19 страница. На полпути к сараю ночь огласил вой – долгий и злобный

На полпути к сараю ночь огласил вой – долгий и злобный. Так не воет ни одна собака. Я оглянулась. Гули неслись за нами, прыгая на четвереньках галопом.

– Беги! – крикнула я.

Мы побежали. Ударились в дверь сарая, и эта дрянь оказалась заперта на висячий замок. Эдуард отстрелил замок – некогда было его взламывать. Гули были уже рядом и выли оглушительно.

Мы влезли, закрыли дверь, как бы мало пользы в этом ни было. Возле потолка было небольшое окошко, в него вдруг ворвался лунный свет. У одной стены стояло стадо косилок, еще несколько свисали с крючьев. Садовые ножницы, лопатки, бухта шланга. Весь сарай пропах бензином и промасленными тряпками.

– Дверь подпереть нечем, Анита, – сказал Эдуард.

Он был прав. Мы отстрелили замок. Черт побери, где тяжелые предметы, когда они тебе нужны?

– Подопри косилкой.

– Она их надолго не задержит.

– Лучше, чем ничего, – сказала я.

Он не шевельнулся, и потому я подкатила ее сама.

– Меня заживо не сожрут, – сказал Эдуард и заложил в пистолет новую обойму. – Если хочешь, я могу сначала тебя, или сделай это сама.

Тут я вспомнила, что сунула в Карман пачку спичек, которую дал мне Захария. Спички, у нас есть спички!

– Анита, они уже почти здесь. Ты хочешь сделать это сама?

Я вытащила пачку спичек. Слава тебе, Господи!

– Поэкономь пули, Эдуард.

Я подняла другой рукой канистру с бензином.

– Что ты собираешься делать? – спросил он.

Гули ломились к нам, они уже почти пробились.

– Я собираюсь поджечь сарай, – сказала я, плеснув бензином на дверь. Острый запах застрял у меня в горле.

– Вместе с нами? – спросил Эдуард.

– Ага.

– Я бы лучше застрелился, если тебе все равно.

– Я не планирую умирать сегодня, Эдуард.

Лапа ударила в дверь, коготь раздирал дерево на части. Я зажгла спичку и бросила ее на пропитанную бензином дверь. Ухнуло, вспыхивая, голубое пламя. Гуль завопил, охваченный огнем, отскакивая от разбитой двери.

Вонь горелого мяса примешалась к бензиновой гари. Горелая шерсть. Я закашлялась, поднеся руку ко рту. Огонь пожирал дерево сарая, захватывая крышу. Больше бензина не надо было, и так эта проклятая халабуда стала огненной западней. А мы внутри. Я не думала, что огонь разойдется так быстро.

Эдуард стоял у задней стены, зажав рот рукой. И голос его был приглушенным.

– У тебя был план отсюда выбраться, если я правильно помню?

В стену ударила рука, стараясь зацепить его когтями. Он отшатнулся. Гуль стал прорываться в дыру, стремясь к нам. Эдуард всадил ему пулю между глаз, и гуль скрылся из виду.

Я схватила с дальней стены грабли. На нас сыпались угольки. Если нас не удушит дым, то завалит рухнувшая крыша.

– Снимай рубашку, – сказала я.

Он даже не спросил, зачем. Дисциплинированный ты мой. Он сорвал с себя кобуру, стянул рубашку через голову и бросил ее мне, а кобуру надел обратно.

Я обернула рубашку вокруг зубьев грабель и макнула в бензин. Подожгла от стены – спички уже не были нужны. Передняя стена сарая поливала нас огнем. Искорки жалили кожу, как осы.

Эдуард сообразил. Он нашел топор и стал расширять дыру, проделанную гулем. Я держала в руках свой импровизированный факел и канистру с бензином. Мелькнула мысль, что канистра может взорваться от жара. Тогда мы не задохнемся от дыма, а взлетим на воздух.

– Быстрее! – крикнула я.

