Глава 4. Война и мир в русско- византийских отношениях X -начала XIII В. 4 страница

Из-за сложности русско-византийских политических и цер­ковных взаимоотношений в середине XII в. Русь в этот период постоянно находится в поле зрения византийских церковных ие­рархов, что и отражают документы константинопольского пат­риархата. Послание Луки Хрисоверга не является единственным документом подобного рода. Византия упорно стремилась к уси­лению своей власти над церковью Руси, намереваясь через ду­ховную сферу оказывать политическое влияние на русских кня­зей.

В связи с поставлением русским митрополитом Климента Смо- лятича известно упомянутое выше послание константинопольско­го патриарха Николая IV Музалона, датируемое ок. 1149 г. (Regestes. № 1027); с церковными же проблемами связано и по­сольство митрополита Константина от византийского императо­ра Мануила I Комнина к Юрию Долгорукому в Киев в середи­не 50-х годов (Dolger. 1925. Bd.2. № 1406). Русский митрополит (Константин) стал инициатором соборного постановления в Кон­стантинополе от 26 января г. по догматическому вопросу о жертве Христовой при патриархе Константине IV Хлиарене (Regestes. № 1038). Тот же патриарх, судя по Густынской лето­писи, был автором послания, утвердившего в сане митрополита Руси Константина (конец января — февраль 1156 г.). Наконец, два послания Луки Хрисоверга, предшествующие рассматрива­емому документу, также связаны с событиями в русской церк­ви: это определения против еретика Мартина 1144—1145 гг. и 10 октября 1157 г. (Regestes. № 1046 и 1047) и известный по русским источникам, но, вероятно, существовавший и в гречес­ком оригинале документ посольства ок. 1161 г. посла Андрея от Луки Хрисоверга из Константинополя к Андрею Боголюбскому, ходатайствовавшего о возвращении Нестору ростовской кафед­ры (Regestes. № 1050), с чем было связано издание тогда же осо­бого сборника постановлений, оправдывающих Нестора перед об- нинениями Андрея (Regestes. № 1051). С патриархом Лукой Хрисовергом связаны и документ, осуждающий ересь Леон(т)а Ростовского (ок. 1162 г.: Regestes. № 1053), и утверждение ре­шения Андрея Боголюбского об установлении праздника Спаса I августа (ок. 1163/64 г.: Regestes. № 1054), и патриаршее по­сольство к князю Ростиславу (1164/65 г.: Regestes. № 1056), и на­значение ростовского епископа (ок. 1168/69 г.: Regestes. № 1084). Тексты большинства этих актов утрачены, но упоминания о них в летописях и ссылки на них свидетельствуют об интенсивнос­ти русско-византийских церковных контактов в этот период. Та­ким образом, рассматриваемое послание Луки Хрисоверга явля­ется не изолированным историческим памятником, но пред­ставляет собой звено в системе обмена документами в середине

XII в. между русскими князьями и митрополитами, с одной сто­роны, и и константинопольскими патриархами, с другой.

Только благодаря греческой дипломатике нам известен еще один митрополит Руси, поименованный в Синодальном постанов­лении константинопольского патриархата от 24 марта 1171 г., грек Михаил (Mi%af|X'Pcыalaз). Михаил II занимал митрополи­чий престол в 70-е годы XII в. (AvdАeicsa. Р. 109. № 33). Сохра­нившаяся большая свинцовая печать «архипастыря всея Руси» (rtoi|J.evcxpx'r|З 'Pcoataз itаariз: Актовые печати. T. I. С. 48-49, 176) принадлежала Никифору II, возглавлявшему киевскую ка­федру около двадцати лет — со времени до 1183 г. и до начала

XIII в. (после 1198 г.). Именно Никифор был, скорее всего, тем «русским архипастырем», который, по свидетельству Никиты Хо- ниата (Nicet. Chon. Hist. 522.25—42), побуждал русских князей к походу на половцев в 1201/02 г. Возможно, что он (или упо­мянутый выше Никифор I) был автором «Пастырского послания ко всем верующим».

