10 страница. – Люси? – его голос хриплый и сонный

Он замирает.

– Люси? – его голос хриплый и сонный.

– Как долго?

Его тело расслабляется, и он сильнее прижимается к ней.

– Буквально пару дней.

– Ты в порядке?

– Нет, – он решает временно отложить беспокойство, и, повернувшись к ней лицом, ощущает, как уходит тревога.

– Прости.

– Тебе не за что извиняться.

Она откидывает с его лица прядь волос.

– Все равно. Я старалась не слишком расслабляться в этот раз.

Он целует ее с такой осторожностью, словно от слишком плотного касания она испарится. Языком он поглаживает ее губу, ее язык, кожу шеи. Пирсинг в его губе прохладный, а ее кожа горячая. Руками он притягивает ее ближе, по ее лицу и телу скачут тени.

– Соскучился по тебе, – шепчет он.

В прошлый раз, когда она вернулась после отсутствия, он выглядел сердитым. Сейчас он, кажется, смирился. Она немного отстраняется, чтобы лучше видеть его лицо. Его веснушки исчезли в прошлом месяце, но только сейчас, после двухдневного отсутствия, она наконец-то замечает это. В темной комнате его глаза стали темнее, но в его взгляде и в ритме биения его сердца что-то неистово пульсирует.

Когда он сглатывает, его адамово яблоко подскакивает.

– Я сказал Джею.

– О чем?

– Что ты из тех Ходоков.

От такого грубоватого признания она замолкает.

– Я схожу с ума и дико беспокоюсь, когда думаю обо всем этом. Поэтому мне нужно было, чтобы кто-то услышал и поверил мне.

Он невесело усмехается. Она кивает, полагая, что он сильно расстроен, когда ее нет.

– Хорошо, – растягивая слоги, осторожно произносит она. – И как он это воспринял?

Колин переворачивается на спину и смотрит в потолок. Он по пояс обнажен, и взгляд Люси инстинктивно скользит по его коже, по плавным линиям груди и резким – живота, спускаясь ниже.

– Сначала он мне не поверил. Но мы говорили об этом совсем недолго. Мы обсуждали, как я смогу снова попасть в озеро.

Тело Люси начинает покалывать, напрягается каждая его клеточка, заставляя ее чувствовать себя, словно покрытой колючками.

– Колин.

– Он безбашенный. Сказал, что сделает это ради меня.

– А ты делаешь это ради меня? – ощущая от его слов волнение и гордость, что эти двое, возможно, прольют свет на ее предназначение. – Потому что спасибо, но нет.

– Я делаю это для нас обоих. Это сработает.

Он подмигнул ей в его фирменной манере, полной дерзкой уверенности, но она боялась, что это неправильно. Он решился, потому что она никогда его не попросит об этом, хотя, наверное, он видит ее насквозь, в том числе и ее предательское ликование.

– Сейчас не время, чтобы это обсуждать, – тихо говорит она. – Я только что вернулась, и знаю, что тебя испугало мое исчезновение. Чувствую, что не смогу отказать тебе в этой затее, но хочу, – ложь жжет ее горло.

Он садится, отвернувшись от нее, и, наклонившись, роняет голову на руки.

– Тогда мы поговорим об этом позже.

«Позже» оказывается сидеть в переполненной столовой среди четырех сотен других студентов. «Позже» оказывается поговорить с Джеем.

– Я сказал Люси, что ты в курсе, – прежде чем схватить гигантский кусок пиццы, говорит Колин. Внезапно гул сотен студентов ощущается как совершенная тишина.

Какое-то мгновение Джей и Люси смотрят на него, прежде чем переглянуться.

– Ага, – говорит Джей. – Он сказал мне. Сожалею, что ты… мертвая.

Люси едва улыбнулась и, подняв руки, потрясла ими в воздухе:

– Та-да-а-ам!

Теперь, когда между ними тремя секретов стало меньше, Джей был в предвкушении. Действительно в предвкушении. До сих пор Люси этого не замечала. Колин рассматривает ее какое-то время, словно оценивая, как она смотрится рядом с ними и что именно видят в ней его глаза и чувствует его сердце. Кроме Колина, на нее никто так не смотрит. Не так, как он. Внимание же Джея не ослабевающее и нервирующее.

– Чувак, она не манекен. Ты действуешь ей на нервы.

Джей сидит на стуле, откинувшись на спинку и раскачиваясь на двух задних ножках.

