Зеленые таланты и черные томаты

Декоративно‑садовое поветрие достигло долин Люберо – на два десятка лет назад. Сбегавшие от своего промозглого климата северяне, без сомнения, полюбили свои вторые дома, солнце и сухое тепло Прованса. Однако, привыкнув к новизне, к постоянно висевшему в небе светилу, оглядываясь вокруг, они заметили, что чего‑то им недостает. Пейзаж, несомненно, впечатляющий: серые и зеленые просторы, склоны холмов, кряжи предгорий, низкорослый дубняк… Но… слишком голо.

Да, конечно, лаванда, ракитник, розмарин… Да, виноград, вишня, иной раз и миндальное дерево чахлое, полузасохшее… Но тоскует душа по чему‑то более пышному, изобильному. Сезонные беженцы с севера мечтали о более яркой, более декоративной растительности. О садовых беседках и цветочных клумбах. О на травке полежать, на персональной. Воображение рисовало им настоящий сад, изобилие роз, гирлянды глициний, смягчающие весь этот бесконечный камень, деревья, настоящие деревья, а не здешние карлики. Пренебрегая местными условиями, они принялись планировать свои личные оазисы среди каменистых полей и холмов.

Пришлось преодолевать такие существенные препятствия, как неблагоприятный климат, скудная почва и недостаток воды. Не меньшей проблемой оказалось свойственное человеческой природе нетерпение, нежелание томиться долгие годы в ожидании результатов. Сад, заложенный с нуля, требует для своего развития лет десять, а то и четверть века, прежде чем достичь зрелости и, главное, декоративной фотогеничности. Платанам, дубам и оливам требуется еще больше времени. Что уж говорить о классическом рецепте безупречного газона: посеять, а потом поливать, укатывать и подстригать двести лет. Такое возмутительное отсутствие энтузиазма и понимания человеческих потребностей со стороны природы требовало внесения корректив. Кому охота всю жизнь провести среди саженцев?

Нетерпение иностранцев поначалу удивляло местных. К чему эта спешка? Сельскому обществу, привыкшему к неспешному чередованию времен года, к миллиметровым темпам роста, идея насилия над природой, подстегивания ее, казалась дикой. Но заблестели монетки, зазвякали, и население увидело новые возможности. Возникла целая индустрия садов на заказ, поставляемых с поражающей оперативностью, с впечатляющим умением и, следует признать, по ценам, не менее ошеломляющим.

Чаще всего процесс начинается с подпочвенного уровня. Прежде чем что‑то сажать, следует выяснить, куда, во что придется высаживать, в благодатную плодородную почву или в истощенную каменистую россыпь. Знакомство с участком размещения предполагаемого сада обескураживало. Лопата вызванного хозяином профессионала‑озеленителя скрежетала по щебню, выворачивала нечто серое и невразумительное вместо плодородного слоя, с частыми вкраплениями культурных наслоений. Что может вырасти на обломках битых горшков, на ржавых бидонах из‑под керосина, скрученных велосипедных рамах и колесах, битых бутылках, перегнивших сапогах и подштанниках? Да ничего. Для вашего сада, мсье, нужна земля. Многие тонны настоящей плодородной почвы. Нужна, разумеется, и вода, чтобы она не засохла, не развеялась по ветру, а дала жизнь саду вашей уважаемой мечты. Лишь после этого можно здесь что‑то посадить.

Откровения очередного экономического кризиса открыли иным мечтателям глаза на окружающую их красоту, на поля лаванды и тимьяна, которые произрастают и даже процветают без привозной почвы и воды. Но другие отважные первопроходцы, более стойкие мечтатели – или просто нажившиеся на кризисе – раскошеливались и продолжали напирать на природу.