После завоевания Константинополя крестоносцами в 1204 г. церковные связи Руси и Византии не прерывались: поставление киевских митрополитов оставалось делом вселенских патриар­хов, оказавашихся вместе с императорским двором в Никее. Никейский патриарх Герман II (1222—1240 гг.) направил в 1228 г. в Киев митрополиту Кириллу I (1224—1233 гг.) известное посла­ние (дошедшее только в русской версии) о непоставлении рабов в священнический сан; в нем князьям запрещалось вмешивать­ся в церковную юрисдикцию, в частности в имущественные де­ла монастырей и приходов (РИБ. Т. VI. Ч. I. С. 79-84). В связи с укреплением тем самым особой власти митрополита по отно­шению к епископам следует рассматривать и титул в легенде со­хранившейся печати — «Кирилл монах милостью Божией архи­епископ митрополии Росии» (Актовые печати. Т. I. С. 49, 176).

Также никейским патриархом был рукоположен и другой ми­трополит Руси — Кирилл И, возглавивший кафедру с 40-х го­дов XIII в. и ставший последним киевским владыкой (до 1281 г.). Именно с ним связывают авторство многочисленных произведе­ний, сохранившихся в русских текстах. Это «Правило Кюрила, митрополита руськаго», «Поучения к попам», несколько статей в составе «Мерила праведного» и др.; ему же приписывается со­ставление «Галицко-Волынской летописи», а главное, — пере­работка присланного из Болгарии «Номоканона» для создания «Кормчей книги» (Щапов. 1978. С. 146-152, 181-184).

Таким образом, в XII—XIII вв. очевидна активизация твор­ческой деятельности поставленных из Византии киевских мит­рополитов, одни из которых известны лишь по летописным упо­минаниям и греческим легендам печатей, большинство же из ко­торых оставило яркий след в древнерусской книжности — по­лемической, догматической, канонической и даже в летописании.

Место русской церкви в структуре епархиальной организации Византии, юрисдикция которой распространялась на Русь с мо­мента учреждения там митрополии, определялась специальны­ми «Перечнями епископий» («Т&^Ч брбУСЮУ» — «Коййа ер18ео- ра^ит»).

Русская митрополия впервые упоминается в подобном спис­ке концаХ в. (КоШае. № 10. А. 333: 57.681 — трРсоа1ос), в од­ном из вариантов которого (С. 335:[59].70) имеется уточнение: (ми­трополия) «Киева Росии» В последую­щих списках Русь занимает различные места в классификации: 41-е в 80-х годах XI в. (КоИНае. № 11. 346. 145), 60-е в 80-х го­дах XII в. (КоИНае. № 12. 349), 62-е в конце того же столетия (КоШае. № 13.759; Е — 61-е место), 60-е в XIII в. (КоШае. № 15. 381). С конца XII в. в «Перечнях епископий» упоминаются так­же самостоятельные митрополии «Руси Преславы» (т] Рохйа Пр£стЭА,йра: Т^Шае. № 12. 349.78; № 15. 381.78) и «Великой Росии» (КоИНае. № 13. 770.62). Образование титулярной Пере­яславской митрополии на Руси датируется второй половиной XI в. (Щапов. 1989. С. 59 и след.). «Великая Росия» могла включать в себя и многочисленные местные епископские кафедры Руси, образование первых из которых относится уже к 90-м годам X в.:

Новгородская, Белгородская, Черниговская, затем Переяславская, 11<>лоцкая, Владимиро-Волынская, Перемышльская, Туровская, Юрьевская (в греческом тексте — «св. Георгия»), Ростовская, Смо­ленская, Галичская, Рязанская, Владимиро-Суздальская и дру­гие епископии, перечисляемые в византийских «Перечнях «чшскопий» XII—XIV вв. Эти свидетельства демонстрируют хо­рошее знание в Византии географической и административно-тер­риториальной структуры Древней Руси.

