Типология моделей экономического развития

При рассмотрении экономической политики государства традиционно используется противопоставление «либеральной» и «активистской» роли правительства в хозяйственной системе. Роль правительства в экономике – как института, обеспечивающего эффективность функционирования рыночного механизма(либеральная роль) либо замещающего его в выполнении критически важных для экономической системы функций (активистская роль) = является существенно важным фактором для понимания процессов, протекающихв экономико-политической системе.

Однако само по себе противопоставление либерализма и активизма отнюдь не достаточно для адекватного понимания моделей экономического развития. Действительно, в качестве примеров государственного активизма в литературе фигурируют и модель планового хозяйства СССР, и «китайская модель», и различные варианты государственного дирижизма в рыночной экономике. Как следствии, существует потребность введения дополнительного типологического измерения проблемы. В качестве второго критерия мы предлагаем использовать позицию правительства в экономико-политической системе. Данный критерий описывает особенности взаимодействия правительства, или, в общем случае, субъектов принятия политических решений (СППР) с экономическими субъектами, выступающими односременно в роли субъектов политического рынка: группами давления, представляющими интересы деловых кругов, и рядовыми избирателями. В данном контексте мы можем выделить 3 идеальных типа позиции правительства:

- автономное правительство, независимое в своих действиях от предпочтений групп давления и избирателей;

- консенсус СППР и групп давления («консенсус элит»), предусматривающий оказание группами давления политической поддержки в обмен на осуществление выгодной им экономической политики;

- консенсус СППР и избирателей («консенсус масс»), для которого характерна ориентация СППР на запросы и предпочтения основной массы электората.

Таблица 1.Типология моделей экономического развития.

Роль правительства	Позиция СППР в экономико-политической системе
Автономия СППР	Консенсус СППР – группы давления («консенсус элит»)	Консенсус СППР – избиратели(«консенсус масс»)
«успешные модели»	«непродуктивные модели»	«успешные модели»	«непродуктивные модели»	«успешные модели»	«непродуктивные модели»
Либеральная	«Вашингтонский консенсус»	III	«Коррупционный капитализм» Латинская Америка, 90-е годы   IV	«Консенсус во имя реформ» Центральная Европа, конец 90-х годов V	VI
Центральная Европа, начало 1990 гг. I	СНГ, начало 90-х годов     II
Активистская	Авторитарные модели	«Азиатская модель»	Экономическая маргинализация	Государственный дирижизм	Популизм
«Китайская модель», 80-е годы     VII	СССР, 1970-1980 гг.   VIII	Восточная и Юго-Восточная Азия, 1960-1990 гг. IX	Тропическая Африка, 1960-1990 гг.     X	«Шведская модель», 1950-1980 гг.     XI	Латинская Америка, 1960-1970 гг.     XII

В таблице приведена типология моделей экономического развития в соответствии с критериями, указанными выше. Для удобства дальнейшего анализа мы ввели в таблицу ещё одно измерение – «успешность» или «непродуктивность» конкретных моделей, которое позволяет нам указать на некоторые исторические примеры реализации соответствующих моделей (в наибольшей степени, на наш взгляд, отражающие «идеально типические» черты моделей)

Рассмотрим эти модели. Среди моделей, предполагающих либеральную роль правительства в экономике, на протяжении последнего десятилетия доминировала модель «Вашингтонского консенсуса», претендующая на статус универсальной модели экономического развития, пригодной для всех стран с «развивающимися рынками» (от Новой Зеландии до Мексики и от Израиля до стран СНГ и Тропической Африки).

Задуманный как либеральное «руководство для технократов от политики», «Вашингтонский консенсус» как набор рекомендаций опирается на представление об автономно действующем правительстве, использующем открывающиеся «окна возможностей». Вместе с тем практическая реализация данной модели демонстрирует примеры как успеха, ассоциирующегося прежде всего с эффективной реализацией программ приватизации и макроэкономической стабилизации в странах Центральной Европы (ячейка I табл.), так и фактических неудач во многих странах СНГ (не говоря уже о Тропической Африке), где осуществление базовых рекомендаций модели либо не было доведено до конца, либо не привело к возобновлению экономического роста.