Первыми прибывали бульдозеры, выравнивали рельеф, нагребая горы камней, сухих корней да кустов‑неудачников, оказавшихся на дороге у мощного железа. Весь этот местный хлам беспощадно удаляли. Затем к участку тянулись цепочки самосвалов, доставлявших плодородную почву из каких‑то весьма удаленных мест. За ними следовали фургоны с розами, олеандрами, с мешками удобрений, грузовики со свернутыми в рулоны готовыми газонами, со стрижеными кустами самшита, с падубом с зеленой геометрией – шаровой, кубической да конической. Наконец, тяжелая артиллерия сада, деревья.

Не так уж редко можно наблюдать в Провансе путешествующие деревья. Помахивая ветвями, они проносятся по дорогам и сворачивают к месту назначения. Платаны выстраиваются вдоль ведущих к дому аллей, оливы свешиваются над прудами, липы, кипарисы и каштаны радуют глаз летними вечерами. Грузовики доставляют взрослые деревья, не вчера вступившие в фазу зрелости. Корневая система удерживается в громадной кадке или вместе с кубометрами земли стянута мешковиной. Внушительные рукотворные сады возникают в Провансе – за умопомрачительные суммы, следует отметить.

С течением времени здесь появилось множество садовых питомников, специальность pépiniériste [107]стала весьма популярной. Их даже больше, чем агентов недвижимости, в телефонных «Желтых страницах» Воклюза сотни имен и телефонов занимают одиннадцать колонок убористого шрифта. Их «лесные школы» занимают от нескольких квадратных метров перед покосившейся хижиной до нескольких акров прилизанных посадок со стеклянным офисом. В одно такое заведение я и заглянул однажды в поисках вдохновения и горшка герани.

Садовая империя мсье Аппи находится под Руссильоном, деревни, подставленной лучам солнца, пышущей румянцем – дома ее сложены из охряного камня, добываемого в карьере неподалеку. Вы переваливаете через холм, направляетесь по дороге на Горд, красноватый оттенок земли уступает место бурому, коричневому, по полям и склонам маршируют рядами виноградники, земля выравнивается, и тогда в отдалении над верхушками деревьев вы замечаете округлость стеклянной кровли.

Назвать это оранжереей язык не поворачивается. В этом стеклянном ангаре крошка‑«боинг» мог бы вырасти во взрослый самолет, и еще осталось бы место для скромных джунглей. Здесь и пахнет джунглями, воздух жаркий и влажный, отдает плодородной почвой. Не удивился бы, если бы из‑за кустов азалии выскочила мартышка, болтающая что‑то с провансальским акцентом. Редко где увидишь столько насыщенной зелени, столько оттенков зелени; и каждый листик пышет здоровьем. Юкка, гардения, переплетение фикусов… однолетние и многолетние, опадающие и вечнозеленые. Во всем невероятная безупречность, все доведено до совершенства. Кажется, в полной тишине можно было бы услышать влажный шепот растений, ощутить, как они развиваются. Но до полной тишины далеко, между кустами и деревьями передвигаются люди, толкающие тачки с саженцами, садовые дизайнеры и архитекторы консультируют клиентов, помечают что‑то в блокнотах, осторожно поглаживают листья. Идет отгрузка проданного зеленого товара. Удивительное предприятие. Такой дисциплины, такой продуктивности от живой природы, конечно, не дождешься. А ведь это еще не все.

Снаружи, через дорогу, растут деревья, тут находится «лесной» отдел. Здесь можно обнаружить столетние оливы и двадцатифутовые кипарисы, причем в немалом количестве, множество других деревьев, практически все, которые могут прижиться в Провансе. Далее находится участок самшита, подстриженного в форме boules, пирамид и довольно коренастых длинношеих птиц. К птицам присматривалась зеленая змея высотой футов в пять и, по моему непросвещенному мнению, лет шестидесяти от роду. Самшит вырастает примерно на дюйм в течение года. Впрочем, у меня отсутствует «зеленый талант» мсье Аппи, возможно, я ошибаюсь.