ГЛАВА 6. ОБРАЗ РУСИ В ВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ: ГЕОГРАФИЯ И НАСЕЛЕНИЕ В ХII - ХШ ВВ.

Материалы византийских памятников XII—XIII вв. пред­ставляют особый интерес для истории Древнерусского государ­ства, объединившего в своем составе более двух десятков различ­ных народностей, с точки зрения его этнической дифференциа­ции, так как в русских источниках большинства подобных дан­ных нет. Но отмеченная традиционность географических пред­ставлений, стереотипы этнических характеристик, антикизированная терминология обуславливают необходимость установления исходных этнических и географических данных, используемых авторами для описания восточноевропейского региона.

Термин Русь, русские в византийской литературе употребля­ется нечасто (см. выше гл. 2). Исключение составляли офици­альные и полуофициальные документы: акты, послания, спис­ки епархий и т.п. Например, лишь трижды встречается он у Ни­киты Хониата, один раз говорится о «Русской земле» в «исто­рических стихотворениях» Феодора Продрома, еще несколько слу­чаев его использования — в эпиграммах, письмах. В целом во всех нарративных источниках XII — первой половины XIII в. из­вестно едва ли больше десятка употребления термина Русь.

Однако в византийских источниках этого периода содержит­ся немало сведений о территории Руси, ее областях, указывают­ся топографические особенности южной границы русских кня­жеств, т.е. обнаруживается широкое знакомство с территориаль­но-политической структурой Руси. Отметим вместе с тем, что по­дробные сведения о делении русских областей находятся в па­мятниках, относящихся к церковному устройству: именно константинопольская церковь, прежде всего заинтересованная в рас­пространении своего влияния на как можно большую террито­рию Руси, оказалась основным информатором по данному вопро­су. Так, в перечне епископий «Великой России», составленном в середине XII в., перечисляются Белгород, Нов­город, Чернигов, Полоцк, … Суздаль, Туров, Канев, Смоленск, Галич. По име­нем Киава/Киама(возможно, Киова) у Никиты Хониата и Киннама имеется в виду, несомненно, Киев. Наибольшее количест­во свидетельств византийских источников относится к Галицкой Руси — самой близкой к Византии территориально и потому за­нимавшей в международных связях империи видное место. Ви­зантийские авторы знают границы Галицкой земли: непосредст­венно соприкасаясь на западе с Венгерским королевством, на юге она доходила до отрогов Карпат. Галицкое княжество рассмат­ривалось как одна из «топархий» («волостей») Руси, но вместе с тем, улавливается отношение византийцев к нему как к неко­ей самостоятельной территориальной и политической единице: во всяком случае, галицкий князь противопоставляется «влас­тителю» Киева — центра всей Руси.

Более сложным оказывается определение этнических харак­теристик, даваемых византийскими писателями народам Восточ­ной Европы. Все «северные» народы, по мнению византийцев, принадлежат к «скифской общности». Так, этноним росы (рус­ские) синонимичен, по Иоанну Цецу, имени «тавры», которые оказываются «скифским» племенем. Эта синонимия отражает тра­диционное у византийцев наименование русских античным тер­мином «тавроскифы». Правда, в XII в. такая атрибуция — не един­ственная: современник Цеца Никифор Василаки под «Тавроски- фией» имеет в виду землю, в которой находится, по всей види­мости, Филиппополь (совр. Пловдив в Болгарии), а Иоанн Кин- нам «скифами около Тавра» называет половцев. Что касается Бол­гарии, то Цец дает подробную топографию пространства на юг от Дуная, определяя границы расположенных там областей — двух Мисий, Фракии и Македонии; сам же этноним у Цеца встречается в качестве синонима к «пеонцы» (не-венгры, насе­ляющие, по Цецу, одну из упомянутых Мисий). Половцы в со­чинениях византийского эрудита фигурируют под общим именем «скифы». Так, в рассказе о половецком набеге 1148 г. кочевники называются «придунайскими волками, частью скифов». То, что под приведенным выше названием «собственно скифы» — в от­личие от «скифов вообще» — нашим автором имеются в виду по­ловцы (куманы), говорит текст «скифского» приветствия в эпи­логе «Теогонии» Иоанна Цеца: «К русским я обращаюсь по их обычаю, говоря ^Зсте, обагрила и 56(3ра 5&1Я|, т.е. «здрав­ствуй, брате, сестрица, добрый день!»