– Я бы не сказал.

Колин подается вперед.

– Что?

– В смысле, пока не приглянешься, она выглядит совсем как обычная девчонка.

– Она обычная девчонка, – передразнивает Люси, досадуя, что они обсуждают ее, будто ее здесь нет.

– Ну да, твоя кожа супергладкая, и ты смотришься… – он неопределенно машет рукой в воздухе, – как стеклянная. Но при этом просто девчонка.

Она хмурится.

– Может, мы поговорим об этом в другое время и не посреди многолюдной столовой?

– В случае, если ты не заметила, на тебя никто не смотрит, – Джей со стуком опускается на все четыре ножки стула и тянется за яблоком. – Ну и на нас троих тоже.

Она шумно вздыхает и смотрит в сторону, в окно, где с серебристо-голубого неба сыплется пушистый снег. Она несколько минут прислушивается, как ребята заканчивают свой обед, и тут заговаривает Джей:

– Колин сказал, ты не против снова пойти на озеро.

Она резко поворачивается к Колину и сужает глаза.

– Думаю, он прав, – продолжает Джей, наклонившись вперед и поймав ее взгляд. – Я думаю, это экстрим. Он молодой и здоровый; мой фанатичный охотник-отец позаботился, чтобы я владел приемами сердечно-легочной реанимации. В лазарете полно наборов для экстренной помощи. А в прошлый раз я вернул Колина к жизни вообще безо всего.

– Что было большим везением для всех нас, – подытожила она. – Ты, наверное, был в восторге, когда он вчера предложил тебе?

– Не-а, – усмехаясь, сказал Джей. – Я решил, что это его сотрясение мозга мне предложило. Но я буду там поблизости.

Люси качает головой от такого странного проявления доверия и преданности.

– Почему ты вообще подписался на это?

Джей пожимает плечами и берет кусочек яблока.

– Колин многих потерял. Мне нравится идея, что он тебя там разыщет и не даст исчезнуть.

Люси смотрит на Колина, который наблюдает за ней с болезненно-уязвимым и полным надежды выражением на лице. Он прищуривается, вглядываясь в ее глаза, а затем улыбается. Она не знает, какого они сейчас цвета или что еще он в них увидел, но почему-то ему уже известно, что она собирается согласиться.

Она настаивала на более теплом дне, но в январе в округе таких было немного. С покрывалами, дифибриллятором и еще целой кучей украденного оборудования у Джея в рюкзаке, они втроем направились к озеру.

По дороге Джей болтает без умолку. Люси не может точно сказать, то ли это от переизбытка энергии, то ли ему нужно хоть что-то делать, пока он пребывает в полном безумии. В ответ на его болтовню они с Колином мычат в знак согласия или отрицания, но ей ясно, что Колин его вообще не слушает. Он осторожно держит ее пальцы в своей руке, а она хватается за него так сильно, как только может. Она чувствует, насколько жестко стиснула его руку, и встречается с его удивленным взглядом.

Они идут, хрустя по снегу, к гигантской дыре во льду и выгружают принесенное. Воздух вибрирует странной громкой тишиной, которая всегда появляется, когда стоишь на пороге приключения.

Пока ждет, она решает осмотреться. Легко понять, почему озеро получило репутацию паранормального. В серо-голубом свете зимнего дня оно выглядит совершенно жутким, а за его поверхность цепляются клочья тумана. Здесь не трудно представить бесцельно бродящих вдоль берегов призраков или даже сумасшедшего, тащущего молодую девушку прямиком к ее смерти. Люси смотрит на скрученные гирлянды, оставшиеся с праздника и ярко отражающие солнечные лучи. На дерево, возвышающееся над двумя скамейками на берегу. Люси не думает, что у нее когда-либо было время, чтобы увидеть его раньше, но сейчас ее пробирает дрожь, которая не имеет ничего общего с январским ветром, дергающим ее замерзшие волосы. Ветки деревьев стремятся вверх, словно пальцы, и пытаются поймать призраков в воздухе. Джей громко дует на свои руки, отогревая, и она поворачивается к нему, благодарная, что ее отвлекли.

Люси не уверена, чего ожидать – может, Колин будет ходить по кромке разлома, может, будет настраиваться – но чего она никак не ожидала, так это того, что он за считанные минуты раздевается до белья и прыгает прямо в ледяную воду.