Эдуард протиснулся в дыру, и я за ним, чуть не прижегши его факелом. На сотню ярдов не было ни одного гуля. Они были умнее, чем казались. Мы побежали, и взрывная волна ударила нам в спину, как невообразимый ветер. Я полетела на траву, и у меня отшибло дыхание. По обе стороны от меня падали на землю кусочки горящего дерева. Я накрыла голосу руками и молилась. Мое обычное везение – стукнуло по спине падающим гвоздем.

Тишина – то есть больше взрывов не было. Я осторожно подняла голову. Сарая не было – ничего не осталось. Вокруг меня догорали на траве кусочки дерева. Эдуард лежал на земле, почти на расстоянии вытянутой руки. И смотрел на меня. У меня тоже было такое удивленное лицо? Наверное.

Наш импровизированный факел медленно зажигал траву. Эдуард поднялся на колени и поднял факел над головой.

Канистра бензина была невредима. Я встала па ноги. Эдуард с факелом следом за мной. Гули, кажется, удрали, умницы гули, но на всякий случай… Этого мы даже не обсуждали. Паранойя у нас одна на двоих.

Мы пошли к машине. Адреналин уже схлынул, и я была такой усталой, как никогда раньше. Сколько есть у человека адреналина, столько и есть, дальше наступает оцепенение.

От клетки с цыплятами не осталось ничего, только рассыпанные на могиле кусочки. Ближе я смотреть не стала. Еще я остановилась подобрать свою спортивную сумку. Ее никто не тронул, так она и лежала. Эдуард обошел меня и отбросил факел на гравийную дорожку. В ветвях прошелестел ветер, и Эдуард завопил:

– Анита!

Я покатилась по земле. Пистолет Эдуарда рявкнул, и что-то визжащее упало на траву. Я пялилась на гуля, пока Эдуард всаживал в него пулю за пулей. Когда я вернула сердце обратно из горла в грудь, я доползла до канистры и открыла ее.

Гуль вопил. Эдуард гнал его горящим факелом. Я плеснула на него бензином, упала на колени и крикнула:

– Жги его!

Эдуард ткнул факелом. Гуля охватило пламя, и он завопил. Ночь завоняла горелым мясом и шерстью. И бензином.

Он катался по траве, пытаясь сбить пламя, но оно не сбивалось.

– Теперь твоя очередь, миляга Захария, – шепнула я. – Твоя очередь!

Рубашка обгорела, и Эдуард отбросил грабли на дорожку.

– Давай сматываться, – сказал он.

Я от всего сердца согласилась. Я отперла машину, бросила сумку на заднее сиденье и завела мотор. Гуль лежал на земле и горел, уже не шевелясь.

Эдуард сидел на пассажирском сиденье с автоматом в руках. Впервые за все время, что я его знала, он был потрясен. Даже, кажется, испуган.

– Ты теперь и спать будешь с автоматом? – спросила я.

Он глянул на меня.

– Ты же собираешься спать с пистолетом?

Очко в его пользу. Я брала крутые повороты на гравии со всей скоростью, на которую могла решиться. Моя “нова” не приспособлена для слалома. Крушение здесь на кладбище этой ночью не казалось удачной мыслью. Фары отражались от надгробий, но ничего не шевелилось. Гулей не было видно.

Я сделала глубокий вдох – и выдохнула. Второе покушение на мою жизнь всего за два дня. Лучше бы на этот раз тоже стреляли.

Мы долго ехали молча. Тихое шуршание колес, наконец, прервал Эдуард.

– Вряд ли нам стоит ехать обратно к тебе домой, – сказал он.

– Согласна.

– Я тебя отвезу в мой отель. Если у тебя нет другого места, куда ты предпочла бы поехать.

А куда? К Ронни? Я больше не хотела ставить ее под удар. А кого еще под удар подставлять? Никого, кроме Эдуарда, а он это выдержит. И еще лучше меня.