Таким образом, та «скифская» общность, которая выделяет­ся Цецем в Причерноморском регионе, представляется им в язы­ковом отношении чрезвычайно разнообразной. В самом деле, по­мимо половцев, русских, аланов здесь же Цецем локализуются н «киммерийцы». Они помещаются у Тавра скифов и Меотий- ского озера, т.е. в Крыму и Приазовье. По одной из реконструк­ций название киммерийцев восходит к фракийскому наимено­ванию Черного моря: на фракийской языковой почве этноним кщцёркн (кегя-таг-) мог иметь вид и значение Ыг(Ё)-таг4о, где кегв — «черный» и таг-/тог- — «море». Причем в вопросе о киммерийцах сам этноним представляется единственным до­стоверным языковым показателем их этнической принадлежно­сти.

С Меотидой — Азовским морем у Цеца ассоциируется целая нетвь «скифов». В экскурсе о «скифах» в «Историях» различают три их ветви («этноса»): меотийские, кавказские (с ними связаны «узы» и «гунны») и оксианские. К последним, по Цецу, от­носятся «скифы», находящиеся за Гирканским (т.е. Каспий­ским) морем — в Сугдиаде, где протекает река. Однако, комментируя в «Историях» упоминаемые в одном из писем «ок- сианские рыбы», Цец локализует «оксиан» в Крыму и отожде­ствляет их с хазарами: «Хазары, жители Сугдеи и Херсона, именуются оксианами по названию реки Оксос, которая течет в их земле». Эта неожиданная, казалось бы, атрибуция может быть объяснена тем, что Цец спутал Сугдею — город и порт в Кры­му (Сурож русских летописей, совр. Судак) с Согдианой — об­ластью Средней Азии, в которой и протекает река Оксос (совр. Аму-Дарья). Жителей именно среднеазиатского района Цец на­зывает «оксианскими скифами» и сближает их с «восточными скифами» Геродота.

В рассмотренных представлениях причудливо контамини- руются книжные ученые знания и непосредственные наблюде­ния, актуальные свидетельства. Источник этого — в особеннос­тях мировосприятия византийцев, видящих и описывающих мир сквозь призму литературной и ученой традиции, восходя­щей еще к античности. Так у Цеца античная карта накладыва­ется на географию современного ему мира.

Во-первых, Русь связывается в глазах византийцев с ними народами — кавказцами, населением Крыма и Приазо­вья, тюркскими народностями, находившимися на этих землях, «скифской» общностью, которая по географиче­скому, а не этническому, историко-культурному и отчасти по­литическому принципам. Во-вторых, этнографические сведения византийских источников и данные языка о большой этнической пестроте припонтийского региона. В-тре­тьих, в наших источниках зафиксированы непосредственные на­блюдения, возможно, данные личного общения авторов с рус­скими и другими народами; эти сведения тесно переплетены с книжным, античным знанием, в результате чего противоречивая этнографическая картина юга Восточной Европы.

Наиболее сильной в византийской традиции оказывается ак­туализация античных географических представлений и этниче­ских наименований, что приводит к неожиданному внешнему эф­фекту: население Руси обозначается (нередко в переносном смыс­ле) многочисленными архаическими племенными названиями: скифы, тавроскифы, тавры, киммерийцы, меоты, хазары (для Крыма) и др. Такая «зашифрованность» актуальных описаний древними этническими терминами-«знаками» наблюдается и в других случаях. Так, в византийских источниках Галицкая земля, помимо указанного имени Галица (с вариантами), обозна­чается архаическим термином галаты. В «Исторических стихо­творениях» Феодора Продрома неоднократно среди подвласт­ных византийскому василевсу народов упоминаются галаты — часто рядом с далматами (сербами). В других случаях галаты фи­гурируют по соседству со «скифами» — куманами, называются вместе с италийцами и сербами. От этнонима производятся и на­именования мест — Галатские долины.