Она едва успевает справиться с паникой, чувствуя, что там, где должно быть сердце, что-то екнуло. Его голова опускается под воду, и он тут же выныривает, задыхаясь и страшно ругаясь, и хватается за трос, прикрепленный к его запястью.

– Холодно! Господи боже, как холодно!

Джей, нервный и неуверенный, отскакивает подальше от края.

– Ты все? Хочешь назад?

– Нет, нет, нет, нет! – кричит Колин. – Просто… Блин, холодно, – он сильно дрожит.

– Колин! – зовет Люси. В ее грудной клетке пустое сердце словно стремительно заполняется горячей водой. Это пьянящее и дезориентирующее ощущение борется с нарастающей паникой, которую ее мозг направляет к чувствам. – Вылезай!

«С меня хватит.

Это безумие.

Я не хочу этого».

Она тянется к нему, но Джей отпихивает ее руки.

– У меня все под контролем. Люси, это то, чего он хочет.

Стуча зубами, Колин кивает, после чего снова ныряет в холодную воду, чтобы намокли волосы.

– Это не правильно, – шепчет Люси. – Джей, это убьет его.

– Не убьет, – отвечает тот ровный голосом.

Как он может быть настолько уверенным, когда внутри Люси все разрывается?

– Я в порядке. Я в порядке. Слышишь? – без остановки шепчет Колин. – В порядке.

Спустя некоторое время, которое ощущается вечностью, наполненной звуками плещущейся об лед воды, свистящего дыхания Колина и подбадривающего бормотания Джея снова и снова: «У тебя получится, у тебя получится, ты сможешь, приятель, давай. Еще несколько минут, и ты сможешь прикоснуться к своей девушке», – Колин один раз содрогается, после чего его глаза закатываются, и он поворачивается, покачиваясь на воде.

Резко подскочив, Джей тянется к руке Колина и вытаскивает его, перетащив его на расстеленное на льду покрывало. Он проверяет время, а потом наблюдает за ним, неподвижно лежащим.

– Реанимируй его! – кричит она и сильно бьет его по плечу. – Почему ты не реанимируешь его? – она смотрит на свою руку и под кожей почти видит приливающую кровь. В ее ушах что-то, пульсируя, гудит – ее сердцебиение.

– Просто дай ему минуту, – говорит Джей с таким спокойствием, которого она не в состоянии постичь. – Мы все проверили. Некоторое время с ним все будет в порядке.

Полубезжизненное тело Колина, посиневшее и почти обнаженное, лежит на покрывале. Он выглядит стройнее, чем она помнит, а мышцы застыли в резком спазме. Как только Колин выкашлял всю воду, которой наглотался, Джей садится, сложа руки, и наблюдает за ним.

Джей полностью спокоен. Он как скала среди этого безумия: никаких нервов, никаких колебаний.

Как только она чувствует себя на грани панического крика в тускло-серое небо, она слышит:

– Люси. Обернись.

Она поворачивается на голос Колина, и ее сердце тает.

Глава 26

ОН

Люси бросается к нему, теплая и ощущающаяся, как обычная девушка, никакой призрачности. Ее губы находят его шею, подбородок, рот. Он думает, что мог бы проглотить эту девушку целиком. Он мог бы похоронить себя в ней и даже не мечтать о глотке воздуха. Ее шея обнажена, а улыбка такая широкая, что в ней словно отражается небо над ними; и тут Колин понимает, что ожидал, что они бросятся в рыхлый снег, сорвут друг с друга одежду и воплотят их желания. Но когда она поднимает голову и смотрит на него, а ее глаза полны облегчения и волнения, страха и желания, единственное, чего он хочет – это быть здесь, вот так. Мир вокруг него ярок и полон деталей, он обнаруживает, что трудно даже моргать. И он в точности такой, каким Колин его запомнил.

Она берет на себя инициативу, хватая его за руку и ожидая, что он решит, куда они пойдут. Все, что он знает – это что он не хочет видеть, как Джей начнет реанимировать его. И Колин берет ее за руку и ведет к скамейке в нескольких сотнях метров вниз по тропе.

Колин вспоминает, как они фотографировались в десятом классе, и как выдержка измерялась в люкс-секундах [единицы количества освещения – прим. переводчика], все ярче и ярче с каждым разом. И было место, откуда все было видно наилучшим образом, но потом проступал свет, уничтожая детали. Здесь же, в этом мире, кажется, что весь этот свет может существовать без ограничений, и он демонстрирует Колину больше. Больше цвета, больше деталей. У каждого листика виден уникальный рисунок тонких прожилок, заметный даже с трех метров. Облака исчезли. Небо по-прежнему голубое, да, но так же и зеленое, желтое и даже красное. Когда он вдыхает, он думает, что ощущает каждую молекулу, стремящуюся в легкие.