Пейджер задрожал у пояса, посылая ударные волны мне по ребрам. Не люблю ставить пейджер в режим молчания. Он всегда меня пугает, когда срабатывает.

– Что случилось? – спросил Эдуард. – Ты подпрыгнула, будто тебя укусили.

Я стукнула по кнопке, чтобы отключить эту заразу и посмотреть, кто вызывает. Мелькнул в окошечке номер.

– Пейджер сработал в режиме молчания. Без шума, только вибрация.

Он глянул на меня:

– Ты не будешь звонить на работу.

Это прозвучало не вопросом, а утверждением. Или приказом.

– Знаешь, Эдуард, у меня нет настроения, так что не надо мной командовать.

Он сделают глубокий вдох – и выдохнул. А что он мог сделать? За рулем была я. Если он не собирался наставлять на меня пистолет и захватывать машину, оставалось только сидеть спокойно. Я съехала к ближайшей заправке, и там, в магазине был телефон-автомат. Магазинчик был полностью освещен и делал из меня отличную мишень, но после гулей мне хотелось к свету.

Эдуард смотрел, как я вылезаю из машины с бумажником в руке. Он не вышел прикрывать мне спину. Ладно, у меня есть пистолет. Если он хочет дуться, пусть себе.

Я позвонила на работу. Ответил Крейг, наш секретарь.

– “Аниматор инкорпорейтед”. Чем мы можем быть вам полезны?

– Крейг, это Анита. Что случилось?

– Звонил Ирвинг Гризволд. Просил тебя перезвонить как можно скорее, иначе встреча отменяется. Он сказал, что ты знаешь, в чем дело. Так и есть?

– Так и есть. Спасибо, Крейг.

– Голос у тебя ужасный.

– Доброй ночи, Крейг.

Я повесила трубку. Меня одолевала усталость, я выдохлась, и горло болело. Свернуться бы сейчас клубочком и проспать так с недельку. Вместо этого я позвонила Ирвингу.

– Это я.

– Что ж, вовремя. Ты знаешь, сколько мне хлопот стоило это организовать? А ты чуть не опоздала.

– Если ты не перестанешь трепаться, я еще могу опоздать. Скажи где и когда.

Он сказал. Если поспешить, мы еще можем успеть.

– И какого черта всем так необходимо все сделать именно сегодня?

– Слушай, если ты не хочешь встречаться, так и отлично!

– Ирвинг, у меня была очень трудная ночь, так что перестань на меня собачиться.

– Что с тобой?

Ну и дурацкий вопрос.

– Ничего хорошего, но жить буду.

– Если ты не в форме, я попытаюсь отложить встречу, но обещать ничего не могу, Анита. Это ведь твое сообщение дало возможность вообще до него добраться.

Я прислонилась лбом к металлу телефонной будки.

– Я там буду, Ирвинг.

– А я нет. – В его голосе звучало негодование. – Одно из условий встречи – ни репортеров, ни полиции.

Я не могла не улыбнуться. Бедняга Ирвинг. Никуда-то его не пускают. На него не напали гули и ему не дали под зад взрывной волной. Поберегу-ка я свою жалость для себя.

– Спасибо, Ирвинг. Я у тебя в долгу.

– Ты много раз уже у меня в долгу, – сказал он. – Осторожнее. Я не знаю, во что ты на этот раз влезла, но это выглядит паршиво.

Он пытался выудить из меня хоть что-нибудь, и я это знала.

– Доброй ночи, Ирвинг.

И я повесила трубку, пока он не успел больше ничего спросить.

Потом я позвонила Дольфу домой. Не знаю, почему это не могло подождать до утра, но этой ночью я чуть не погибла. И если это еще произойдет, я хотела, чтобы кто-нибудь нашел Захарию.

Дольф ответил с шестого гудка заспанным голосом.

– Да?

– Дольф, это Анита Блейк.

– Что случилось?

Из его голоса почти исчезла сонная одурь.

– Я знаю, кто убийца.

– Рассказывай.

