но и на основе известий греческих историков.

Он, кстати, обратился к русско-византийским договорам, хранившимся при дворе киевских князей. Это помогло ему и уточнить даты правления первых князей, и выстроить их в последовательности. Например, Нестор «вернул» княжеское достоинство древнему князю Олегу Вещему, которого Начальный летописец считал всего лишь воеводой. Конечно, далеко не со всеми выводами Нестора согласится современный ученый, вооруженный всей мощью нынешних научных методик. Но факт остается фактом. Если Никон Великий со своими сотрудниками создали первую летопись, то Нестор явился создателем первого полноценного научного труда по истории. В нем на многообразных источниках создавалась наиболее полная для своей эпохи картина истории родной страны.

Источники Нестора были поистине многообразны. Он использовал имеющуюся печерскую летопись, новгородские летописные записи, византийские хроники и народные предания. Современные события описывал по рассказам очевидцев. Немало поведал ему упомянутый уже Ян Вышатич, доживший до 90 лет и скончавшийся в 1106 г. С помощью этого хранителя родовой памяти Нестор с высокой точностью восстановил историю княжения Ярослава Мудрого и расширил повествование о первых князьях.

Труд Нестора был по достоинству оценен современниками. Он стал основой всего позднейшего княжеского летописания. В Киеве, при дворе великих князей, «Повесть временных лет» дописывали и продолжали несколько раз на протяжении XII века. В 1198 г. она стала начальной частью обширного летописного свода. Этот же Киевский свод, до нас не дошедший, в конце следующего столетия вошел в галицкую Ипатьевскую летопись — основной источник наших знаний о событиях в Южной Руси той эпохи. Именно некоторые ее списки сохранили до нас имя Нестора как летописца.

2. Почти в каждом лирическом произведении Лермонтов поднимает тот или иной философский вопрос.

Уже в ранний период творчества поэта волнует проблема свободы. Свобода и воля – центральные мотивы, определяющие мятежный пафос наследия Лермонтова. Представление поэта о свободе менялось в течение жизни. Так, первые стихотворения носят поэтическую окраску, свобода понимается в них как вольность, в духе декабристских традиций, ряду стихов ("Новгород", "Приветствую тебя, воинственных славян…", "Последний сын вольности") присуща декабристская фразеология (слова тиран, рабство, цепи, сыны славян, отчизна…).

В стихотворении "Новгород" древнерусский город выступает как символ демократического устройства России. Обращаясь к декабристам, автор пишет:

Есть бедный град, там видели народы

Все то, к чему теперь ваш дух летит.

Другие ранние стихотворения отразили романтическое представление поэта о свободе. Так, в стихотворении “Желание” Лермонтов пишет:

Зачем я не птица, не ворон степной,

Пролетевший сейчас надо мной,

Зачем не могу в небесах я парить

И одну лишь свободу любить...

В ряде произведений Лермонтов утверждает политическую свободу личности, но внутренняя свобода кажется ему гораздо более важной.

В период более позднего творчества поэт воспринимает свободу как освобождение от светского общества.

Этому посвящено стихотворение “Как часто, пестрою толпою окружен”. Автор говорит о бездушии и лживости высшего света:

При диком шепоте затверженных речей,

Мелькают образы бездушные людей,

Приличьем стянутые маски...

Действие и подвиг – опорные мотивы поэзии Михаила Юрьевича.

Проблему действия, а вернее, бездействия Лермонтов затрагивает и в стихотворении “Дума”. Поэт осуждает своих современников за то, что они не способны понять “своего предназначенья” и не могут найти свое место в жизни.

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее - иль пусто, иль темно,

Меж тем под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

Поэт говорит, что его современники не способны не только действовать, но и глубоко чувствовать:

И ненавидим мы, и любим мы случайно,

Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

В этом стихотворении Лермонтов поднимает еще одну важную проблему - познания. Она затрагивается и в романе “Герой нашего времени”. "Герой нашего времени" – это грустная дума о нашем времени," – писал Белинский. Поэт говорит, что его современники “осушили ум наукою бесплодной”, то есть наукой, которая не может дать практических результатов. Лермонтов отрицает “бесплодную” науку, считая такие знания бесполезными. Печорина, как представителя поколения тридцатых годов, тоже тяготит бремя “познанья и сомненья”. Он говорит: “Я стал читать, учиться - науки также надоели. Я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько". Но герой не может уйти от таких размышлений и начинает рефлектировать. В нем живут как бы два человека: один действует, а другой судит его поступки. Антитеза действию – уход в себя, в трагичное бездействие, совершив поступок, Печорин углубляется в себя, пытаясь оправдаться. Самоанализ переходит у него в крайность, он делает из себя постоянный объект для наблюдений, и это мешает ему ощущать полноту жизни. Герой глубоко разочарован в своей судьбе, ведь ни его знания, ни его “силы необъятные” не находят применения, и возникает вопрос: есть ли вообще смысл действовать и бороться, не лучше ли смириться и вести спокойный образ жизни, предоставив судьбе решение своей участи. В то время философия фатализма была широко распространена в России, что явилось реакцией на разгром декабристского движения. Отношение Лермонтова к этой проблеме наиболее ярко отразилось в главе, которая так и называется - “Фаталист”.