Они сидят. Они улыбаются. Он убежден, что это самая странная вещь, которая когда-либо происходила в этой вселенной. Его тело, должно быть, умирает на озере, и не важно, что делает его живым – дух или душа – он просто исключительно счастлив быть здесь.

Люси набрасывает покрывало ему на плечи. Она забирается к нему на колени, садится лицом к нему и укутывает их обоих, чтобы выглядывали только их головы.

– Мне не холодно, – говорит он.

– Я знаю. Но странно видеть тебя таким, без покрывала, – она улыбается и наклоняется, чтобы поцеловать его в подбородок. Он откидывает голову, растворяясь в ощущениях.

Ее руки скользят по его груди, и это плотные прикосновения, не такие еле ощутимые, как раньше. Его кожа словно приветствует ее кончики пальцев. Целуя его лицо, шею, уши, она тихо спрашивает:

– Ты в порядке?

Он кивает. Это место самое насыщенное из всех, где он был. И Люси ощущается лучше, чем когда-либо. Чем что-либо еще. Лучше, чем стекающая по холодной коже теплая вода, или тающий сахар на его языке. Лучше быстрого секса и скоростного спуска на велосипеде.

– Ты стонешь, – смеется она.

– Я в раю.

Она замирает, и пальцы застывают на его ребрах.

– Это не так.

– Я не это имел в виду. Успокойся, Импульсивная Девочка. Это метафора, – она откидывается назад и смотрит на него. – Ты думаешь, я спятил, да? Думаешь, это безумие? – говорит он, вдруг обеспокоенный интенсивным выражением ее глаз и серо-зелеными вихрями в них.

– Да, – теснее прижимаясь к нему, говорит она. Она посасывает мочку его уха. Потягивает его волосы. – Нет, – извиваясь на нем, шепчет она. – У нас с тобой есть кое-что не абсурдное.

– Много всего не абсурдного, – заявляет он, почему-то ощущая покалывание по телу. – Мы – не абсурд. Это… – он ищет верное окончание и, смеясь, выдает: – Ты мертвая, а я где-то между мирами прямо сейчас.

– А-а, это, – говорит она ему в шею. – Ну да, не абсурд вообще.

Его руки изучают ее талию, ребра, грудь, становясь дикими и нетерпеливыми, зудящими, чтобы почувствовать каждый миллиметр.

Хотя какая-то часть его понимает, что Люси ощущается просто как девушка – мягкие изгибы и чутко реагирующая на прикосновения кожа, намекающие вздохи – большая часть все-таки думает, что Люси ощущается как никакая другая девушка. Она нежнее, ее звуки – лучшие на свете. Он хватает ее за бедра и сжимает. Она тут же сдавленно стонет.

Она улыбается.

– Тебе нравится сжимать?

– Что? – он поднимает голову, пытаясь по ее глазам понять смысл вопроса. Они медово-карие, и в них голод.

– Ну, представь картинку со своей бывшей.

– Картинку с мероприятия Winter Formal?

Она кивает.

– Ты хватаешь ее бедра. Хватаешь так, словно действие тебе знакомо.

Он усмехается.

– Так по-девчачьи – обратить на это внимание. «Словно действие тебе знакомо». Что это вообще значит?

– Словно ты обнимал их много раз.

– Давай не будет говорить о моей бывшей прямо сейчас, прошу тебя.

– Я серьезно. Тебе не хватает этого, быть с девушкой, которую ты вот так можешь схватить?

– Нет, – она скептически смотрит на него. – Я хочу быть с тобой, это правда. Но я не настолько сильно хочу секса, чтобы заняться им с кем-то еще.

Она старается спрятать улыбку, хотя Колин не понимает, почему.

– Позволь появиться этой улыбке, – говорит он. – Я так сильно схожу с ума по тебе и твоим бедрам, которые не могу сжимать.

Улыбкой Люси можно осветить небольшой город.

– Ты такая горячая, – шепчет он.

Чтобы доказать, что он неправ, она берет небольшую горсть снега со скамьи и прижимает к своей груди. Снег остается там, посверкивая кристалликами в неземном голубоватом свете. Ее кожа медленно впитывает его.