Я рассказала. Он записывал и задавал вопросы. И самый главный приберег под конец. – Ты можешь что-нибудь из этого доказать?

– Я могу доказать, что он носит гри-гри. Могу свидетельствовать, что он мне признался. Он пытался меня убить, чему я лично свидетель.

– Это трудно будет продать присяжным или судье.

– Знаю.

– Посмотрим, что я смогу накопать.

– Дольф, у нас почти готово на него дело.

– Верно, но оно все держится на том, чтобы ты была жива для дачи показаний.

– Я постараюсь.

– Завтра утром ты придешь и все это расскажешь под протокол.

– Обязательно.

– Отличная работа.

– Спасибо.

– Пока, Анита.

– Пока, Дольф.

Я вернулась в машину.

– У нас встреча с крысолюдами через сорок пять минут.

– Почему это так важно?

– Потому что они, как я думаю, могут показать нам черный ход в логово Николаос. Через парадную дверь нам ни за что не пробиться.

Я завела машину и выехала на дорогу.

– Кому ты еще звонила? – спросил он.

Значит, он все же следил.

– В полицию.

– Что?

Не любит Эдуард иметь дело с полицией. Странно, не правда ли?

– Если Захария сумеет меня убрать, я хочу, чтобы кто-то этим занялся.

Он помолчал. Потом сказал:

– Расскажи мне про Николаос.

– Монстр, садистка. Ей больше тысячи лет.

– С нетерпением жду встречи.

– Лучше не надо, Эдуард.

– Нам случалось убивать вампиров в ранге мастера, Анита. Одной больше, одной меньше.

– Если бы. Николаос не меньше тысячи лет. Я в жизни никогда не была так напугана.

Он сидел молча, по его лицу ничего нельзя было прочесть.

– О чем ты думаешь? – спросила я.

– О том, что люблю трудные задачи.

Он улыбнулся красивой, заразительной улыбкой. Вот черт! Смерть увидел свою главную цель. Самую крупную добычу. И не боялся ее. А следовало бы.

В городе немного есть мест, открытых в час тридцать ночи, но у Денни открыто. Какое-то нарушение стиля – встречаться с крысолюдами у Денни за кофе и пончиками. Полагалось бы, наверное, в глухом темном переулке. Нет-нет, я не против, только мне это казалось… забавным, что ли.

Эдуард зашел первым – проверить, что нет ловушки. Если он сядет за столик, все в порядке. Если выйдет – значит, нет. Просто. Никто ведь не знает, каков он с виду. Пока он без меня, он может заходить, куда хочет, и никто не будет пытаться его убить. Интересно. Я уже просто как зачумленная.

Эдуард сел за столик. Все в порядке. Я вошла в яркий свет и искусственный комфорт ресторана. У официантки были под глазами темные круги, предусмотрительно замазанные густым слоем тона, отчего круги казались розоватыми. Я посмотрела мимо нее. Я увидела человека, делающего мне знаки. Он вытянул руку и согнул палец, будто подзывая официантку или какого-то другого слугу.

– Меня уже ждут, но все равно спасибо, – сказала я официантке.

Ресторан в эти часы понедельника – то есть уже вторника – был почти пуст. Напротив того человека, что меня звал, сидели еще двое. У них был вполне обычный вид, но от них шло ощущение сдержанной энергии, чуть ли не рассыпающей искры в окружающем воздухе. Ликантропы. Я могла бы ручаться за это своей жизнью. Может быть, я именно это сейчас и делала.

Еще пара, мужчина и женщина, сидели наискось от первых двух. Тоже ликантропы – готова поставить на это последний цент.

Эдуард сел близко от них, но не слишком близко. Ему случалось охотиться на ликантропов, и он знал, что искать. Когда я проходила мимо стола, один из мужчин поднял глаза. Они были карие, но такие темные, что казались черными. Он смотрел прямо мне в глаза. Лицо квадратное, тело худощавое, на руках, когда он подпер ладонью подбородок, шевельнулись мускулы. Я ответила прямым взглядом и прошла к кабинке, где сидел Царь Крыс.