Хозяин все время снует по территории, мелькает между стволами и кустами; он знает все, постоянно что‑то кому‑то разъясняет, советует, от применения костной муки до борьбы с вредителями, он не брезгует и руки запачкать, и показать, как держать в руках садовые ножницы. Глаза его сверкают, да и как им не засверкать, ведь для управления таким хозяйством необходима уйма энергии. Я считаю, мсье Аппи вполне заслужил свой успех. Именно к нему нужно обратиться, если хочешь преобразовать свой скудный участок в цветущий сад, причем размером хоть с Версаль.

У меня к грандиозным садам и паркам смешанное чувство. Я восхищаюсь оптимизмом, активностью озеленителей, фантазией, усердием их, а также конечным результатом их деятельности. Я видел их произведения. Эти сады выглядят так, как будто их заложили в XIX веке, а не в прошлом году. Но хотел бы я владеть садом, требующим постоянной борьбы с природой, постоянного подкармливания пачками пятисотфранковык ассигнаций? Не думаю. Такой сад – огромная ответственность. Природа отступит – временно. Но я уверен в ее конечной победе. Она упорнее, у нее нет перерывов на ланч.

Я давно уже решил, что Версаль не в моем духе, слишком много шика и слишком трудоемкое в управлении предприятие. Мне бы что‑нибудь лучше поддающееся контролю. И я нашел человека, способного мне помочь.

Жан‑Люк Данейроль специализируется на садах съедобных, на potager [108]. С таким же энтузиазмом, с каким другие садовники и ландшафтники расписывают вам лужайки и скверы, тенистые аллеи и шелестящие кроны, Жан‑Люк превознесет вам целебные свойства морковки.

Об этом человеке мне рассказал один из знакомых. В зимний день ему довелось прогуливаться с Жан‑Люком по дубовой рощице. Внезапно Жан‑Люк шагнул к совершенно обычному дереву, такому же обдутому ветрами, оголенному, как и его соседи. Но у основания его угадывалась полоса как будто опаленной земли. Жан‑Люк опустился на колени, принюхался, поцарапал поверхность, снова понюхал и принялся копать обеими руками. Не прошло и минуты, как он осторожно извлек из земли трюфель.

Мне тут же захотелось увидеть это уникальное явление природы. Я представлял себе нечто мифологическое, получеловека‑полусобаку, причем собаки мне вспоминались приземистые и косматые. Конечно же, большая черная мочка носа, влажная и блестящая. При встрече выяснилось, что Жан‑Люк гораздо симпатичнее. Густая темная шевелюра, проницательный взгляд больших карих глаз, улыбка как будто с рекламы голливудского дантиста‑косметолога. Ничего собачьего во внешности. Познакомившись с ним, я, однако, почти сразу заметил в нем нечто отличающее его от других людей, даже от тек, которые по роду деятельности взаимодействуют с природой. С землей он как будто сросся, мне казалось иногда, что он видит сквозь нее. Шагая там, где до него прошли сотни других, он найдет то, чего никто до него не заметил.

Однажды я зашел к нему в контору – обычное рабочее помещение садовода‑огородника с сапогами под вешалкой, с пакетами семян в выдвижных ящиках, с резким приятным запахом горящего в чугунной плите эвкалипта. Он предложил показать мне свои, как он назвал их, иконы. Это оказались фрагменты древней истории, обнаруженные Жан‑Люком чуть ли не у порога дома. На этом месте находилось то, что он определил как poubelle antique, то есть древняя свалка. За шесть тысяч лет обитания в этих местах люди оставили немало следов своего существования.

Жан‑Люк продемонстрировал несколько небольших каменных топоров, некоторые совсем крохотные, не больше спичечного коробка. Камни для их изготовления подбирались в долине реки Дюранс, затачивались, полировались до тусклого блеска. Похожие на игрушечные томагавки, они явно не годились в боевые топоры. Возможно, люди неолита, открыватели сельского хозяйства, использовали их в качестве инструмента для очистки местности от кустарника. Огородники каменного века не отличались воинственным характером.

