История античной философии 12 страница. У Аммония Саккаса Плотин пробыл 11 лет

У Аммония Саккаса Плотин пробыл 11 лет. Кроме Плотина, у Аммония обучалось довольно много учеников, в том числе, как пишет Порфирий, был среди них и некий Ориген. Между учениками Аммония была договоренность о нераспространении взглядов своего учителя, но впоследствии двое из учеников этот уговор нарушили, и одним из них был Ориген.

Когда Плотину исполнилось 39 лет, он захотел узнать, чему учат восточные философы – персы и индусы. И выбрал он довольно необычный для нас, но вполне обычный для того времени способ: записался воином к императору Гордиану и участвовал вместе с его войском в походе на Персию. Гордиан погиб в Месопотамии, Плотин едва спасся и укрылся в Антиохи, и оттуда, уже 40 лет от роду, приехал в Рим. Из Рима Плотин уже не выезжал, и только перед смертью уехал в Кампанию, в имение своего старого друга, где и провел последние месяцы своей жизни.

В Риме Плотин основал свою школу; у него было довольно много учеников (в том числе и Порфирий). Начав преподавать, он стал обучать учеников своей собственной философии. Сформировались ли его взгляды к тому времени уже окончательно, или в процессе преподавания он их развивал — об этом бытуют разные мнения. А.Ф. Лосев, в частности, указывает, что Плотин в это время излагал свои собственные, уже сформировавшиеся взгляды и ни о какой дальнейшей их эволюции речи быть не может[23]. Ряд других философов (в том числе автор этих строк) придерживаются несколько другого мнения. К сорока годам Плотин только лишь закончил учебу (11 лет он учился у Аммония Cаккаса, один год странствовал и затем сразу же стал преподавать). Из первых его трактатов видно, что терминология его к этому времени еще не совсем устоялась, и в дальнейшем его творчестве прослеживается значительная эволюция.

Но и трактаты Плотин начал писать тоже далеко не сразу. Вначале, как это было принято у античных философов, он преподавал в устной форме, и только потом, по просьбе учеников, стал записывать свои трактаты. При этом Плотин обладал феноменальными способностями, на которые указывает Порфирий: «Продумав про себя свое рассуждение от начала и до конца, он тотчас записывал продуманное и так излагал все, что сложилось у него в уме, словно списывал готовое из книги. Даже во время беседы, ведя разговор, он не отрывался от своих рассуждений: произнося все, что нужно было для разговора, он в то же время неослабно вперял мысль в предмет своего рассмотрения. А когда собеседник отходил от него, он не перечитывал написанного, ибо, как сказано, был слишком слаб глазами, а принимался прямо продолжать с того же места, словно и не отрывался ни на миг ни для какого разговора. Так умел он беседовать одновременно и сам с собою и с другими, и беседы с самим собою не прекращал он никогда, разве что во сне; впрочем, и сон отгонял он от себя, и пищею довольствовался самой малой, воздерживаясь порою даже от хлеба, довольствуясь единою лишь сосредоточенностью ума» (8).

Кроме того, что Плотин был гениальным философом, факты, описанные Порфирием, показывают, что он был еще и незаурядным педагогом, потому что многие богатые граждане Рима перед смертью отдавали Плотину своих детей на воспитание, «доверяя их и все свое имущество его опеке, словно был он свят и божествен» (9). Этот факт говорит о том, что Плотин был довольно обеспеченным человеком и дом его был достаточно велик.

