Лекция 5. Становление науки о коммуникации

1. Формирование предпосылок для развития коммуникативного знания в европейской социально-философской мысли.

2. Основные этапы в развитии коммуникативного знания.

3. Современные представления о коммуникации в «социальных подходах» к коммуникации.

1. Формирование предпосылок для развития коммуникативного знания в европейской социально-философской мысли.

Несмотря на то что формирование науки о коммуникации относится к ХХ веку, философская рефлексия по поводу феномена коммуникации насчитывает более двух тысячелетий. Истоки коммуникативной проблематики следует искать уже в античной философии. Вспомним, в частности, труды софистов, Платона, Аристотеля, Цицерона, в которых мы обнаруживаем серьезные попытки осмыслить сущность красноречия и вывести определенные законы искусства убеждения.

Одна из проблем, актуальных для античной философии, которая, хотя и косвенно, касается собственно коммуникации, – это вопрос о природе человеческого знания. Является оно врожденным или же приобретается на основе опыта и представляет собой результат некоторой суммы аргументов, в рамках которых достигается согласие между людьми? В соответствии со второй гипотезой речь – это не только инструмент, служащий для выражения или передачи мысли, но ее важный элемент. Истина, таким образом, не дана изначально, а формируется в споре, диалоге, т. е. в процессе коммуникации. Однако здесь кроется и определенная проблема, поднятая еще Сократом, выступавшим против софистов, и достаточно подробно рассмотренная в диалогах Платона.

Если обратиться прежде всего к учению греческих софистов, то обнаружится, что именно они первыми подметили следующую особенность человеческого восприятия: при желании, пользуясь определенными приемами построения речи, человека можно убедить в чем угодно, даже в заведомой лжи. Это та магия слов, которая обволакивает наше сознание и не дает истине к нему пробиться, красивая упаковка с заведомо ложным наполнением. Именно софисты первыми ощутили всю прелесть таких «языковых игр», в которых постепенно теряется суть предмета, и задолго до Витгенштейна и Рассела задали определенный «лингвистический поворот» в философской проблематике, принявший особый размах в ХХ веке. Уместно, на наш взгляд, вспомнить также и известное изречение софиста Протагора о том, что «человек есть мера всех вещей – существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют». Это означает, что истина – в человеке, и именно от него зависит, как с ней обращаться.

Софисты растворили мышление в речи, полагая, что логос (слово) отнюдь не срывает покров с бытия. Напротив, именно этот самый логос сродни «фармакону», что в греческом означало как лекарство, так и яд, в зависимости от дозировки.

Софисты сыграли огромную роль: положили начало искусству политики, учили лингвистике, причем в самом широком ключе – начиная с законов грамматики и заканчивая риторикой, они превратили философию в акт речи.

Первые софисты проиграли сражение: Платон и Аристотель определили их учение как заведомо ложное, как псевдофилософию, и наделили его статусом риторики дурного толка, лишенной смысла. Однако следующее поколение софистов, появившееся уже не в среде философов, а в среде ораторов, имело успех. Первые софисты, располагаясь в русле философского мышления, отдавали предпочтение дискурсу, который был направлен на достижение согласия, консенсуса. Второе поколение софистов, более не стремясь выразить себя в философии, избрало для своих упражнений историю. Тем самым наметился переход от онтологии (учении о бытии) к гуманитарным наукам и от софистики к литературе.

Ученик Сократа Платон (427—347 до н. э.) оставил, в отличие от своего учителя, достаточно обширное философское наследие. Во многих своих произведениях он не только в качестве главного персонажа вывел фигуру Сократа, но также постарался придать некий сократовский стиль своим рассуждениям – большинство его произведений написано в форме диалога Сократа с учениками, однако вложил он, по всей видимости, в уста последнего свои собственные рассуждения. Нас, однако, в первую очередь должна интересовать та часть учения Платона, в которой он рассуждает об искусстве красноречия, выступая против софистов, чему посвящен диалог «Федр». В нем автор описывает беседу Сократа с молодым афинянином Федром, предложившим Сократу обсудить произведение некоего софиста Лисия, где речь идет о любви. Цель, которую преследует Сократ, – убедить Федра в ошибочности рассуждений Лисия и заставить его принять иную (сократовскую) точку зрения на данную проблему. Сократ методично разбивает все аргументы Лисия, и в результате Федр признает ошибочность своей первоначальной позиции. Однако, выступая против «краснобайства» софистов, Сократ (или Платон его устами) преследует, фактически, ту же самую цель, – убедить ученика в справедливости его собственной точки зрения на ту или иную проблему. В конечном итоге спорящий не просто принимает позицию учителя, но еще и остается в счастливом заблуждении, что это есть его собственная точка зрения. Таким образом, мы можем сделать следующие выводы[36].