Последовали находки более позднего периода. Древнеримские монеты, слегка обтертые, с закруглившимися краями, но украшенные узнаваемыми изображениями и надписями. На одной смазанный мужской профиль сопровождался вполне читаемой надписью: AUGUSTUS CAESAR. На другой была изображена женщина, сидящая подле амфоры. Отломившийся от статуи мраморный палец в натуральную величину. Совершенной формы куб, покрытый темно‑синей мозаикой. И множество обломков керамических сосудов, некоторые с именами древних гончаров, другие отмечены вдавленным в глину до обжига большим пальцем.

– А об этом что скажете? – Жан‑Люк ухмыльнулся и протянул мне почти плоский и почти квадратный керамический прямоугольник размером не более моей ладони. На нем оказался рельеф человеческой пары в ракурсе, скрывающем лица, вероятно, ради сохранения репутации. Мужчина и женщина в пароксизме любовной акробатики, древняя непристойная шутка. Возможно, обломок блюда, подававшегося на стол по соответствующему поводу. А что это за повод? Оргия? Свадьба? Бар‑мицва? Может, такого рода декор вовсе не считался в Древнем Риме скабрезным и блюдо можно было подавать на стол в доме среднего класса по случаю посещения соседями?

Передо мной лежали извлеченные из земли плоды трудов древних гончаров, монетчиков, художников, а за окном из той же земли торчали столбы с телефонными проводами, возле дома скучали автомобили, вдаль убегала асфальтовая лента дороги. Странное чувство охватило меня. Люди жили здесь тысячи лет, оставляли после себя разнообразнейшие изделия, сейчас вызывающие любопытство, восхищение, занимающие места в музеях. Не мог я представить, что оставленные нами железяки и куски пластика вызовут такой же интерес потомков.

Я спросил Жан‑Люка, как у него получается обнаруживать то, что другим недоступно.

– С'est le regard du jardinière [109], – ответил он. – Взгляд садовника, не просто видящего землю перед собой, но изучающего ее.

Я понимаю, что все не сталь просто, но он настаивает. Для него археология – просто хобби, не более.

Дело его жизни – овощи. Воскресное утро он обычно проводит на рынке в Апте, продает свою продукцию, выращенную исключительно à la façon biologique [110], то есть без сомнительных благодеяний современной химии. Он не применяет ни пестицидов, ни гербицидов, ни сложных коктейлей для ускорения роста и созревания. Никаких ухищрений против матушки‑природы. Когда я рассказал ему, что видел в Калифорнии лавку – кажется, она называлась «Овощной бутик», – в которой продавались кубические помидоры, чтобы сэкономить место в холодильнике, он ничего не ответил. Выражение лица говорило за него.

Жан‑Люк всегда выращивал свои овощи экологически чистым способом, еще до того, как естественность вошла в моду. Воодушевленные разглагольствования о возвращении в лоно природы его раздражают. Он говорит, что серьезные огородники никогда землю не покидали. Однако оживление интереса к органическому огородничеству сделало его кем‑то вроде овощного гуру. Жан‑Люк автор небольшой элегантной книжки о луке и чесноке – это первая книга, в которой я нашел советы по отпугиванию летучих мышей‑вампиров. Только что он завершил написание второй книги, о томатах. Теперь он стал экспертом‑практиком, он создает potagers для обращающихся к нему за помощью, учит, как лучше выращивать овощи. Если вы его как следует попросите, он даже согласится прийти их попробовать вместе с вами.

Наиболее известный из его клиентов – Ален Дюкасс, в настоящее время самый знаменитый шеф‑повар Франции, отмеченный шестью мишленовскими звездами. У Дюкасса ресторан в Париже (три звезды), второй в Монте‑Карло (три звезды) и недавно открылся третий, в Верхнем Провансе, в Мустье‑Сект‑Мари. Здесь, в Мустье, Жан‑Люк создал огород, достойный короля гастрономии, не тривиальный бобово‑горохово‑луковый закуток, а современный дом для древних, почти забытых растений.