Он был высоким, не ниже шести футов, кожа темно-коричневая, волосы черные, курчавые, коротко подстриженные, карие глаза. Лицо у него было тонкое, надменное, и губы чуть тонковаты для того высокомерного выражения, с которым он на меня смотрел. Темный красавец мексиканского типа. Его подозрительность ощущалась в воздухе, как треск электричества.

Я вошла в кабинку, глубоко вдохнула и посмотрела на него через столик.

– Я получил ваше сообщение. Чего вы хотите? – спросил он.

Голос у него был тихим, но глубоким, с еле слышными следами акцента.

– Я хочу, чтобы вы провели меня и еще, по крайней мере, одного человека в тоннели под “Цирком Проклятых”.

Он нахмурился сильнее, между глаз у него залегли морщинки.

– А зачем мне это делать?

– Вы хотите, чтобы ваш народ освободился от власти мастера?

Он кивнул, все еще хмурясь. Но, кажется, я завоевала его на свою сторону.

– Проведите нас в подземелье, и мы об этом позаботимся.

Он сцепил на столе руки.

– А почему я должен вам верить?

– Я не охотник за скальпами. И никогда не тронула ни одного ликантропа.

– Если вы пойдете против нее, мы не сможем биться рядом с вами. Даже я не смогу. Она меня призывает. Я не отвечаю, но я чувствую призыв. Я смогу удержать свой народ и мелких крыс от выступления на ее стороне, но это и все.

– Вы просто впустите нас. Остальное сделаем мы.

– Вы так в себе уверены?

– Как видите, я ставлю жизнь на эту карту.

Он переплел пальцы возле рта, опираясь локтями на стол. Шрам клейма остался на нем и в человечьем обличье – грубая четырехзубцовая корона.

– Я вас впущу, – сказал он.

– Спасибо, – улыбнулась я.

Он посмотрел на меня в упор.

– Когда выйдете живой, тогда и будете говорить спасибо.

– Договорились.

Я протянула руку. После секундного колебания он протянул свою, и мы скрепили сделку рукопожатием.

– Вы хотите несколько дней выждать? – спросил он.

– Нет, – сказала я. – Я хочу пойти завтра.

Он склонил голову набок:

– Вы твердо решили?

– А что? Есть трудности?

– Вы ранены. Я думал, вы захотите поправиться.

У меня было несколько синяков и горло болело, но…

– Как вы узнали?

– От вас пахнет смертью, которая вас сегодня задела краем.

Я уставилась на него. Этого аспекта сверхъестественных возможностей Ирвинг никогда при мне не проявлял. Я не хочу сказать, что он не может, но он очень старается быть человеком. Этот не старался.

Я перевела дыхание.

– Это мое дело.

Он кивнул:

– Мы вам позвоним и назовем время и место.

Я встала, он остался сидеть. Мне больше ничего не оставалось сказать, и поэтому я ушла.

Через десять минут за мной вышел Эдуард и сел в машину.

– Что теперь? – спросил он.

– Ты говорил про свой номер в отеле. Я хочу поспать, пока есть возможность.

– А завтра?

– Ты меня вывезешь и покажешь, как работает обрез.

– А потом?

– А потом отправимся к Николаос, – сказала я.

Он счастливо вздохнул, почти засмеялся:

– Вот это да!

Вот это да?

– Рада видеть, что хоть кому-то все это правится.

Он улыбнулся:

– Ну, люблю я свою работу.

Я тоже не могла не улыбнуться. Правду сказать, я тоже свою работу люблю.

За день я научилась владеть обрезом. Той же ночью я пошла в пещеры с крысолюдами.