Об отношении Плотина к своему телу мы уже имеем представление, и результат такого отношения можно было наблюдать в последние годы жизни Плотина. «Часто страдая животом, он никогда не позволял себе делать промывание, твердя, что не к лицу старику такое лечение; и он отказывался принимать териак, говоря, что даже мясо домашних животных для него не годится в пищу. В бани он не ходил, а вместо этого растирался каждый день дома; когда же мор усилился (неизвестно, о какой именно эпидемии здесь идет речь. — В.Л.) и растиравшие его прислужники погибли, то, оставшись без этого лечения, он заболел еще и горлом. При мне никаких признаков этого еще не было, - пишет Порфирий, - но когда я уехал, болезнь его усилилась настолько, что и голос его, чистый и звучный, исчез от хрипа, и взгляд помутился, и руки и ноги стали подволакиваться» (2). Какая именно болезнь постигла его в последние месяцы его жизни, неизвестно. Разные врачи на основании перечисленных выше симптомов предполагают разное: одни говорят, что это была проказа, другие — туберкулез.

«О кончине его Евстохий нам рассказывал так (сам Евстохий жил в Путеолах и поспел к нему, лишь когда уже было поздно): умирающий сказал ему: «А я тебя все еще жду», потом сказал, что сейчас попытается слить то, что было божественного в нем, с тем, что есть божественного во Вселенной; и тут змея проскользнула под постелью, где он лежал, и исчезла в отверстии стены, а он испустил дыхание (по тогдашним языческим поверьям, душа, уходя из тела, принимает вид змеи. — В.Л.). Было ему, по словам Евстохия, шестьдесят шесть лет» (2).

Трактаты Плотин писать стал не сразу, но лишь по просьбе учеников стал аписывать те рассуждения, которые приходили ему в голову. Заглавий к ним он не давал, поэтому ученики озаглавливали их сами. Порфирий перечисляет эти названия: «О прекрасном», «О бессмертии души», «О судьбе», «О сущности души», «О трех начальных субстанциях», «О двух материях», «О качестве», «О диалектике», «О силе и действии», «Против гностиков» и т. д. — всего насчитывается 54 трактата, хотя в действительности их было иное количество. Порфирий, получив после смерти своего учителя наследство в виде письменных его работ, решил их издать. Он пишет, что число 54 его поразило тем, что оно разделяется на 6 и на 9: оба числа являются совершенными, что показывает совершенство всех трактатов Плотина. В действительности, это не совсем так, потому что некоторые трактаты Порфирий разбил на несколько частей, а другие, наоборот, объединил в один, так что число 54 получилось у него достаточно искусственно.

Эти трактаты Порфирий объединил в шесть групп, в каждой группе по девять. Девять по-древнегречески будет эннеа (_enn)ea), поэтому трактаты получили название «Эннеады» (т. е. девятки) — так и называются работы Плотина во всей их совокупности. Разбил их Порфирий следующим образом: в первую Эннеаду он включил трактаты, посвященные этике, во вторую — посвященные предметам физическим и обнимающие то, что относится к космосу; третья Эннеада, также посвященная космосу, охватывает смежные с ним предметы — то, что мы бы назвали натурфилософией, философией природы; четвертая посвящена работам о Душе; пятая — работам об Уме; шестая, наиболее объемная Эннеада, включает работы о Едином.

Место, занимаемое трактатом в Эннеаде, у Порфирия не случайно. Как он сам пишет, он расположил их, «в каждой начиная с вопросов менее значительных». Однако, с нашей точки зрения, это не совсем так, и их можно расположить и несколько иначе. Так, например, трактат «О трех первоначальных субстанциях», помещенный первым в пятой эннеаде (V.1), в действительности чрезвычайно важен для понимания всей философии Плотина. Это, пожалуй, единственный трактат, в котором Плотин делает попытку изложить систему своей философии. Обычно он рассуждал о каком-нибудь конкретном вопросе, но при этом приводил в действие весь арсенал своей философии. Поэтому в любой работе Плотина в сжатой форме содержится вся его философия. Поэтому понимать Плотина весьма и весьма сложно. Проблема герменевтики, ставшая наиболее популярной в XX в. (особенно геменевтического круга), для Плотина актуальна как ни для кого из философов: для того, чтобы знать всю философию Плотина, нужно читать его работы, посвященные конкретным проблемам, а для того, чтобы читать и понимать эти проблемы, нужно знать всю его философскую систему. Плотина часто считают одним из наиболее сложных философов. Язык, которым написаны его трактаты, часто непонятен; очевидно, что писал он их не в педагогических целях, как учебник для студентов, а скорее записывал их для себя или для тех своих учеников, которые уже все знали из устных занятий и которым эти работы скорее нужны были для того, чтобы повторить то, что было уже им известно. Поэтому читать Плотина довольно трудно, и так же, как и Гераклита, его называют «темным философом».