В этой главе автор приводит пример, который, казалось бы, полностью подтверждает эту теорию. Но лишь одной фразой, выражающей сомнение, Лермонтов убеждает нас в обратном: “И если точно есть предопределение, то зачем же нам дана воля, рассудок?” Главный герой романа разрешает проблему свободы воли двояко. С одной стороны, он признает существование судьбы и ее неизбежность, но, с другой, оставляет за собой право выбора своей судьбы. Это подтверждает его запись в дневнике: “Я часто, пробегая мысленно прошедшее, спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное”. Нет, я бы не ужился с этой долею! Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига. Он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце... И всматривается в туманную даль: не мелькнет ли и там “желанный парус...”.

Парус является для Лермонтова символом мятежности, вызова судьбе, которая обрекает героя на одиночество. Печорин одинок в любом обществе, куда бы он ни попал. Одинок и сам Лермонтов, бросивший вызов судьбе своим творчеством. Уже в раннем стихотворении “Парус” поэт говорит о своем одиночестве, сравнивая свою жизнь в светском обществе с одиноким парусом в бушующем море. Но мятежный дух его “ищет” этой бури, ему не нужен покой, он вечный странник в поисках действия:

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой,

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

Мотив странничества характерен для многих произведений Лермонтова. В романе одиноким странником выступает и сам автор, и его герой. Печорин, как и парус Лермонтова, путешествует без цели, сам не сознавая того, “он счастия не ищет и не от счастия бежит”. Печорин не может обрести счастья, так как его деятельная натура не найдет себе применения. Его жизнь - “ровный путь без цели, за которым последует закономерная смерть. Неудовлетворенность жизнью заставляет его искать этой смерти. Это чувство неудовлетворенности своей судьбой было присуще всему поколению”. Печорин говорит о своей судьбе: “Я был готов любить весь мир, - меня никто не любил, я выучился ненавидеть”. Сама жизнь убила в нем любовь, стерев грань между добром и злом, Печорин не признает ни христианских добродетелей, ни нравственных устоев общества. Он говорит: “Я люблю врагов, только не по-христиански”. Однако он не предлагает ничего взамен существующей морали. Эту важную философскую проблему добра и зла Лермонтов поднимает и в стихотворениях, посвященных теме поэта и поэзии. Поэт, по мнению Лермонтова, обладает как добрым, так и злым началом. Об этом он прямо говорит в стихотворении “Мое грядущее в тумане...”:

К чему творец меня готовил,

Добра и зла он дал мне чашу,

Сказав: я жизнь твою украшу,

Ты будешь славен меж людей!

Лермонтов считал, что в его время поэзия должна была быть прежде всего оружием и доброе начало должно уступить место злому, восславившему пороки общества, во имя конечной цели - добра:

С святыней зло во мне боролось,

Я удушил святыни голос,

Из сердца слезы выжал я.

К этой же мысли он возвращается в стихотворении “Поэт”, сравнивая поэзию с грозным оружием - кинжалом, не знающим пощады, карающим во имя высокой цели. И во вступлении к роману Лермонтов вновь проповедует идею зла ради добра: “Довольно людей кормили сластями; нужны горькие лекарства, едкие истины”.

Бывало, мерный звук твоих могучих слов

Воспламенял бойца для битвы,

Он нужен был толпе, как чаша для пиров,

Как фимиам в часы молитвы.

Твой стих, как божий дух, носился над толпой

И, отзыв мыслей благородных,

Звучал, как колокол на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.

Таково назначение поэзии. Там, где слово перестает служить битве за правое дело, там, по Лермонтову, кончается поэзия, и начинаются "блестки и обманы".

Поэзия Лермонтова – поэзия героического.

Через все стихотворение "Бородино", в котором поэт воспел подвиг русского народа, как лейтмотив, проходит грусть-тоска по минувшим временам, по людям героической эпохи. Впервые здесь появляется выражение "наше время". Это время героическое, которое, кажется, прошло безвозвратно, с его битвами и его героями. Поэт будто бы задумывается над превратностью времен, над сменой эпох. Герой и время – такова важнейшая тема лермонтовского "Бородина", тема, над которой поэт работает до конца дней своих и которой он посвятил центральное произведение всего своего творчества – роман "Герой нашего времени". В романе исследуется другое, не бородинское "наше время", не время великих битв, а время упадка, этот роман является непосредственным продолжением "Бородина" как развитие главной мысли, с которой начинается и которой заканчивается эта поэма:

Да, были люди в наше время,

Могучее, лихое племя:

Богатыри - не вы.