Наиболее влиятельной альтернативной модели «Вашингтонского консенсуса» была, по крайней мере до международного финаасового кризиса 1997-1998 гг., так называемая Азиатская модель экономического развития (ячейка IX табл.), опирающаяся на своеобразный симбиоз государства и бизнеса, получивший в литературе название «приятельский капитализм». Парадокс функционирования экономик азиатских стран заключается в том, что сращивание политики и бизнеса не сопровождалось лавинообразным увеличением непроизводительных расходов, связанных с изысканием политической ренты. В западной экономической литературе обычно констатируется отсутствие адекватного объяснения этого парадокса.

Попытки игнорировать роль активной экономической политики в странах Восточной и Юго-Восточной Азии или рассматривать её в терминах «самонейтрализующегося» либо «ориентированного на сохранение рынка» вмешательства, хотя и представляют некоторый аналитический интерес, объективно не могут считаться адекватным разрешением указанного парадокса. Так или иначе, государственный активизм составлял важный, возможно, критически важный, элемент «азиатского экономического чуда», но понимание механизма этого «чуда» пока остаётся недостижимым для традиционной (западной) экономической теории

После международного финансового кризиса 1997 – 1998 гг. большинство экономистов и экономических комментаторов поспешили объявить о кончине «Азиатской модели». Однако по прошествии двух-трёх лет после окончания кризиса трудно удержаться от вывода, что пациент скорее жив, чем мёртв. Сравнительная эффективность «Азиатской модели» (то есть её способность обеспечивать высокие темпы экономического роста) действительно упала, однако симбиоз государства и бизнеса в странах Восточной и Юго-Восточной Азии продолжает оставаться фактом. Кроме того, сам по себе сбой в функционировании экономико-политических механизмов, доказавших свою эффективность на протяжении почти трёхдесятилетий, не свидетельствуют о том, что в будущем они не смогут найти варианты адаптации к новым условиям.

Другие альтернативы модели «Вашингтонского консенсуса», предполагающие активистскую роль государства, - различного рода авторитарные модели и модель государственного дирижизма – имеют в современном мире гораздо меньшую привлекательность, несмотря на то, что некоторые из них позволяли обеспечивать достаточно высокие темпы роста (ячейки VII и XI табл.).

В первом случае это связано со специфическими политическими предпосылками реализации соответствующих моделей, мало совместимыми с доминирующими представлениями о путях демократического социально-политического развития, во втором - с фактическим экономическим банкротством «Шведской модели», остававшейся на протяжении длительного времени наиболее успешным примером реализации дирижистской модели.

Итак, мы можем выделить по крайней мере потенциальные альтернативы модели экономического развития, представленной «Вашингтонским консенсусом». Однако можно ли рассматривать их в качестве реальных альтернатив модели «Вашингтонского консенсуса» в контексте накопленного исторического опыта? Как представляется, положительный ответ на этот вопрос был бы весьма далёк от истины. Чтобы понять, почему это так, рассмотрим динамические аспекты нашей схемы применительно к странам с переходной экономикой.

Эволюция модели «Вашингтонского консенсуса»

Исходным пунктом хозяйственных преобразований в странах с переходной экономикой так или иначе была модель «Вашингтонского консенсуса». Этому способствовали позиция Международного валютного фонда, фактически опиравшегося на «Вашингтонский консенсус» как на свою официальную доктрину, а также близкая к единодушию позиция западных экспертов, консультировавших вновь избранные демократические правительства стран ЦВЕ и СНГ. В любом случае политика, проводимая этими правительствами в первые годы преобразований, достаточно точно соответствовала как содержанию «10 заповедей» «Вашингтонского консенсуса», так и его базовой логике, опиравшейся на предположение об автономной позиции СППР в экономико-политической системе.

Однако реальный опыт экономическихпреобразований показал, что модель «Вашингтонского консенсуса» весьма нестабильна по своей природе, ибо осуществить на практике идеал «автономно действующего правительства технократов» весьма трудно. Даже если условия для этого возникали, период полураспада такого правительства был очень мал. Как правило, он был ограничен продолжительностью медового месяца реформаторских правительств (или ситуации пресловутого «окна возможностей»), которая в странах ЦВЕ обычно не превышала одного года. Дальнейшие направления фактической эволюции модели «Вашингтонского консенсуса» вели либо к формированию широкого общественного консенсуса в пользу реформ (переход из ячейки I в ячейку V), либо к подчинению правительства интересам групп давления (ячейка IV).