Еще об одной проблеме, связанной с именем Плотина, — об Оригене. Второй раз это имя всплывает в работе Порфирия в следующем контексте. Порфирий пишет: «А когда к нему на занятия пришел Ориген, то он весь покраснел и хотел тотчас же встать с места; Ориген просил его продолжать, но он ответил, что когда говоришь перед тем, кто заранее знает, что ты скажешь, то надо скорее кончать; и, сказав еще несколько слов, закончил занятие» (). Это, конечно, можно объяснить тем, что Ориген учился вместе с Плотином у Аммония Саккаса, но понятно и то, что Ориген должен быть человеком, по своему уму по крайней мере равным Плотину, если не превосходящим его. В любом случае можно сделать вывод, что Ориген, по всей видимости, был человеком не менее умным, чем Плотин. Если о Плотине говорят как об одном из наиболее гениальных философов, то Ориген также не мог затеряться в истории. Это дает основание предположить, что это был тот самый Ориген, один из учителей христианской Церкви, который, с одной стороны, оказал огромное влияние на богословие многих Отцов Церкви (в частности, великих каппадокийцев), а с другой, вероятно, сам того не желая, своим трактатом «О началах» дал толчок многим ересям, впоследствии осужденным на V Вселенском соборе. Это - гипотеза, и до сих пор одни считают, что Ориген — ученик Аммония Саккаса, друг Плотина и Ориген-христианин - это одно и то же лицо, другие же считают, что это совершенно разные лица. Никаких исторических доказательств в пользу того или иного предположения пока не найдено, поэтому каждый выбирает ту версию, которая ему по душе. Но все же местожительство Оригена и Плотина, годы их жизни, общность философских положений (главное у Плотина – учение об ипостасях, Ориген же первым ввел термин «ипостась» в христианское богословие[24]), а также ум Оригена, о котором идет речь у Порфирия, - все это позволяет предположить, что Ориген-христианин и Ориген — друг Плотина одно и то же лицо. К тому же Порфирий указывает, что Ориген написал трактат, в котором говорится, что «царь есть единственный творец», т. е. говорится о Боге как о Творце мира, а это возможно лишь в христианском понимании этого понятия.

Подход к философии Плотина

Понимать философию Плотина весьма и весьма сложно, оттого что сам Плотин не стремился излагать ее систематически (так, как ее станут излагать философы XVII или XVIII в.). Многие историки философии пытаются, что называется, восстановить систему философии Плотина. В курсах истории античной философии учение Плотина, как правило, излагается в виде ее онтологии — т. е. учения о Едином, Уме, Душе и материи. В таком случае неоплатонизм сводится просто к онтологическому иерархизму, к пониманию того, что, кроме материального бытия, существует бытие духовное, а духовное бытие также не однородно (как это было у Платона), а разбито на три уровня бытия, на три субстанции, которые именуются, соответственно, Душа, Ум и Единое. Такой подход по-своему правильный, но к этому не сводится вся философия Плотина. Для Плотина, как и для любого мыслителя, его философия есть ответ на самые острые вопросы его мироощущения. Поэтому чтобы понять и восстановить систему Плотина, необходимо понять, что же это были за вопросы, которые не давали спокойно жить философу.

