Специфика формирования маскулинности в России

Как выглядят на этом фоне российские мужчины? Если верить тому, что мы сами о себе пишем, в России «настоящих мужчин» нет, не было и быть не может. «Мужчина состоит из свободы, чести, гипертрофированного эгоизма и чувств. У русских первое отняли, второе потерялось, третье отмерло, четвертое - кисель с пузырями» - утверждает Виктор Ерофеев1.

На мой взгляд, ситуация не столь безнадежна. Глобальные тенденции, о которых говорилось выше, просто осуществляются у нас в соответствии с национальными особенностями страны, сложившимися задолго до 1917 г.

Гендерный порядок и стереотипы маскулинности в России всегда были противоречивыми. Хотя древнерусское общество было типично мужским и патриархатным, женщины играли заметную роль не только в его семейной, но и в политической и культурной жизни. В русских сказках присутствуют не только образы воинственных амазонок, но и беспрецедентный, по европейским стандартам, образ Василисы Премудрой. Европейских путешественников и дипломатов ХVIII - начала ХIХ вв. удивляла высокая степень самостоятельности русских женщин, то, что они имели право владеть собственностью, распоряжаться имениями и т.д.

Старые и новые философы, фольклористы и психоаналитики в один голос говорят об имманентной женственности русской души и русского национального характера.

«Тайна души России и русского народа, разгадка всех наших болезней и страданий - в недолжном. В ложном соотношении мужественного и женственного начала», - писал Н. А. Бердяев, отмечая недостаток «мужественности в народе, мужественной активности и самодеятельности»2.

По словам Георгия Гачева, «субъект русской жизни - женщина; мужчина - летуч, фитюлька, ветер-ветер; она - мать-сыра земля. Верно, ей такой и требуется - обдувающий, подсушивающий, а не орошающий семенем (сама сыра - в отличие от земель знойного юга); огня ей, конечно, хотелось бы добавить к себе побольше...»3.

В русском языке и народной культуре Россия выступает в образе матери. В русской семье существовало особое почтение к женщине-матери, тогда как отцы и мужья часто выглядят слабыми и несамостоятельными. Маскулинность часто проявлялась главным образом в деструктивной и антисоциальной форме - в бесшабашной удали, пьянстве, драках и т.п. Некоторые историки связывали это с политическим деспотизмом и недостатком индивидуальной предприимчивости.

Советская власть продолжила эту противоречивую традицию.

Советский тоталитаризм, как и всякий иной, был по своей сути мужской культурой. Официальный телесный канон советского искусства 1930-х гг. характеризуется «обилием обнаженной мужской плоти»4 - парады с участием полуобнаженных гимнастов*, многочисленные скульптуры спортсменов, расцвет спортивной фотографии; не построенный культовый Дворец Советов должны были украшать гигантские фигуры обнаженных мужчин, шагающих на марше с развевающимися флагами.

Правда, в отличие от нацистского, в советском искусстве гениталии всегда закрыты, его телесный эталон больше напоминает унисекс. Но этот «унисекс» как в эстетике, так и в педагогике, был сильно маскулинизирован. Советское «равенство полов» молчаливо предполагало подгонку женщин, включая и их тело, к традиционному мужскому стандарту (все одинаково работают, все готовятся к труду и обороне, никаких особых женских проблем и т.д.). Одним из аспектов этой политики была и лицемерная большевистская сексофобия.
Однако гипертрофия одних «маскулинных» ценностей (коллективизм, дисциплина, самоотверженность) достигалась за счет атрофии других, не менее важных черт – энергии, инициативы, независимости и самостоятельности.

Экономическая неэффективность советской системы, в сочетании с политическим деспотизмом и бюрократизацией общественной жизни оставляли мало места для индивидуальной инициативы и независимости. Чтобы добиться экономического и социального успеха, нужно было быть не смелым, а хитрым, не гордым, а сервильным, не самостоятельным, а конформным. С раннего детства и до самой смерти советский мужчина чувствовал себя социально и сексуально зависимым и ущемленным.