В пещере было темно. Я стояла в абсолютной темноте, стискивая в руке фонарь. Приложив руку ко лбу, я не видела ничего, кроме странных белых образов, которые создают глаза, когда нет света. На голове у меня была каска с фонарем, который сейчас был выключен. Так потребовали крысолюды. Тьма была полна звуками. Вскрики, стоны, щелчки суставов, странные звуки, похожие на звук ножа, вытаскиваемого из тела. Крысолюды перекидывались из людей в животных. Судя по звукам, это было больно – и сильно. Они заставили меня поклясться не включать свет без команды.

Никогда в жизни мне так не хотелось посмотреть. Не может быть, чтобы все было так ужасно. Или может? Но обещание есть обещание. Как говорил слон Хортон: “Личность – это личность, даже если очень маленькая”. Какого черта я здесь делаю, стоя посреди пещеры в темноте в окружении крысолюдов и цитируя доктора Сьюса, собираясь убивать тысячелетнего вампира?

Это была одна из самых необычных недель моей жизни.

Рафаэль, Царь Крыс, сказал:

– Можете включать свет.

Я тут же это сделала. Глаза впились в свет, жаждая видеть. Крысолюды стояли небольшой группой в широком тоннеле с плоской крышей. Их было десять. Я их пересчитала еще в людском обличье. Теперь семеро мужчин были покрыты мехом и одеты в отрезанные выше колен джинсы. На двоих были свободные футболки. На трех женщинах были широкие платья, как на беременных. Блестели в темноте глазки-пуговицы. Все были покрыты мехом.

Эдуард подошел ко мне. Он смотрел на оборотней с непроницаемым лицом. Я коснулась его руки. Я говорила Рафаэлю, что я не охотник за скальпами, но Эдуард иногда им бывал. Я только надеялась, что не подвергла этот народ опасности.

– Вы готовы? – спросил Рафаэль.

Это снова был тот блестящий черный крысолюд, которого я помнила.

– Да, – сказала я.

Эдуард кивнул.

Крысолюды рассыпались по сторонам, скрежеща когтями по выветренным камням. Я сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Я думала, что в пещерах сыро.

Один из крысолюдов поменьше ответил:

– Каверны Чероки – мертвые пещеры.

– Не поняла.

– В живых пещерах есть вода и растут сталактиты и сталагмиты. Сухие пещеры, где они не растут, называются мертвыми пещерами.

– А, – сказала я.

Он раздвинул губы, показав мощные резцы. Улыбка, наверное.

– Еще чем-нибудь интересуетесь? – спросил он.

Рафаэль шикнул на него:

– Мы сюда не экскурсию проводить пришли, Луи. Так что тихо, вы оба.

Луи пожал плечами и пошел впереди меня. Это был тот самый человек с темными глазами, что был с Рафаэлем в ресторане.

Одна из женщин была покрыта почти сплошь седой шерстью. Ее звали Лилиан, и она была врачом. В сумке у нее была целая аптека. Они явно предусмотрели случай, что мы будем ранены. По крайней мере, это означало надежду на то, что мы вернемся живыми. Что касается меня, я тоже стала на эту тему задумываться.

Через два часа потолок опустился так, что я уже не могла стоять прямо. Тут я поняла, зачем нам с Эдуардом выдали каски. Я зацепила за свод головой не меньше тысячи раз. Если бы не каска, я бы устроила себе сотрясение мозга куда раньше, чем добралась бы до Николаос.

Крысы, казалось, были созданы для этих тоннелей. Они скользили по ним с причудливой ползучей грацией. Нам с Эдуардом было до них куда как далеко.

Он шел за мной и тихо ругался себе под нос. От лишних пяти дюймов роста ему приходилось несладко. У меня давно уже ныла поясница, а у него должна была вообще отваливаться. По дороге попадались карманы, где потолок приподнимался, и я с нетерпением их ждала, как подводник – воздушных карманов.

Характер темноты изменился. Свет – впереди появился свет, не сильный, но свет. Он мигал в конце тоннеля, как мираж.

Рафаэль появился рядом. Эдуард сел на плоский камень, я рядом с ним.