Время, когда жил и писал Плотин, — III в. после Р.Х. — было временем развала Римской империи, начала нашествия варваров и попыток сохранить величие империи, когда разные императоры предпринимали довольно значительные походы. Это время, когда прежние античные идеалы — этические, религиозные, философские — уже себя изжили и никто не воспринимал их всерьез, а христианство еще не распространилось и не стало официальной религией. Можно определить это время, как время духовного вакуума — один из наиболее тяжелых периодов в истории человечества, когда человеческая личность вообще ни во что не ставилась. Настроение людей в то время было отнюдь не духовным, его можно выразить лозунгом черни: «Хлеба и зрелищ!» — вот о чем мечтали люди, вот до чего пал «венец творения».

Плотин, который жил в это время, видел все эти безобразия — и во время похода на Персию, и во время жизни в Риме — но хотел, тем не менее, найти выход из этого положения. Возможно, он знал о христианстве: название одного из его трактатов, «Против гностиков», дает основание такому предположению. В нем он не пишет ни слова о христианстве, но с гностиками (ересью в христианстве) полемизирует. Порфирий, его ученик, впоследствии напишет трактат против христиан. Так или иначе, ни за, ни против христианства Плотин нигде не высказывался, и о его отношении к христианству можно только гадать. Плотин ищет пути спасения человека не на религиозном поприще, не через Христа, а на пути собственно философском. Почему? Плотин – типично греческий философ. Он доверяет только разуму («еллины ищут мудрости» (1 Кор. 1, 22)). Для Плотина было бы верхом безумия предоставить решение столь важного вопроса, как обретение бессмертия души и возвращение ее Богу, не разуму, а вере. Иначе говоря, Плотин ищет «научного», строго доказанного пути к Богу и бессмертию души.

Порфирий рассказывает: «Когда однажды Амелий, человек очень богобоязненный, всякое новолуние и всякий праздничный день ходивший по всем храмам, предложил и Плотину пойти с ним, тот сказал: "Пусть боги ко мне приходят, а не я к ним!", но что он хотел сказать такими надменными словами, этого ни сам я понять не мог, ни его не решился спросить» (10). Мысль о том, что весь божественный мир находится внутри человека, вытекает из всей философии Плотина, об этом буквально кричат его трактаты, и тогда ясно, что такому человеку незачем ходить в языческие храмы. Истинное богопознание есть прежде всего самопознание, и на путях самопознания и нужно искать ключ к философии Плотина.

Кроме этого чисто философского ключа, есть еще один. О нем говорится в трактате «О нисхождении души в тела». Здесь Плотин пишет следующее:

«Пробуждаясь от тела к себе самому, я оказываюсь от всего в стороне, самого же себя — внутри; созерцая мир изумительной красоты, я глубоко верю в то, что главному во мне судьбой назначен удел нетленных; я преисполнен сил жизни истинной и слит с бытием божественным; утвердившись в нем, я охвачен силою того бытия, что превосходит все остальное в умопостигаемом, и вот опора моя там, — после такого успокоения в божественном, снизойдя от ума к рассуждению, я всякий раз недоумеваю: как объяснить это мое нынешнее сошествие вниз и как душа моя вообще оказалась рожденною внутри тела» (IV, 8, 1).

Многие склонны видеть в этих словах Плотина описание необычного духовного состояния, которое именуется мистическим экстазом и которое, по словам Порфирия, Плотин испытывал четыре раза в своей жизни. Сам Плотин пишет об этом следующим образом: «Так случалось много раз: как бы восходя из собственного тела в самого себя, самососредоточившись и отвратившись от всего внешнего, я созерцал чудесную красоту, превосходящую все, что когда-либо было явлено в нашем мире; становясь причастным истинной жизни, обретая единство с божественным, в этом дивном своем состоянии я умственно достигал верховных сфер. Но, увы, наступал момент, когда ум нисходил в область рассудка, и, вспоминая о своем пребывании в сверхчувственном мире, я задавался вопросом, в чем причина моего падения, как душа вошла в мое тело и каким образом она, уже находясь в теле, все равно остается высшей сущностью» (IV. 8, 1). Это состояние внутреннего экстаза, выхода из самого себя, из своей телесной оболочки в некоторое истинное умопостигаемое бытие, о котором невозможно рассказать и существование которого не нужно доказывать, но которое ты непосредственно зришь и вид которого убеждает тебя больше, чем что бы то ни было другое, больше, чем какие бы то ни было философские рассуждения, - этот мистический экстаз также, возможно, лежит в основе философии Плотина.