Во-первых, внутри данного произведения мы обнаруживаем блестящий пример искусства красноречия, подаваемый главным персонажем, – в его рассуждениях нет ни одного упущенного звена, а, кроме того, Сократ продвигает свою позицию по данному вопросу столь умело, что ни у читателя, ни, тем более, у Федра не остается ни малейшего сомнения в том, что именно так все и есть. Мастерство Сократа заключается в том, что он навязывает свое собственное мнение исключительно изящно и корректно: в беседе с Федром он постоянно употребляет выражения типа «согласен ли ты», «не так ли» и т. п. Создается иллюзию, будто Сократ не просто говорит с ним на равных, но даже несколько принижает свое собственное положение.

Во-вторых, если говорить не только о данном конкретном произведении, но и о творчестве Платона в целом, то становится ясно, что и его собственный выбор диалогического построения произведений весьма осознан – именно такая форма, причем литературно отточенная, позволяет легче усвоить исключительно сложные идеи, а также разом отмести все возможные контраргументы. Иными словами, создавая иллюзию полифонии, Платон, тем не менее, весьма идеологичен в том смысле, что не оставляет практически ни малейшей возможности принять в результате какую-либо иную по отношению к его собственной точку зрения.

Аристотель (384—322 до н. э.), как и его учитель Платон, был твердо убежден, что исследовать истину – это задача философии, а задача риторики – убеждать или, точнее, выяснять средства и методы эффективного убеждения. Аристотель создал трактат «Риторика», который одновременно является и практическим руководством (им, кстати, пользуются и сегодня), и аналитическим сочинением.

Риторика, по Аристотелю, есть искусство анализа и определения процессов, ведущих к завоеванию умов. Формально риторика близка логике и особенно диалектике. Последняя, не имея научного фундамента (здесь Аристотель разделяет точку зрения Сократа на диалектику как на способ рассуждения, в котором истина раскрывается через столкновение различных точек зрения на обсуждаемый предмет), опирается на мнения, разделяемые всеми или большей частью людей. Так и риторика изучает способы, с помощью которых люди советуют, обвиняют, защищаются, восхваляют, используя в качестве аргументов не исходные посылки, обязательные для научного дискурса, а распространенные убеждения.

В трактатах «Поэтика», «Категории», «Аналитики» Аристотель рассматривает различные виды речи. Если предметом «Риторики» является главным образом официальная публичная речь (судебная, совещательная), то «Поэтика» посвящена художественной речи (эпосу, лирике, драме, разделяющейся на комедию и трагедию), а «Аналитики» – фигурам речи (т. е. правилам ее построения).

Взгляды Цицерона (106—43 до н. э.) на риторику отличаются большей широтой, чем взгляды его предшественников. В них нет жесткого противопоставления философии и этики риторике. По его мнению, предмет риторики может быть понят и как структура любой речи на любую тему, и как искусство передавать свои знания с помощью речи. Определение риторики как спора, в котором мало кто интересуется истинным положением вещей, а речь идет лишь о том, чтобы в словесной борьбе выиграть дело, на взгляд Цицерона, слишком узко. Ораторское искусство необходимо и в других сферах человеческой деятельности, поэтому оно требует широкой эрудиции и специального образования в области философии, права, гражданского устройства и т. д. Таким образом, ораторство – это наука и искусство оформления мысли в речь, рядоположенное другим и необходимое в любой профессиональной деятельности.

Подведем итоги о роли античного наследия в становлении коммуникативной проблематики. Если на начальном этапе развития философии, во время господства натурфилософии, философская рефлексия была направлена на проблемы Космоса и природы, а человек рассматривался в неразрывной связи с природой, специфика собственно человеческого бытия не обсуждалась. Но в V веке до н. э. положение меняется: центральной проблемой для философских рассуждений становится проблема человека, а вместе с ней вопросы межличностных отношений, ставшие предметом этики и риторики.

Античная риторика внесла огромный вклад в зарождение и развитие коммуникативной теории и практики. Она уделила много внимания важнейшим проблемам государственной деятельности как арены столкновения ораторов, их воспитанию, технике подготовки речи. Была детально разработана структура речи, включающая такие элементы, как вступление, название и толкование названия, повествование, описание, доказательство, опровержение, обращение к чувствам, заключение. Теоретические же рассуждения о соотношении убеждения и истинного положения дел, о мышлении и речи, о роли слов в открытии (и сокрытии) истины, о природе самой истины стали основой, на которой строились дальнейшие исследования в области человеческой коммуникации.