А собирает Жан‑Люк этих почтенных представителей растительного мира по всей стране. Иной раз он обнаруживал их одичавшими, на лугах и в лесах, полузадушенными сорной травой в заброшенных огородах. Жан‑Люк поддерживает контакты с ветеранами, годящимися ему в отцы и деды, и те передают ему семена растений, полученных от своих предков. Он роется в литературе, изучает классику, проштудировал книгу Вильморена «Огородные растения», увидевшую свет в 1890 году. Вильморен описывает растения, которые употребляли в пищу наши предки. Таким образом, Жан‑Люк обнаружил дальнего родственника пастернака, целый ряд ароматических трав и еще одну диковину, которую, как мне кажется, ожидает блестящая будущность.

С первого взгляда видишь перед собой обычный помидор – только почему‑то черный. По гладкости кожицы, по плотности – помидор. Приглядевшись, понимаешь, что он не черный, а скорее темно‑лиловый, похож по цвету на баклажан. Вкус нежный, однако чуть порезче, чем у обычного красного томата, но облик совершенно эффектный. Предвижу его популярность у шефов, склонных украшать обширные белые тарелки живописным многоцветием салатов. Если повезет, черный томат, чего доброго, затмит кубический.

Когда мы в последний раз виделись с Жан‑Люком, он работал над экспонатом для огородного фестиваля в Шомоне. Спроектированный им образцовый огород я увидел выполненным в масштабе на листе фанеры. У мастера‑огородника получилось своего рода наглядное пособие для огородного лицея.

На четырех квадратных участках разместились полтораста видов растений: листовые, луковичные, плодовые овощи, корнеплоды. Каждый из четырех квадратов отграничен низкой живой изгородью из самшита. Гравиевые дорожки, разделяющие квадраты, пересекаясь, образовали крест. В центре, на пересечении дорожек, Жан‑Люк разместил мемориал, патетический аккорд: скелет погибшей в холода 1956 года оливы. В дальнем конце огорода облагороженная садовая glorieite [111]с остроконечной крышей.

Модель демонстрировала все элементы огорода. Мелкие клочки тонкой бумаги разных цветов представляли растения, гравий дорожек на модели изображал крупный песок, из которого торчала веточка, символ погибшей оливы. Образцовый пример французского садово‑паркового стиля, все аккуратно, чисто, симметрично. Выпусти француза на природу, и он сразу начнет присматриваться, как ее организовать, привести к общему знаменателю. Затем станет выбирать, что бы в ней вкусненького съесть. Огород удовлетворяет оба стремления – к красоте и к гастрономическим радостям.

Мне огород на модели понравился, и я спросил Жан‑Люка, не смог бы он спроектировать скромный огородик для нас с женой, небольшой участок, на котором мы смогли бы выращивать черные томаты да репу.

Он пообещал заняться этим, вернувшись из Нью‑Йорка. Он с женой собирался туда на неделю, в первый раз в Америку. Что от нее ожидать, от Америки? Я купил для него карту Манхэттена и, пока он ее разглядывал, размышлял, что бы посоветовать.

Но куда послать профессионала‑огородника в Нью‑Йорке? Сразу в голову приходит Центральный парк. Размер его – почти вдвое больше княжества Монако, – разумеется, произвел бы на Жан‑Люка впечатление, но мне казалось, что ему вряд ли понравится произвольное переплетение извилистых дорожек, полное отсутствие прямых, недисциплинированные деревья – во всем полный беспорядок. Кроме того, парк опасен для здоровья своими смертельными сосисками в тесте и хулиганами на роликовых коньках.

Я подумал, что ему понравится зеленое оформление Парк‑авеню с весенним цветением на газонах и ниспадающие над улицей висячие сады пентхаусов на крышах.

Овощи там все крупнее, вида более парадного, куда как многочисленнее, чем в Европе. Предложение не зависит от сезона. А представляют их публике торговцы‑корейцы, монополизировавшие овощную торговлю на Манхэттене. Обмен опытом с ними, несомненно, затруднит языковый барьер. Я представил себе, как кореец и провансалец попытаются обсудить характеристики кабачков.