Таким образом, в основание философии Плотина можно положить, с одной стороны, его мистический опыт, экстаз, непосредственное видение духовных субстанций, а с другой — философские рассуждения, основанные на платоновском и аристотелевском методе анализа самопознания. Этот двойственный философско-мистический опыт и порождает философскую систему Плотина – самобытного и оригинального философа, а отнюдь не простого ученика и последователя Платона.

В трактате V.1 Плотин пишет: «В чем причина того, что души забывают Бога – Отца своего? Почему они, имея божественную природу, будучи созданием и достоянием Божьим, теряют знание и о Боге, и даже о себе? Причина этого постигшего их зла лежит в них же самих: в их дерзостном стремлении к рождению, в их изначальном порыве к обособлению и инобытию, в их замысле ни от кого не зависеть, а быть и жить по своей воле – от себя и для себя. Как только вкусили они все прелести такого самобытия, тотчас же дали полную волю своим прихотливым желаниям, и став, таким образом, на путь, противоположный своей изначальной сущности, постепенно отдалились от Бога до степени полного забвения того, что они и творения Его, и Его достояние. Как дети, которые сразу после рождения были отделены от родителей, вскормленные и выросшие на чужбине, и родителей потом не узнают, и себя не признают их детьми, так и души, живя долгое время без созерцания Бога и без осознания своего к Нему отношения, теряют, забывая о своем происхождении, прирожденное достоинство, прельщаются внешним, считая его более ценным, чем самих себя, отдавая ему уважение, любовь и все лучшие чувства, все более и более порывая связь со всем высшим, божественным, отдаляясь от него и отвращаясь с пренебрежением» (V. 1, 1).

Именно вопросы, почему наши души забыли Бога и оказались в столь бедственном положении, почему они, находясь в телах, ценят телесное больше, чем духовное, Плотин считает самыми главными. Чтобы избавить людей от этого заблуждения, нужно, «во-первых, показать им всю ничтожность тех вещей, которые они так высоко ценят, и, во-вторых, напомнить о происхождении и высоком достоинстве души. Второй пункт должен предшествовать первому, поскольку, будучи разъяснен, он прольет свет и на первый» (V, 1, 1). Прежде всего, таким образом, нужно исследовать душу, или, как пишет Плотин в другом трактате, исследовать нужно «исследующее, которое ставит вопросы и выносит суждения» (I, 1, 1). Итак, начинать свои размышления следует не с познания окружающего мира, а с исследования внутреннего мира, с самопознания.

Такое начало философии Плотина может иметь и другое, чисто внешнее происхождение. Мы помним, что к тому времени скептиками уже была доказана тщетность всех попыток построить какую-либо философскую систему на основании как рационалистических методов, так и методов сенсуалистических. Никакая философия, утверждали скептики, не может привести к познанию истины. Скептическая проблема, по всей видимости, стояла и перед Плотином. Поэтому для того, чтобы понять причину всего этого, и нужно «исследовать исследующее», т. е. не просто душу, а то, что в душе является ведущим началом, - что стоики называли «гегемоникон» (+hgemonik)on), владычественное (это слово впоследствии перейдет и в терминологию Отцов Церкви). Владычественное, ведущее — это разум, то, что мыслит, ибо центр души — в мысли. Поэтому прежде всего нужно исследовать душу, а для этого нужно направить исследование на главное в ней, на ее познающую способность, и таким образом познать то, что познает. Это проблема из проблем: как можно познавать то, что само познает, - т. е. мысль, которая всегда является субъектом познания, сделать одновременно объектом познания?