– Это ваше подземелье. Мы будем ждать почти до темноты. Если вы не выйдете, мы уходим. Если Николаос будет убита, мы сможем потом вам помочь.

Я кивнула, и фонарь у меня на каске тоже кивнул.

– Спасибо за помощь.

Он покачал узким крысиным лицом.

– Я привел вас к двери дьявола. За это благодарить не надо.

Я посмотрела на Эдуарда. Лицо у него было далекое, непроницаемое. Если его заинтересовали слова крысолюда, он этого никак не показал. С тем же успехом мы могли бы обсуждать цены на бакалею.

Мы с Эдуардом пригнулись около входа в подземелье. Замигал карманный фонарик, невообразимо яркий после темноты. Эдуард поправил “узи” у себя па груди. У меня был обрез. Еще у меня было два пистолета, два ножа и крупнокалиберный короткоствольный в кармане жакета. Это был подарок Эдуарда. Давая его мне, Эдуард сказал:

– Отдача у него адская, но сунь его кому-нибудь в морду, и он отшибет башку к чертовой матери.

Приятно это знать.

Снаружи был день. Вампиры там суетиться не будут, но Бурхард может оказаться поблизости. Если он нас увидит, Николаос тут же об этом узнает. Как-нибудь да узнает. У меня по рукам побежали мурашки.

Мы влезли внутрь, готовые убивать и калечить. Мое тело наполнилось адреналином, заставляя сердце биться без причины. Место, где висел на цепях Филипп, очистили. Кто-то его отскреб как следует.

Я подавила искушение коснуться стены, где он был.

– Анита, – тихо позвал Эдуард. Он стоял у двери.

Я поспешила к нему.

– Что с тобой? – спросил он.

– Здесь убили Филиппа.

– Не отвлекайся. Я не хочу погибать оттого, что ты замечтаешься.

Я начала было злиться и остановилась. Он был прав.

Эдуард попробовал дверь, и она открылась. Нет пленников – некого запирать. Я выглянула влево от двери, он вправо. Коридор был пуст.

Мои ладони, держащие обрез, вспотели. Эдуард пошел по коридору вправо. Я последовала за ним в логово дракона. Только рыцарем я себя не чувствовала. Боевого коня не хватало. Или боевых доспехов? Чего-то вроде этого.

Но мы здесь. Вот оно. Сердце застряло в горле и не хотело опускаться.

Дракон не вылез сразу и не сожрал нас. На самом деле все было тихо. Слишком тихо, простите за истертый штамп.

Я подошла к Эдуарду вплотную и шепнула:

– Я ничего не имею против, но где же все?

Он прислонился спиной к стене и ответил:

– Может быть, Винтера ты убила. Остается Бурхард. Может быть, его куда-то послали с поручением.

Я покачала головой:

– Слишком легко получается.

– Не беспокойся, на что-нибудь наверняка скоро напоремся.

Он пошел дальше по коридору, и я за ним. Только через три шага я поняла, что это Эдуард так шутил.

Коридор открывался в большой зал вроде тронного зала Николаос, но здесь не было кресла. А были гробы. Пять стояло вдоль комнаты на платформах, приподнятых над полом. Горели высокие железные канделябры в изголовье и в изножье каждого гроба.

Почти все вампиры стараются свои гробы спрятать. Но не Николаос.

– Самоуверенная, – шепнул Эдуард.

– Ага, – шепнула и я. Возле гробов всегда поначалу шепчешь, как на похоронах, будто тебя могут услышать.

В комнате стоял застарелый запах, от которого шевелились волосы на шее. Он застревал в глотке и вызывал почти металлический вкус во рту. Запах змей в клетках. Уже по запаху понятно, что в этой комнате ничего нет теплого или шерстистого. Это запах вампиров. Первый гроб был сделан из темного и хорошо отлакированного дерева, с золотыми ручками. Он расширялся в районе плеч и потом сужался, следуя очертаниям человеческого тела. Так, бывало, делали гробы в старину.