В конце концов я придумал, что ему посоветовать. Если хочешь видеть, где в Нью‑Йорке культивируют зелень, где ее холят и лелеют, иди на биржу.

Жан‑Люк поднял голову, оторвался от карты, зачарованный симметрией сетки улиц центрального Манхэттена.

– Никогда не думал, что все так логично. Так просто.

– И интересно, – поддакнул я. – Очень интересно. Только скорость после Прованса поражает. Там все куда‑то несутся.

– Почему?

Самый случай в ответ пожать плечами.

Р. S.

Одиннадцатью годами раньше, скорее случайно, нежели умышленно, я написал «Год в Провансе». Было бы удивительно, если бы за это время ничего не произошло, ничто бы не изменилось. Перемены заметны, и некоторые – прежде всего британская пресса – утверждают, что в иных виноват я. Одно из моих преступлений – я вызвал интерес людей к описанному региону, побудил их посетить Прованс. Причем многих. Слишком многих, если верить их утверждениям. Хуже того, я пригласил туда публику не лучшего сорта. Одна весьма оригинальная газетная заметка сообщала о толпах английских футбольных хулиганов, хлынувших в Люберон. Я, впрочем, сомневаюсь, что эти господа вообще берут книги в руки, мои или любые другие. Мы готовились к нашествию бандитов с пивными бутылками, к разбою и разрушению. Но хулиганов все же никто не проинформировал, и все обошлось.

Другие пророчества о вторжениях и разрушениях прозвучали с расстояния в тысячу миль от Прованса, с другого берега Ла‑Манша. Они предвещали конец южной французской природы под подошвами несметных толп туристов. Интересно было оторвать взгляд от статьи и глянуть в окно на пустынную равнину и пустую дорогу. И никаких орд диких туристов.

Нет, все же не так уж много переменилось за прошедшие одиннадцать лет. Вина у соседей‑виноделов сильно улучшились, появились новые рестораны и кафе. В некоторых более популярных деревнях, например в Горде и Боньё, действительно наблюдается наплыв отдыхающих в июле‑августе. Но кошмарные монументы массового туризма, отели на три сотни номеров, так и не появились в Провансе и не появятся, если действующие ограничения на строительство останутся в силе. Прованс все еще прекрасен. Обширные пространства остаются дикими, неосвоенными. Мир, тишина, столь редкие в современном мире, здесь еще не стали дефицитом. Народ постарше по‑прежнему играет в boules. Рынки, как и раньше, колоритны и изобильны. Воздух чист, дышится легко.

Местность определяется людьми, ее населяющими, и я с радостью убеждаюсь, что они совершенно не изменились. Пользуясь случаем, хочу выразить всем им благодарность за доброту и гостеприимство. Нам дали возможность ощутить, что мы здесь у себя дома.

[1]Погреба (фр.).

[2]Булочная (фр.).

[3]Мелко рубленная и жаренная в сале свинина (фр.).

[4]Паштет (фр.).

[5]Гусиная печень (фр.).

[6]Шары (фр.).

[7]Шляпа (фр.).

[8]Кепка‑бейсболка (фр.).

[9]Возмутительно! (фр.)

[10]Изуродованные тыквы! (фр.)

[11]Кушанье, посыпанное сыром и обжаренное в сухарях (фр.).

[12]Взбитые сливки (фр.).

[13]Замечательно (фр.).

[14]Мопед (фр.).

[15]Здесь: Что же (фр.).

[16]довольно коротко (фр.).

[17]Писатель (фр.).

[18]Неплохо (фр.).

[19]Здесь: Сарафанное радио (фр.).

[20]Красивый малый (фр.).

[21]Естественно (фр.).

[22]Санитарный кодекс (фр.).

[23]Сельскохозяйственный кредит (фр.).

[24]Мерзавец (фр.).

[25]Мэрия (фр.).