Бессмертие души

Понимая всю сложность проблемы божественного происхождения души, Плотин решает ее не сразу. Вначале он доказывает, что душа бессмертна. Этот шаг для Плотина необходим, поскольку, показав бессмертие души, он покажет, что она имеет совершенно другую природу, отличную от тела, что невозможно удовлетвориться только телесными потребностями, и что Платон был совершенно прав, когда описывал мир материальный как мир теней, а нас - как узников в пещере, наблюдающих лишь тени на ее стене.

Итак, доказывая, что душа наша имеет божественное происхождение и что спасение человека возможно [25], Плотин в трактате «О бессмертии души» (IV, 7) пишет, что существуют четыре наиболее распространенные концепции души — стоическая, эпикурейская, пифагорейская и аристотелевская, и всем этим концепциям противопоставляет платоновскую. Плотин подробно описывает эти концепции античных философов о душе и подвергает их серьезной критике. Аргументы, которые приводит Плотин, настолько просты, серьезны и убедительны, что многие христианские мыслители будут их использовать в своих работах (напр., преп. Максим Исповедник, свт. Феофан Затворник).

Эпикурейцы, основываясь на демокритовском атомизме, утверждают, что душа есть совокупность атомов. Стоики утверждают, что душа есть тонкое тело, т. е. разновидность материи. Пифагорейцы говорят, что душа есть гармония тела. И, наконец, перипатетики считают, что душа есть энтелехия, или форма естественного тела.

Рассматривая вначале учение эпикурейцев, Плотин замечает, что душа не является совокупностью атомов. Очевидно, что один атом сам в себе не обладает жизнью. Но если один атом не имеет жизненного начала, то откуда оно возьмется у совокупности атомов? «Нелепо предполагать, что, раз ни одно из тел жизнью не обладает, то жизнь создана их совокупностью» (IV 7, 2). Но даже если у совокупности атомов это жизненное начало появилось, то необходимо предположить, что оно пришло к атомам откуда-то извне; тем самым неявно предполагается, что душа и атомы противоположны друг другу: если один атом не одушевлен, а совокупность атомов обладает жизненным началом, то, следовательно, это жизненное начало откуда-то в нем появилось, и если оно откуда-то пришло, значит, оно существует отдельно от атомов.

Затем Плотин рассматривает учение стоиков. Если душа есть тело, как утверждают они, то тогда душа должна обладать и всеми телесными свойствами. Любое тело бывает или влажным, или сухим, или теплым, или горячим, или черным, или белым. «Если тело будет только горячим, оно будет греть, а если только холодным – охлаждать… Напротив того, душа в одних живых существах производит одни, а в других – другие [качества]» (IV 7, 4). Душа объединяет в себе все эти начала, она может позволить в себе существование противоречий, она может вместить и начало влажное, и начало сухое, сама не будучи при этом ни влажной, ни сухой.

Будучи телесной, душа должна обладать и таким свойством телесности, как движение, но это также абсурдно, ибо мы не видим, чтобы душа двигалась. Любое материальное тело обладает свойством роста, душа же этим свойством не обладает. Свойство роста указывает, что материя постоянно находится в некотором движении, и рост тела или предмета происходит от того, что другие части материи входят в него и становятся его частями. Если бы душа была телом, то тогда материя также входила бы в душу и выходила бы из души. Далее, душа должна быть неким постоянным субстанциальным началом, что необходимо, если мы вспомним, что душа обладает таким свойством, как память. Если бы душа обменивалась некими своими телесными элементами с окружающим материальным миром, то такой способности, как память, у души не было бы. Душа не имеет частей и формы, пишет далее Плотин, а любое тело всегда делимо на части и всегда объемлемо некой формой. Душа всегда одна и та же и совершенно неосязаема, тогда как любое тело всегда воспринимаемо посредством наших органов чувств.