Территория Руси подчас называется в соответствии с антич­ной традицией Гиперборейской землей, и потому древние лите­ратурные свидетельства о гипербореях переносятся на русских, вводя в их восприятие комплекс античных представлений о ле­гендарном северном народе. Тем самым традиционные, сложив­шиеся в Древней Греции представления о географических обла­стях, климате, природных условиях, населении Восточной Ев- [юны прилагаются к ее описанию, в том числе и описанию Ру­ги XII—XIII вв. В результате создается образ страны, во многом античной Скифии или Киммерии. Обширность прост­ранств к северу от Черного моря вошла в поговорку о «скифской пустыне»; климатические особенности этих областей будут не­пременно ассоциироваться со «скифским снегом», бурями, сы­ростью и дождями; Русь — наследница киммерийских областей — представляется страной, погруженной во мрак, солнце над ко­торой светит считанные дни в году, а может быть, и вообще не появляется. Византийские писатели указывают и известные из античного прошлого реки, озера, моря Скифии: «Узкое море», «Священное море», реки Эрида, Лагмос, Телам, Териодонт. Постоянными атрибутами тавроскифских областей являются Понт (Черное море), Боспор Киммерийский (Керчен­ский пролив), Меотида (Азовское море), Гирканское море (Кас­пийское море), Танаис (Дон) и даже Сиака (Сиваш).

Еще более конкретные непосредственные свиде- тельства — о мире русских лесов и рек — имеют тоже легендарную или сказочную окраску. Наряду с рассказами об экзотическом пир­шественном столе, украшенном вяленой рыбой, черной и крас­ной икрой с Дона, сообщается об именовании жителями Сугдеи (Сурожа) и Херсона крымской рыбы «берзитикой», в чем отра­жено предание о хазарской Верзилии. Неоднократно упомина­ется о белых зайцах России, мех которых импортировался в Ви- Называется диковинный обитатель тавроскифских земель Известен, очевидно, и морж, изделия из кости которого опи­сывает Цец.

В то время как данные об областном делении Руси происхо­дят в основном из церковной среды, материалы о животных, ры­бах, речных и морских путях связаны с торговыми отношения­ми Руси и Византии. Узлом этих связей был Крым и Приазовье, где находились владения как Византийской империи, так и рус­ских князей. Установлено, что в конце XII в. в землях Боспора Киммерийского действовал византийский податный сборщик (Каждан. 1963), а в Керчи был византийский наместник, т.е. Ви­зантия имела в Крыму свои территории, возможно близкие к крымским фемам более раннего периода. На протяжении все­го рассматриваемого периода встречаются сообщения о функци­онировании крымских церковных епархий константинополь­ского патриархата — Сугдеи, Фуллы, Готии, Херсона, Хаза- рии, Боспора, Сугдофуллы.

Вместе с тем в памфлете «Тимарион» (XII в. См.: Ткпапоп) сообщается о русских (?) купцах, спешащих в Солунь из Кры­ма, а по императорским актам второй половины XII в., италь­янским купцам не гарантируются свобода и безопасность торгов­ли в районе Крыма и Приазовья. К середине XIII в. уже сооб­щается о набегах и владениях «скифов», т.е. половцев или та­тар, в крымских городах. Крым и соседние с ним земли пред­ставляли собой своеобразную часть русской земли, где происхо­дили непосредственные контакты русских с византийцами — церковные, торговые,