[26]Разрешение на охоту (фр.).

[27]Ну да (фр.).

[28]Дрожь (фр.).

[29]Багеты (фр.).

[30]Круассаны (фр.).

[31]Колбасные изделия (фр.).

[32]Профсоюз законодательных инициатив (фр.).

[33]Слабое вино (фр.).

[34]Мучная лепешка, калач, лепешки с сыром, ресторанный хлеб, хлеб деревенский и дрожжевой хлеб (фр.).

[35]Небольшой овечий сыр (фр.).

[36]Камамбер из козьего молока (фр.).

[37]Провансальская серая виноградная улитка (фр.).

[38]Провансальское блюдо из каперсов, маслин и анчоусов (фр.).

[39]Строительные площадки (фр.).

[40]Дом культуры (фр.).

[41]Бранное слово (фр.).

[42]Разновидность игры в шары (фр.).

[43]Ах, опять требуется поцелуй Фанни (фр.).

[44]Предмет особой ненависти (фр.).

[45]Соблазнительный (фр.).

[46]Подождите (фр.).

[47]Пойдемте, мсье (фр.).

[48]Железная дорога (фр.).

[49]Бакалея (фр.).

[50]Здесь: Технический перерыв (фр.).

[51]Печально (фр.).

[52]Марка изделия (фр.).

[53]Чрезмерный (фр.).

[54]Кабачок (фр.).

[55]Острое ударение (фр.).

[56]цикады (фр.).

[57]Муниципальный кризис (фр.).

[58]Общественные туалеты (фр.).

[59]Прийди, душенька, прийди! (фр.)

[60]Буйабес – рыбная похлебка с чесноком и пряностями (фр.).

[61]Морской еж (фр.).

[62]Бакалейные магазины (фр.).

[63]Сокрытие дурных запахов (фр.).

[64]Чесночный соус (фр.).

[65]Здесь: Сырный детонатор (фр.).

[66]Потрясен острым и точным обонянием (фр.).

[67]Истинный «Лагиоль» (фр.).

[68]Дальнобойщик (фр.).

[69]Путевая станция (фр.).

[70]Французская глубинка (фр.).

[71]Трясунка, змеиное дерево (фр.).

[72]Дижестивы – напитки, подаваемые в завершение приема пищи и способствующие пищеварению (фр.).

[73]Здесь: Высокая кухня (фр.).

[74]Демонстрация богатства (фр.).

[75]Радость поесть (фр.).

[76]Время сбора винограда (фр.).

[77]Без проблем (фр.).

[78]Возможно (фр.).

[79]Здесь: Нужные адреса (фр.).

[80]Божественные шарантские (фр.).

[81]Вот именно (фр.).

[82]Деревенские дома, господские, овчарни (фр.).

[83]Да нет же (фр.).

[84]А, ну и прелестно! (фр.)

[85]Смелее! (фр.)

[86]Пожизненный доход (фр.).

[87]Отвратительно! (фр.)

[88]Чудо! (фр.)

[89]Дело Машен (фр.).

[90]Смешно, не правда ли? (фр.)

[91]Не глупо, да? (фр.)

[92]Ординарное красное (фр.).

[93]Вербена (фр.).

[94]Чабёр садовый душистый (фр.).

[95]Масло из‑под пресса (итал.).

[96]Высший сорт (фр.).

[97]Путешествие по кишкам (фр.).

[98]Растирание (фр.).

[99]Ну как, течет? (фр.)

[100]Время нюхать (фр.).

[101]Печеный артишок с грибами и салом (фр.).

[102]Тушеное мясо (фр.).

[103]Магазин нижнего белья (фр.).

[104]На корсеты требуется время (фр.).

[105]Омлет с трюфелями (фр.).

[106]Внешний вид (фр.).

[107]Владелец питомника (фр.).

[108]Огород (фр.).

[109]Взгляд садовника (фр.).

[110]Биологически чистый способ (фр.).

[111]Беседка (фр.).