Следующей важной предпосылкой для формирования коммуникативной проблематики является разработка немецкой классической философией принципиально важного категориального аппарата. Следует помнить о том, что в новоевропейской философии XVII—XVIII веков проблематика общения не принадлежала к числу сколько-нибудь существенных. Такая ситуация являлась следствием фундаментальных установок классического типа философствования, для которого была характерна ориентация на проблемы теории и методологии познания с центральной фигурой познающего субъекта как носителя универсальных познавательных способностей. Предполагалось, что в процессах познания субъект – суверенный, самодостаточный, способный собственными усилиями обретать и удостоверять истину, – не нуждается во взаимодействии и сотрудничестве с другими людьми как субъектами.

Классическая теория познания могла ограничиться понятием одного-единственного познающего субъекта (все остальные ему тождественны), но социальная философия той эпохи не могла представить себе общество, в котором не было бы множества взаимодействующих индивидов. Гражданская философия XVII века исходила из принципа «социального атомизма», постулировавшего исходную первичность индивидов по отношению к обществу и государству, причем последнее понималось как результат их добровольного или насильственного объединения. Теории общественного договора предполагали сознательное добровольное согласие участников и, соответственно, общение между ними, но и в этом случае процесс общения индивидов не становился предметом философской рефлексии.

Ситуация действительно была таковой, тем не менее, эпохой формирования философских теорий социального общения стала эволюция немецкой философии в период от Канта до Маркса[37]. В ходе этого процесса проблематика социальной коммуникации исследовалась многомерно и вариативно, развиваясь от абстрактных и односторонних трактовок в трансцендентальном идеализме Канта и Фихте до конкретных понятий социального общения, фиксирующих историческое многообразие его содержания, функций, способов и форм.

Следует, однако, отметить, что большинство немецких философов были склонны трактовать человеческое общение в категориях субъектно-объектной связи, а не субъектно-субъектной. Таким образом, вместо принципа диалогичности межличностной коммуникации восторжествовал принцип ее монологичности. Рассмотрение коммуникации в качестве однонаправленного процесса закрывало дорогу к созданию адекватной теории межличностной коммуникации как субъектно-субъектных отношений (Я – другое Я) и останавливалось на уровне ее понимания в качестве субъектно-объектных отношений, где другая сторона превращалась в пассивный объект воздействия инициатора коммуникации (Я – Он).

Исключением из данной традиции стал Шлейермахер, представитель немецкого романтизма. Для него общение между людьми – это общение между равными (субъектно-субъектное отношение). Признание этого факта стало для него предпосылкой и фундаментом последующей разработки теории понимания – герменевтики – как основы подлинно человеческих взаимоотношений. Шлейермахер рассматривал герменевтику в качестве «искусства постижения чужой индивидуальности», «другого». Ее предметом выступает прежде всего аспект выражения, а не содержания, поскольку именно выражение есть воплощение индивидуальности. Кроме того, Шлейермахер определяет герменевтику и как метод всех гуманитарных наук, доказывая, что с помощью психологического «вживания» можно проникнуть во внутренний мир не только современника, но и авторов древних текстов, и на этой основе реконструировать исторические события, поняв их глубже, чем сами участники.

Помимо техники понимания и толкования различных сочинений, герменевтика раскрывает саму интерпретативную структуру, характеризующую понимание как таковое: у Шлейермахера она нашла свое выражение в принципе герменевтического круга. Суть его состоит в том, что для понимания целого необходимо понять его отдельные части, но для понимания отдельных частей уже надо иметь представление о смысле целого. Так, слово – часть предложения, предложение – часть текста, текст – часть творческого наследия данного автора и т. д.

Шлейермахер развивает понятие герменевтического круга, вводя две его разновидности. Первая, традиционная для герменевтики, – когда часть текста соотносится со всем текстом как целым и мы выясняем смысл целого относительно его частей. Другая интерпретация герменевтического круга состоит в том, что текст рассматривается в качестве части, а культура, в которой он функционирует, в качестве целого. В этом случае соотношение между частью и целым приобретает совершенно иной характер: понимать отдельную мысль и произведение в целом можно исходя из всей совокупности «жизненных отношений» автора текста. Диалектика части и целого осуществляется в двух плоскостях. На первом уровне часть берется как отрывок произведения, а целое – как само произведение. На втором уровне раскрывается взаимодействие между совокупностью условий внешней и внутренней жизни автора как целым и его произведением как частью. При последовательном рассмотрении отдельных частей понимание целого изменяется. Окончательное понимание текста (целого) конструируется из пониманий отдельных его частей. Одновременно происходит и обратный процесс: понимание целого влияет на понимание уже прочитанных частей, поэтому мы возвращаемся назад и уточняем, переосмысляем предыдущий материал. Исследуя текст в более широком, культурно-историческом контексте, совмещая полученную информацию со знанием условий его создания, интерпретатор может понять автора и его творение глубже, чем сам автор понимал себя и свое произведение.