Социальная несвобода усугублялась глобальной феминизацией институтов социализации и персонифицировалась в доминантных женских образах. Это начиналось с раннего детства в родительской семье. Из-за высокого уровня нежеланных беременностей и огромного количества разводов, каждый пятый ребенок в СССР воспитывался без отца или хотя бы отчима. В середине 1980-х гг. только в так называемых материнских семьях воспитывалось около 13,5 миллионов детей.

То же самое наблюдается и сегодня. По данным выборочной переписи 1994 г., 20% российских семей с несовершеннолетними детьми были неполными и 19,6% всех детей рождены вне брака. Да и там, где отец физически присутствует, его авторитет в семье и роль в воспитании детей, как правило, значительно ниже, чем роль матери. Отцы обладают преимуществом только в информационной сфере, когда речь идет о политике и спорте5.

В детском саду и в школе главные властные фигуры - опять-таки женщины. В официальных подростковых и юношеских организациях (пионерская организация, комсомол) тон задавали девочки (среди секретарей школьных комсомольских организаций они составляли три четверти). Мальчики и юноши находили отдушину только в неформальных уличных компаниях и группах, где власть и символы были исключительно мужскими. Многие такие группы в России, как и на Западе, подчеркнуто мизогинны.

После женитьбы молодому мужчине приходится иметь дело с любящей, заботливой, но часто доминантной женой, которая, как некогда его мама, лучше него самого знает, как планировать семейный бюджет и что нужно для дома, для семьи. А в общественно-политической жизни все контролировалось властной «материнской» заботой КПСС.

Этот стиль социализации, несовместимый ни с индивидуальным человеческим достоинством, ни с традиционной моделью маскулинности, вызывал противоречивые психологические реакции.

На идеологическом уровне безотцовщина и тоска по мужскому началу способствовали трансформации образа отсутствующего реального отца в характерный для всякого тоталитарного сознания (так было и в нацистской Германии) мифологизированный унитарный образ Вождя, Отца и Учителя.

Несколько ниже располагаются идеализированные образы коллективной маскулинности, мужского (особенно воинского) товарищества и дружбы. Принадлежность к коллективному мужскому телу, сочетающая гомосоциальность с неосознанным гомоэротизмом, психологически компенсирует мужчине его слабость и несамостоятельность в качестве отдельного индивидуума: каков бы я ни был сам по себе, в рамках группового «мы, мужики», я силен и непобедим. «Русский мужчина-конь скачет, скачет, его несет, он сам не понимает, куда он скачет, зачем и сколько времени он скачет. Он просто скачет себе и все, он в табуне, у него алиби: все скачут. и он тоже скачет»6.

На бытовом уровне компенсация и гиперкомпенсация «слабой» маскулинности имеет несколько вариантов.

В одном случае это идентификация с традиционным образом сильного и агрессивного мужика, утверждающего себя пьянством, драками, жестокостью, членством в агрессивных мужских компаниях, социальным и сексуальным насилием.

Во втором случае покорность и покладистость в общественной жизни компенсируется жестокой тиранией дома, в семье, по отношению к жене и детям.

В третьем случае социальная пассивность и связанная с нею выученная беспомощность компенсируется бегством от личной ответственности в беззаботный игровой мир вечного мальчишества. Не выучившись в детстве самоуправлению и преодолению трудностей, такие мужчины навсегда отказываются от личной независимости, а вместе с нею - от ответственности, передоверяя социальную ответственность начальству, а семейную - жене.
Но при любом раскладе люди испытывают неудовлетворенность. Проблема «феминизации мужчин» и «маскулинизации женщин» появилась на страницах советской массовой прессы, начиная с моих статей в «Литературной газете» в 1970 г. С тех пор споры не затухали. Женщины патетически вопрошают «Где найти настоящего мужчину?», а мужчины сетуют на исчезновение женской ласки и нежности.

Широкий резонанс в обществе вызвала статья известного демографа Б. Ц. Урланиса «Берегите мужчин», в которой автор, опираясь на данные медицинской статистики о повышенной детской смертности, меньшей продолжительности жизни, вредных привычках, алкоголизме, курении, траспортных происшествиях и рискованном поведении мужчин, убедительно показал, что мужчины - не сильный, а скорее слабый пол, требующий особой заботы и внимания.