ГЛАВА 7. НА ПЕРЕКРЕСТКЕ КУЛЬТУР

За полутысячелетнюю историю контактов Византии и Руси несколько основных центров — перекрестков культур сыграли особую роль в осуществлении этих связей. Весь X век в истории русско-византийских отношений прошел под знаком обмена официальными посольствами. Греческие дипломаты приезжали в Киев для заключения русско-византийских договоров — с князем Игорем, затем в 955 г., наконец, в 60-е годы посол Калокир прибыл на Русь с поручением от императора Никифора Фоки. Из текстов сохранившихся договоров со всей очевидностью явствует, что в свою очередь и в Константинополе уже сущест­вовал русский купеческий квартал с довольно многочисленным населением. Древнерусская и византийская столицы, Киев и Кон­стантинополь, были главными центрами официальных полити­ческих контактов. В Киеве таким особым центром был, несомненно, митрополичий двор: учреждение русской митрополии константинопольского патриархата в Киеве между 996/97 и 998/99 гг. сказалось на усилении русско-греческих связей. Двад­цать два из двадцати четырех известных до начала XIV в. мит­рополитов Руси были греками. Греками были и большинство епис­копов в почти двух десятках древнерусских епископий, а так­же настоятели монастырей и прочие иерархи.

Многие из них канонизированы русской православной цер­ковью и прославляются как святые благоверные угодники, му­ченики, святители и чудотворцы: Иоаким Корсунянин Новго­родский, Леонтий Ростовский, митрополит Феогност, Максим Грек.

С возникновением церковной организации на Руси связан и упомянутый выше важнейший центр русско-византийских культурных связей. Это Херсонес, или средневековый Херсон, | К рыму (в совр. Севастополе), называемый в русских летописях Именно там, по рассказам о св. князе Владимире, произошли основные события, непосредственно связанные с официальным крещением великого князя киевского. Именно иорсунянина Анастаса предание называет первым «княжеским протопопом» в Десятинной церкви в Киеве. А новгородским во времена князя Владимира назван тоже корсунянин Иоанн. Под 991 г. «Летопись новгородских владык» назы- первым новгородским епископом, присланным патриархом Фотием, Иоакима (Якима) Корсунянина, деятельность которого относится к 996—999 гг.

О том, что Херсон является также важнейшим торговым центром в истории русско-греческих экономических связей, сви­детельствует уже в середине X в. византийский император Кон- Багрянородный. Причем и русские купцы регулярно приходили в Царьград по пути «из варяг в греки», и херсонские купцы знали путь на Русь, переправляясь через Днепр около (Кичкасской) переправы. Роль Крыма в становлении и развитии связей греческой культуры с Русью хорошо понятна и объяснима: ведь именно здесь пересекались пути встречи цивилизаций со времен эллинско-скифских контактов. Здесь же состоялось и первое знакомство византийцев с Русью.

С установлением торговых путей связано оживление центра русско-греческих связей в Нижнем Подунавье. Судя по «Повести временных лет», во второй половине X в. в Переяславле на Дунае русско-греческая торговля была явлением повседневной экономической жизни.

Наконец, еще одним центром таких связей была Фессалоника, или Солунь в славянской традиции (совр. Салоники), куда на яр­марку спешили, как рассказывается в византийской сатире XII в. «Тимарион», купцы с северных берегов Эвксинского Понта.

Сведения о греческих купцах на Руси, в первую очередь в Киеве, мы постоянно встречаем на протяжении всего X — первой половины XII в., т.е. торговые связи не прерывались в течение всего древнерусского периода отечественной истории, несмотря на многочисленные военные и дипломатические конфликты. В рассказе «Киево-Печерского патерика» о строительстве Успенского собора Киево-Печерской лавры сообщается о большом количестве греческих купцов, приехавших из Константинополя вместе со строителями собора. Русская летопись говорит о купцах — плававших в Киев

в XII в., как и ранее в X в.

Многих греков на Руси мы встречаем и в XIII в. О греческом прорицателе Василии при великом князе Данииле сообщается под 1206 г. В 1211 г. пришел из Константинополя Добрыня Ядрейкович, привезя святыни гроба Господня в Новгород, где он стал новго­родским архиепископом под именем Антония. В 1213 г. грек Мефодий основал Почаевский монастырь. Под 1226 г. сообщается о греке, отправленном псковичами в качестве посла из Пскова.