Он воображает, что их тела этакие хищники, они должны что-то украсть и вобрать в себя, чтобы держать форму. И теперь его девушка состоит из снега и красоты.

– Расскажи мне что-нибудь, – просит она.

Некоторое время он смотрит на огромное небо, прежде чем в его голове появляется картинка.

– У моих родителей была огромная двуспальная кровать. У ее изножья стоял деревянный комод, который моя бабушка привезла то ли из Тибета, то ли из Таиланда, то ли еще откуда-то. Я прыгал на кровати, поскользнулся и об его угол сломал себе ключицу.

Люси вздрогнула, как от удара, и это его смешит, ведь что у нее может сломаться?

– В общем, моя мама отправила меня в отделение неотложной помощи, и мне наложили самый неудобный в мире гипс, мы называли конструкцию вешалкой. Мне тогда было почти шесть лет. Это было незадолго до их смерти.

У него иссякли слова. Это не самая интересная и не самая длинная история. Это был первый раз из многих последующих, когда он сломал ключицу. Он теребит кончики ее волос, связывая их в узелки и тут же распутывая.

– Ты скучаешь по своим родителям?

– Иногда. Это то немногое, что я о них помню. И иногда жалею, что не знал большего, чтобы и скучать еще больше.

Каким-то образом он чувствует, что это хорошо, что они ведут такие тяжелые разговоры, этим они успокаивают и утешают друг друга.

– Что еще ты помнишь?

Он может понять, почему Люси кажется завороженной вероятностью, что часть жизни Колина окажется такой же разбитой на кусочки, как и ее. О своих родителях у Колина сохранились частичные воспоминания, которые поддерживались фотографиями и рассказами Дот и Джо.

– Немного. Большая часть воспоминаний связана со мной. Папа был немного своеобразный. Уверен, сейчас бы он меня дико смущал, – смеется он. – С ним было весело играть на полу. Он носил меня на плечах. Рассказывал мне слишком много подробностей о животных в зоопарке. Такой вот папа. Моя мама была очень заботливая. Вообще-то, они оба были такие, особенно после смерти Каролины. По крайней мере, пока она не потеряла рассудок, мама была очень тихой, любила читать, сочинять и размышлять обо всем на свете. Она не хотела, чтобы я много бегал и навредил себе. Дот говорит, именно поэтому я такой сумасшедший сейчас. Что я такой же, как и они, только вывернутый наизнанку, ну, как бы с другим знаком. Я осторожнее внутри. Она говорит, вот почему со мной так легко быть, но меня так трудно понять.

Люси что-то рисует у него на груди, какие-то спирали или линии. Тут он понимает, что она рисует сердце. Но не такое, как на валентинке, а настоящее. Он обращает внимание на отсутствие своего пульса и понимает, что он бестелесный. Внезапно он чувствует, что его грудь сминается внутрь, как бумажный пакет. Он хватает ее руки и удерживает их.

– У них был счастливый брак? – спрашивает она.

– Надеюсь. Они ведь умерли, когда мне было только шесть, поэтому… – он смотрит в сторону кристально-голубого озера. – Каролина умерла сразу после того, как мы сюда переехали. Не думаю, что это укрепило их брак.

Колин через ее плечо смотрит на дыру в озере.

– Я много думал в последнее время. Мне было не так много лет, но я знал, что еще до смерти моей сестры мама периодически выпивала. И все стало гораздо хуже после. Но ее никто не обвинял, ведь все-таки ее девятилетняя дочь попала под грузовик. Уверен, все понимали, почему она ушла в себя. Но что, если она не была сумасшедшей? Что, если она на самом деле видела Каролину? Возможно, это она была там?

– Возможно, – говорит Люси. – Я же здесь.

– Но я же никогда не узнаю, да?

– Я не знаю. Но ты увидишь их снова.

Он делает паузу, заметив, что она начинает немного парить над ним.

– Ты так думаешь?

– Ага.

Он целует ее за это. За то, что убедила его, что его семья найдет друг друга. За то, что знала: он хотел услышать именно это, даже если и не осознавал.

Сначала она целует его легко и сладко, немного посасывая его нижнюю губу, как леденец. И наконец, поцелуи становятся глубокими и ноющими от желания.

– Я рада, что ты здесь, – говорит она. Она рада, что он здесь. Не там, куда им предстоит вернуться, в его человеческий мир из плоти и крови. Он обнаруживает, что чувствует то же самое.