Любое материальное тело всегда познается посредством органов чувств и является предметом ощущения, но, как пишет Плотин, повторяя аргумент Аристотеля, если ощущение существует, то это ощущение должно отличаться от того, что ощущается. Сама душа не познается ощущениями, но ощущает тело, поэтому душа не может сама ощущать себя, и поэтому она не телесна. Еще более убеждает в нетелесности души наличие у нее такой способности, как мышление, ибо мысль всегда есть акт, осуществляющийся без тела. Для того, чтобы мыслить, человек вообще не прибегает к своему телу, иначе мышление ничем не отличалось бы от чувствования; наоборот, в мышлении человек стремится как бы отделиться от тела, забыть о теле — только в этом случае мысль наиболее чиста и последовательна, чем если бы мы все это время о нашем теле помнили. «Чувственное восприятие – для чувственных вещей, а мышление – для умопостигаемых… так как же [мыслящее начало], будучи величиною (т.е. если бы душа была телом. – В.Л.), помыслит то, что величиною не является, и как оно помыслит неделимое тем, что разделено на части?» (IV 7, 8).

Еще один аргумент, приводимый Плотином, - это существование нравственности. Категории нравственности, добра и зла, вообще неприложимы к материальным телам. Поэтому душа не может быть телом, и стоики совершенно напрасно пытаются убедить в обратном.

Таким образом, эти две материалистические концепции, по Плотину, не выдерживают никакой критики. Другие две концепции — пифагорейская и аристотелевская — также, по мнению Плотина, материалистичны, только в более завуалированной форме. Пифагорейская концепция, утверждая, что душа есть гармония тела, указывает на вторичность души по сравнению с материей. Если душа есть гармония тела, то она без тела не существует. Если тело теряет эту гармонию в результате каких-либо изменений в нем, то и душа также исчезает. Если душа человека есть гармония тела, то со смертью нашего тела она должна прекратить свое существование. Но, пишет Плотин, гармония сама по себе не может существовать. У Пифагора есть излюбленный пример — гармония лиры, музыкального инструмента. Очевидно, что в музыкальном инструменте гармония появляется только тогда, когда этот инструмент создан и настроен мастером, т. е. гармония появляется извне, она привносится в материальное тело. Поэтому если и можно говорить, что душа есть гармония тела, то только в том смысле, что душа привносит гармонию в тело, а не является гармонией тела. Только с такой поправкой можно принимать пифагорейскую концепцию. Вообще, следует заметить, что пифагорейскую философию Плотин не отбрасывал, а воспринял ее в качестве элемента, органично вошедшего в его мысль.

Душа не может быть и энтелехией тела, как это указывает Аристотель, ибо это также ставит душу в зависимость от тела. Душа, по Аристотелю, есть энтелехияестественного тела, и возникает она на определенной стадии его развития, когда его форма достигает развития всех возможностей, потенциально в нем заложенных. Но в этом случае душа также оказывается зависящей от тела и не обладает субстанциальностью. Если душа есть энтелехия тела, душа должна также делиться, как и тело (если тело распадается, то и душа также должна распасться). Что такое смерть человеческого тела? Это распад его, и душа с распадением тела на части также должна распасться, и поэтому она уже не является энтелехией, не является завершенностью.

Если душа есть энтелехия, то она зависит от тела и должна обслуживать все его нужды. Но тогда непонятно, откуда в душе человека берутся желания, которые не только не зависят от телесных нужд, но, наоборот, часто противоречат им или свободны от них. Ведь, по аристотелевской концепции, душа должна только обслуживать потребности тела, и тогда все ее желания должны быть желаниями о сохранении тела.

Рассмотрев эти взгляды, Плотин приходит к выводу, что душа имеет самостоятельную сущность. Душа есть субстанция, которая не зависит от тела и, наоборот, управляет им. Тело зависит от души, а не душа от тела. Это еще раз убеждает Плотина в том, что исследовать нужно именно душу, которая является владычествующим началом в человеке, его сущностью, и именно через познание души можно найти ответ на вопрос о том, почему человек пал так низко, а ответив на этот вопрос, можно ответить и на другой: как человек может отменить это падение, т. е. как же он может спастись.