В ходе взаимных контактов формировались и развивались вза­имные представления друг о друге — византийцев о Руси и рус­ских о греках. Эти свидетельства, записанные историографами, летописцами, риторами и стихотворцами, составили тот фонд из­вестий, который лег в основу как переводных, так и оригиналь­ных памятников литературы и культуры вообще.

Крупнейшим центром взаимодействия цивилизаций средне­вековья был, конечно, Афон. Более тысячи лет существует то, что иногда называют монашеской республикой, обосновавшейся на склонах гористого полуострова Халкидика. Афон, или Свя­тая гора, с последней трети X в. стал колыбелью возникших здесь нескольких десятков монастырей и скитов — греческих (Лавры св. Афанасия, Ватопедского, Ксиропотамского, Филофея, Ксено- фонта и др.), грузинского — Иверского, сербского — Хиландар- ского, болгарского — Зографского, русского — Ксилурга («Дре- водела»), позже именованного св. Пантелеймона; Кутлумушский монастырь был, вероятно, основан в начале XIII в. крещеным сель­джуком — потомком тюрка Кутлумуша. Сохранились старинные гравюры и рисунки афонских обителей, выполненные в XVIII в., но воспроизводящие древние архитектурные формы. Так, на зарисовке Русского монастыря, сделанной в 1744 г. Василием Григоровичем-Барским, воспроизведены его архитектурные памятники: высокая надвратная башня, каталикон — главный собор. А на гравюре А.Варина из Венской Национальной библио­теки хорошо видны все часовни, собор, трапезная Русского мо­настыря; здесь же — монастырская библиотека, известная своим рукописным собранием.

Библиотека и архив были важнейшей неотъемлемой частью афонских монастырей. Прежде всего в них хранились важные для афонитов юридические документы: императорские грамо­ты, распоряжения святогорского «правительства», другие акты, регулировавшие нормы жизни на Афоне. Но библиотеки были только местом хранения важных документов. Книжные собрания помогали творчеству литераторов, историков, публицис­тов, распространению средневековой культуры по всему свету. Когда в середине XI в. еднователь Киево-Печерской лавры Печерский знакомился на Афоне с монастырским то, вернувшись в Киев, он использовал афонский опыт для формулировок определения статуса первого монастыря Древней Руси.

Путь взаимодействия культур был двусторонним — как из на Русь, так и обратно: в самой Византии была распространена древнерусская книжность, в чем нас снова убеждают материалы афонских архивов. Сохранилась опись 1142 г. иму­щества Русского монастыря, где дается скрупулезный перечень коего, что там находилось к тому времени, называются много­численные иконы, изделия из золота, серебра, драгоценных камней, а также книги. В документе засвидетельствовано наличие русских книг и шедевров прикладного искусства. Перечислены золотая «русская епитрахиль», «русские шелка», частности с образом Богородицы, капа и, наконец, русские рукописи — пять книг «Апостола», два патерика, пять псалтырей, книги сочинений Ефрема, Панкратия, пять часословов и много других. Судя по описи, библиотека только русских книг насчитывала 48 томов. Это немало, если для сравнения иметь и виду, что, скажем, в Москве даже значительно позже, к середине XVII в., на Печатном дворе насчитывалось всего 32 гре­ческие книги (Фонкич. 1977. С. 105 и след.).