Каждое слово звучит гораздо интимнее, когда оно сопровождается ощущением плоти под кончиками пальцев. Колин никогда не чувствовал себя так близко к кому-либо, даже под влиянием слепой страсти, когда он становился безумной ходячей эрекцией. А в этом мире чувства почти слишком интенсивные, когда он целует ее и нуждается в том, чтобы проникнуть под ее кожу каждой своей голодной частью.

Разговор, растворяясь, исчезает, а его прикосновения становятся отчаянными, потому что он уже ощущает странное ритмичное давление на грудь, и знает, что это Джей на озере сейчас возрождает к жизни его тело. И изнутри он постепенно наполняется теплом.

Колин швыряет Люси со скамейки на дорожку и касается ее все ниже и ниже, ощущая ее тазовые кости и кожу, скрытые под шелковистой тканью, стремясь туда, где она гладкая и влажная. Ее рука скользит по нему вниз, и она обхватывает его, сжимая его так безумно и так идеально, что в то же мгновение он начинает переживать, что они зря потратили все свое время на разговоры, а потом смотрит на нее и видит самую забавную и счастливую улыбку, становящуюся все шире и шире, и он начинает растворяться из ее объятий.

Он не готов уйти, но знает, что удержит ее в любом случае, и каждая сегодняшняя секунда была лучше любой другой до этого. Колин исчезает, сохраняя образ Люси, растрепанной и наполовину раздетой, с ее удивительными глазами и рубиновыми губами, улыбаясь, шепчущими:

– Пока.

Глава 27

ОНА

Люси не нужно помнить свою прежнюю жизнь, чтобы знать: она еще никогда не смотрела так долго на пальцы парня.

Они двигаются рывками, будто прикрепленные к металлическим шестеренками, когда сгибались и разгибались. Колин сжимает их в кулак и разжимает снова и снова, ловя на себе ее взгляд.

– Люси.

Она видит, как он хмурится.

– М-м?

– Я в порядке.

– Но твои руки… – она делает резкий жест, не желая назвать их сломанными, отбитыми, или что с ними что-то не то.

– Иди сюда. Я покажу тебе, что с ними точно все в порядке.

Наконец у нее вырывается расслабленный смешок. Он резкий, больше похож на всхлип. Она не может поверить, что он здесь, такой живой и теплый. И после пяти часов, проведенных в замершем озере, единственное, что с ним не так – это замедленное движение пальцев.

– А знаешь, все было не так уж плохо. Я имею в виду возвращение сюда, – шепчет он в темноту своей комнаты. Он укрыт несколькими одеялами, и сейчас комната кажется очень тихой, когда Джей, устав от реанимации Колина, ушел на ночь.

Он говорил чистую правду. Джей настаивал, что вернуть Колина будет легко. Но ей кажется неправильным согласиться сейчас с Колином. Словно вселенная спокойно ждет, что она скажет, будто пара ушибленных пальцев и синяков – это самая малая и единственная расплата.

Ей кажется, что они провели вместе несколько дней. Дней разговоров, прикосновений и таких крепких объятий, что между их телами даже воздух не смог бы просочиться. Но в действительности прошло всего пятнадцать минут. Джей сказал, что он испугался, когда Колина начало так сильно колотить, что тот чуть не скинул согревающее одеяло. Но время было щедрым, растягиваясь так, что одна минута тянулась как двадцать

– Люси, перестань пялиться на мои руки и иди ко мне.

Она садится рядом, и он притягивает ее ближе, обнимая ее всем телом. Она чувствует себя сильнее и более реальней, чем раньше, а Колин бормочет что-то счастливое и приятное.

– Что?

– Ты, – сонно отвечает он. – Просто интересно, ты ощущаешься аче, потому что это ты другая, или именно я по-другому тебя ощущаю.

– Что ты имеешь ввиду?

– Сейчас твое тело плотнее. Сильнее.

– Как это «сильнее»? – ей хочется узнать, чувствует ли он также, что она становится более постоянной.

Но вместо ответа он лишь говорит:

– Хочу сделать это снова.

Если Люси раньше считала, что Колин и Джей очень организованные, то сейчас они превзошли самих себя. На покрывале перед ними лежат новое спасательное оборудование и инструменты. Прослушав прогноз погоды, они выбрали самое лучшее время суток. Они упаковывают и снова распаковывают инструменты, проговаривая все возможные варианты развития событий, вплоть до мельчайших деталей.