От самопознания к познанию мира

Исследуя сущность человека, Плотин основывается на положении, которого придерживались до него практически все античные философы, что человек состоит из души и тела. Познать сущность человека – это значит, что человек должен познать самого себя. Что это означает? Означает ли это познать душой тело или познать душой душу? Что такое самопознание?

В ключевом для понимания этой проблемы трактате V.3 «О познающих субстанциях и о том, что выше их» Плотин подробно рассуждает о том, что такое самопознание, и приходит к выводу, что самопознание возможно только лишь для простого существа. Невозможно самопознание для существа сложного, ибо в этом случае одна часть его должна будет познавать другую, что уже не является само познанием. Поэтому самопознание есть возможно только для простого существа. Но поскольку очевидно, что человек мыслит душой, а не телом, то, следовательно, самопознание есть познание человеком своей души, а не тела.

Что может служить подспорьем в самопознании? В одном из фрагментов, помещенных в трактате III.9, Плотин пишет следующее: «Когда я мыслю, то я наблюдаю умопостигаемую субстанцию, иначе состояние мышления было бы ложным (возможен другой перевод: иначе мы ошибались бы при мышлении. — В.Л.)» (III. 9, 6). Что это означает?

Самым первым, очевидным фактом деятельности души является мышление. Любой человек понимает, что он мыслит. Не чувства убеждают человека в его существовании: чувства могут нас обманывать, им нельзя доверять. Доверять можно лишь своему разуму. Что же такое мышление?

Когда человек мыслит, то это означает, что он познает объективную, не зависящую от человека истину. Ведь все люди мыслят одинаково. Следовательно, познавая истину, человек взирает на некую умопостигаемую субстанцию, на некую природу, которую могут зрить все люди. Эта умопостигаемая природа — не субъективное состояние индивида, не особенность его биологического устроения, которое порождает его психику, как сказали бы софисты. Нет, постигая свое я, свою душу, человек мыслит некую умопостигаемую субстанцию, иначе нельзя было бы объяснить акт познания истины, акт мышления. Если человек думает, что дважды два четыре, и все с ним соглашаются, то это означает, что они узрели объективную истину. Точно так же, когда человек показываю, скажем, на дерево и говорит, что это деревоа, и все с ним соглашаются, то это происходит потому, что дерево существует независимо от людей, и достаточно открыть глаза и взглянуть на него, чтобы убедиться в объективном его существовании, в том, что это не химера и не галлюцинация, не бред и не сон, а объективно существующий материальный предмет. Точно так же и в области не чувственного бытия, а умопостигаемого: если человек в процессе своего мышления приходит к некоторым истинам, с которыми согласны все люди, то это доказывает, что эти истины есть объективная реальность, есть субстанция — не материальная, а умопостигаемая, потому что она видится не очами, а неким умопостигаемым взором, т.е. разумом. Иначе говоря, разум для Плотина (как и для Платона) – эта некая умо зрительная способность, а не способность соединять или разъединять различные понятия. Именно поэтому люди друг друга понимают, познают истину, что все, что происходит в душе человека, есть видение некоей умопостигаемой сущности, умопостигаемой природы. Мысли человека есть проявления некоего мира, существующего объективно. Что значит объективно? Объективно - значит независимо от человека, а не вне человека. (Эту ошибку отождествления объективности с существованием вне человека делают многие не искушенные в философии люди.) Объективность совпадает с внеположенностью только в материальном мире, постигаемом чувствами, но не в мире духовном, умопостигаемом, не подчиняющемся пространственным принципам. Следовательно, умопостигаемый мир существует в душе человека, и это не его субъективное мнение, а самое настоящее объективное умозрение. То есть, в отличие от материального мира, который существует только вне человека, умопостигаемый мир существует двояко: с одной стороны, в душе человека, с другой — вне человека, но не в пространственном смысле, а в смысле духовном. И это есть один и тот же умопостигаемый мир.