Афонские обители были и крупнейшими переводческими центрами средневековой литературы. Так, Хиландарский хранит старейший после оригинала список замечательного па­мятника славянской и древнерусской книжности — «Изборника Святослава» 1073 г. Южнославянский оригинал книги, перепи­санный для киевского князя — сына Ярослава Мудрого и хра­нящийся сейчас в Историческом музее в Москве, был создан в болгарском Преславе на основе византийского прототипа (Бибиков. 1996в. С. 320 и след.). Греческие списки прототипа книги сейчас можно обйаружить в рукописных собраниях Рима, Парижа, Оксфорда, Милана, на Патмосе, в Иерусалиме и Эскуриале. Ряд таких греческих кодексов находится и на Афоне: два, XIII и XIV вв., — в Лавре св. Афанасия, по одному — в Иверском монастыре, Ватопеде, обителях Каракалла и Дионисия; один из списков XIV в. хранится и в Русском монастыре св. Пантелеймона.

Так сокровища византийской духовной культуры усваивались книжниками, переводчиками и писцами Древней Руси, становились уже самостоятельным элементом древнерусской образованности.

Именно этим обстоятельством можно объяснить то, что в период серьезных испытаний в XIII в. — после завоевания Ви­зантии крестоносцами в 1204 г. и монголо-татарского нашествия на Русь — связи греков и Руси не прекращались.

БИБЛИОГРАФИЯ

Источники

Акр. — Георгий Акрополит Летопись. СПб., 1863.

Актовые печати — Янин В.Л. Актовые печати Древней Руси. Х-ХУвв. м„ 1970. т. 1-2.

Акты — Акты Русского на св. Афоне монастыря св. великомучени­ка и целителя Пантелеймона. Киев, 1873.

Анна — Анна Комнина. Алексиада / Пер. Я.Н.Любарского. СПб., 1996.

ИВИ — Стриттер И. Известия византийских историков, объясня­ющих русскую историю древних времен и переселения народов. СПб., 1771-1775. Т. 1-4.

Известия — Ган К. Известия древних греческих и римских писате­лей о Кавказе. Тифлис, 1884-1890. Т. 1-2.

Кекавмен — Советы и рассказы Кекавмена / Изд. и пер. Г.Г.Лита- врина. М., 1972.

Кинн. — Иоанн Краткое обозрение царствования Иоанна

и Мануила Комнинов. СПб., 1859.

Константин — Константин Багрянородный. Об управлении импе­рией. Текст, перевод, комментарий / Г.Г.Литаврин, А.П.Новосельцев. Сер.: Древнейшие источники по истории народов СССР. М., 1989; 1991.

Лев Диакон — Лев Диакон. История / Пер. М.М.Копыленко. М., 1988.

Н.Ври. — Никифор Вриенний. Исторические записки. СПб., 1856.

Н.Григ. — Никифор Григора. Римская империя. СПб., 1862.

Н.Хон. — Никита Хониат. История. СПб., 1860. Т. 1-2.

Памятники — Бенешевич В.Н. Сборник памятников по истории церковного права. СПб., 1915. Т. I.

ПВЛ — Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод, ста- ■п.и и комментарии Д.С.Лихачева; Под ред. В.П.Адриановой-Перетц. 2-е изд. Подгот. М.Б.Свердлов. СПб., 1996.

Повесть о Нифонте — Повесть о Нифонте, епископе Новгород- асом // Памятники старинной русской литературы / Г.Кушелев-Безбо- родко. СПб., 1862. Т.4.

Продолжатель Феофана — Продолжатель Феофана. Жизнеописа­ние византийских царей / Пер. Я.Н.Любарского. М., 1992.

Прокопий. Гот. — Прокопий Кесарийский. Война с готами / Пер. С.П.Кондратьева. М., 1996. Т. 1-2.

Прокопий. Перс. — Прокопий Кесарийский. Война с персами. Вой­на с вандалами. Тайная история / Пер. А.А.Чекаловой. М., 1993.

Пселл — Михаил Пселл. Хронография / Пер. Я.Н.Любарского. М., 1978.

ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.

РИБ — Русская историческая библиотека.

Свод — Свод древнейших письменных свидетельств о славянах / Г.Г.Литаврин, Л.А.Гиндин. М., 1991-1995. Т. 1-Й.

Феофан — Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения («Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора). Тексты, перевод, комментарий. Сер.: Древнейшие источники по истории народов СССР. М., 1980.