Первое из упомянутых направлений эволюции, по всей видимости, было реализовано во второй половине 90-х годов в странах Центральной и Восточной Европы, где успехи рыночных преобразований на стадии реализации рекомендаций «Вашингтонского консенсуса» привели к формированию широкой и долгосрочной общественной поддержки преобразований («консенсус во имя реформ»). Среди экономистов осмысление данного направления эволюции привело к поискам (надо сказать, достаточно лихорадочным и безуспешным) базы для «поствашингтонского консенсуса», который содержал бы уточнённый по сравнению с первоначальным перечень рецептов необходимых реформ. По нашему мнению, безуспешность этих поисков объясняется в первую очередь тем, что в погоне за правильными рецептами упускался из виду важный аспект проблемы, связанный с тем, что массовая поддержка реформ в равной мере является и предпосылкой, и результатом эффективного их проведения. Ближе всего к теоретической проработке данной модели в экономической литературе подходит так называемая эволюционно-институциональная перспектива в исследованиях экономической трансформации.

Однако она по сути дела представляет собой скорее рыхлый конгломерат альтернативных «Вашингтонскому консенсусу» взглядов, изложенных в работах различных авторов, чем твёрдое ядро концепций и рекомендаций, каким был в своё время «Вашингтонский консенсус». Таким образом, она явно не дотягивает не только до статуса «консенсуса», но и до роли сложившейся исследовательской программы, способной обеспечить сколько-нибудь эффективную консолидацию усилий представителей экономической науки.

Второе направление практической эволюции модели «Вашингтонского консенсуса», в горазда меньшей степени отвечающее целям начатых в своё время преобразований, связано с доминирующим влиянием групп давления на политику правительства. Любопытно, что это напрвление эволюции было неявно заложено в самом «Вашингтонском консенсусе», который, если и упоминал о необходимости обеспечить политическую поддержку правительству реформаторов, основные надежды в этой сфере возлагал на соьственников приватизированных предприятий.

При этом, однако, предполагалось, что правительство сможет сохранить роль лидера (если воспользоваться термином теории игр) во взаимоотношениях с группами давления. Эти надежды, однако, оказались не вполне обоснованными, по крайней мере в странах СНГ. Опыт проведения экономических преобразований в России также показал, что «консенсус элит» при ведущей роли экономических групп давления является гораздо менее трудоёмким и гораздо более привлекательным для субъектов принятия политических решений с точки зрения обеспечения политической поддержки (да и материального благосостаяния), чем поиск путей построения «консенсуса во имя реформ».

Какой модели развития отвечает или может отвечать подчинение правительства интересамгрупп давления? За отсутствием общепринятого термина представляется возможным воспользоваться расхожим выражением экономической публицистики (причём не только отечественной) – «коррупционный капитализм». Во-первых, он достаточно чётко отражает ключевую черту этой модели – широкомасштабное изыскание политической ренты, одной из наиболее деструктивных форм которого является коррупция. Во-вторых,он позволяет провести различие между рассматриваемой и «Азиатской моделью», в которой, как уже подчёркивалось, симбиозу государства и бизнеса сопутствовали значительно меньшие масштабы изыскания политической ренты. Интересующая нас модель чаще всего ассоциируется со странами Латинской Америки. Именно данная модель, по всей видимости, характерна сегодня для большинства стран СНГ и Юго-Восточной Европы.

Модель коррупционного капитализма отнюдь не отрицает возможностей развития (что подтверждает как наблюдение за динамикой латино-американских экономик, так и опыт России 1999 – 2000 гг.). Однако подобная модель не может считаться оптимальной ни для сторонников либеральных взглядов. Действительно, среди моделей, предполагающих либеральную роль правительства в экономике, модель «коррупционного капитализма» несомненно уступает «консенсус во имя реформ» (ячейка V), иными словами, модели успешной трансформации, характерной для большинства стран ЦВЕ. Однако и при сохранении существующей позиции правительства («консенсус элит») существует по крайней мере теоретическая возможность перейти к считавшейся до последних лет вполне респектабельной «Азиатской модели» (ячейка IX). На практике, разумеется, возможен и вариант дальнейшей маргинализации при растущем вмешательстве государства в экономику (нулевые или отрицательные темпы роста, ячейка Х), но едва ли кто-либо станет рекомендовать его к претворению в жизнь.

Спектр возможных направлений эволюции модели «Вашингтонского консенсуса», как видим, достаточно широк. Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что, несмотря на общность «отправного пункта», на практике существует очередная альтернативность моделей развития, следование которым обусловливает не менее очевидные различия результатов реформ в постсоциалистических странах.