Это обнадеживает… в совершенно искаженном смысле. Она знает, что если начнет слишком активно возражать, Колин услышит в ее словах ложь. Она не хочет, чтобы он рисковал своей жизнью, но какая-то часть нее пребывает в ожидании, стоит ему едва об этом заговорить. Неужели это жадность? Она не знает, как назвать чувства, когда ты увлеченно наблюдаешь, как твой любимый идет на такой риск.

– В прошлый раз твоя температура держалась около 33 градусов, – фыркает Джей и добавляет: – Конечно, я бы знал точно, если бы измерил ректально.

– Сколько раз можно повторять, ты никогда этого не сделаешь, – отвечает Колин.

Люси сидит и смотрит, как они прикалываются, словно двенадцатилетние, и потом отворачивается и переключает внимание на свою тетрадь. Она выводит непонятные круги, цветы и облака, пытаясь вспомнить любимые слова и как их написать карандашом на бумаге.

Кристаллический. Решетка. Момент. Сублимация. Энтальпия.

Эти слова вертятся у нее в голове, напоминая об уроках, о летней подготовке к университету, о стипендии, которую она так и не получила. Когда она опускает взгляд на бумагу, то видит, что все слова написаны правильно, красивым ровным почерком. Она продолжает смотреть на них, радуясь этому небольшому возвращению. У нее больше не будет возможности так долго держать карандаш, переносить свои мысли на бумагу, поэтому наблюдать, как на ней появляются слова, так же захватывающе, как и странная одержимость парней проворачивать дела на озере.

– Вот черт, Люси! – кричит Колин, и она тут же замирает, ломая карандаш о бумагу.

– Что?

– Ты пишешь, – он улыбается, словно она малыш, который сделал свой первый шаг.

Джей свистит и не спеша ей аплодирует. Колин встает, отодвигает огромную кипу книг и одеял и садится рядом с ней.

Он потирает ее плечо и говорит:

– Думаю, в последние дни ты становишься сильнее. Почти реальной.

Она смотрит на него. Он уже говорил это, и кажется, что эти слова ему не по силам, словно он собирает мысли по кусочкам. Прежде чем она успевает ему сказать, что именно это он говорил прошлой ночью, как окно с шумом распахивается, и в комнату врываются вихри холодного воздуха, перебивая восторг Колина. Он спешит закрыть окно, и когда возвращается, его руки оказываются такими же холодные, как и ее, но эти легкие прикосновения кажутся обжигающими.

Ей любопытно, так ли тигр улавливает запах своей жертвы, или так ли бегун-марафонец чувствует пальцами ног стартовую черту. Она чувствует, будто может взорваться, и миллион крошечных частиц испарится с поверхности ее кожи. Неужели эта легкость, что она ощущала, как Колин раздевается до боксеров, означает ее возможность взлететь?

В прошлый раз, когда Колин разделся и прыгнул, словно он давно не сомневался, сможет он это сделать или нет. А на этот раз он смотрит на нее, медленно расплываясь в улыбке, после чего моргает и шагает вперед. Она делает шаг зада, потом еще один, поворачиваясь к тропе, прежде чем он уйдет под воду.

Именно этого она ждет. Это их место встречи на тропе, и они поворачиваются и, спотыкаясь, со всех ног бегут к сараю.

Джей сказал, что сможет дать им час.

Целый час.

Несмотря на то, что снаружи яркое утро, в сарае темно, как ночью. Лучики света играют с пылинками, а кожа Колина сейчас словно светится изнутри, будто теперь это он другой, а не она.

От неожиданности он ругается себе под нос, обхватывает ее лицо обеими руками, целуя ее так сильно и жадно, отступает назад и помогает ей опуститься на надувной матрас, отбрасывая в сторону одеяла. Повсюду летает пыль и опавшие листья, но это не имеет никакого значения. Его кожа, ее кожа и прикосновения, такие нежные и горячие. Не слишком напористые и не слишком легкие. Идеальные.

Они целуются, отрываясь друг от друга всего на секунды, чтобы снять остатки одежды, и вот он движется на ней и в ней и что-то говорит, и ей наплевать, что скоро это кончится, потому что эти чувства – это чувство – именно то, что они будут помнить. Их связь, прикосновения, понимание, которое не выразить словами. Колин у ее шеи шепчет, как сильно он ее любит, когда дрожит над ней.