Максим Максимыча можно сравнить с "дядей", который рассказывает о Бородине: когда героя Бородина попросили рассказать о "боевых схватках", он повел рассказ о богатырях, о Москве, о русских людях, о силе русского штыка о неотвратимости удалой атаки, о готовности отдать жизнь за Родину; когда героя кавказской войны, Максим Максимыча, попросили рассказать, собственно, о том же, он повел рассказ о Бэле, как самом значимом и интересном из всего, что с ним произошло за много лет на Кавказе.

Одиночество – мотив, пронизывающий почти все творчество и выражение умонастроения поэта, одновременно и центральная тема его поэзии, начиная с юношеских стихов.

С тех пор как вечный судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока,

- это страшное признание Лермонтова сделано в последний год его жизни. Как будто предчувствуя скорую гибель, поэт смотрит на пройденный путь. В его взгляде с новой силой воплощается глубокая скорбь, всегда сопутствовавшая Лермонтову. “Пророк” - последняя капля в чаше его страданий. И если пушкинское последнее стихотворение “Я памятник себе воздвиг нерукотворный...” устремлено в будущее, то лермонтовский “Пророк” полон отчаянья, в нем нет надежды на признание потомков, нет уверенности в том, что годы труда не пропали даром. Осмеянный, презираемый пророк - вот лермонтовское продолжение и опровержение строк Пушкина:

Восстань, пророк, и вождь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

Скорбь и одиночество Лермонтова проходят на смену жизнеутверждающей, светлой поэзии Пушкина.

Судьба Лермонтова во многом определила настроение его поэзии. Николаевская эпоха наложила свой отпечаток на творчество поэта. Это усугублялось тяжелыми обстоятельствами жизни Лермонтова, особенностями его натуры.

Один из основных мотивов творчества Лермонтова - противопоставление многогранной и духовно богатой личности поэта пустоте светского общества. Эта тема нашла свое отражение в образе гонимого пророка.

Григорий Александрович Печорин, по сути, тоже поэт, "лишний человек", не нашедший своего места в обществе, противопоставивший себя ему.

Лермонтов был одинок, и тема одиночества звучит почти в каждом его произведении. Это во многом объясняется личными качествами поэта. По свидетельствам современников, он был резким, замкнутым человеком. Однако главная причина трагического одиночества Лермонтова заключается, видимо, в том, что он мало встречал в жизни людей, отвечавших его необычайно высоким нравственным и интеллектуальным требованиям.

"В Печорине много Лермонтова, - пишет Ю. Айхенвальд, - много автобиографии".

Действительно, в образе Григория Александровича, одинокого среди людей, выразилась вся та горечь, одиночество, тоска поэта которые выливаются в гневное презрение к людям, чью неприязнь или равнодушие он всегда воспринимал очень болезненно:

И будут (я уверен в том)

О смерти больше веселиться,

Чем о рождении моем...

В стихотворениях “Монолог”, “1 января 1841 г.” и во многих других Лермонтов шлет проклятия “светским цепям”, убивающим душу человека.

Скорбь и одиночество, вызванные общественными и личными причинами, наполняют все творчество Лермонтова. Стремлением поэта к истинному чувству и болью неразделенности проникнута его любовная лирика:

Страшись любви: она пройдет,

Она мечтой твой ум встревожит,

Тоска по ней тебя убьет,

Ничто воскреснуть не поможет.

Печорин ни к кому не имеет привязанности. Беспечный и безучастный, как облака, он не вспоминает о Бэле, его не мучит совесть за Грушницкого, и, свободный от дружбы, которая стесняет своими нравственными следами и связями, он не чувствует благодарности к Максиму Максимычу и при встрече обдает его холодом глубокого равнодушия.

Любовь – без радости, зато разлука – без печали.

Час разлуки, час свиданья,

Им не радость, не печаль;

Им в грядущем нет желанья,

Им прошедшего не жаль.

"Если б меня спросили, - говорит Печорин в "Княгине Лиговской", - чего я хочу: минуту полного блаженства или годы двусмысленного счастья, я бы скорей решился сосредоточить все свои чувства и страсти на одно божественное мгновение и потом страдать сколько угодно…".

"Безлюбовным" называет Печорина Ю. Айхенвальд.

Мгновение вместе мы были,

Но вечность – ничто перед ним;

Все чувства мы вдруг истощили,

Сожгли поцелуем одним…

Только смерть спасла Бэлу от охлаждения Печорина.

Любить он не умеет. Хотя и говорит, что в страсти решает дело "первое прикосновение", но, когда он сам прикасается к Мери, это не настраивает его на любовный и нежный лад, и он про себя смеется над ней тогда, когда целует ее. И даже Бэлу он завоевывает системой.