Раздел третий. Рациональность и свобода 282 25 страница

"масштабно"? Автор предпринимает попытку ответить на эти

вопросы. Согласно его концепции, рациональность и ее

эффективность должны быть связаны прежде всего с

возможностями для развития человека, которые открывает

управляемое в соответствии именно с этими целями общество.

Можно возразить, что такой ответ абстрактен. Разумеется.

Другое дело, должен ли автор его конкретизировать. Не

случайно он обосновывает необходимость обращения к дискурсу

и вводит это понятие в качестве важного концептуального

термина, несколько расширительно его истолковывая и тем

самым поднимая на новый уровень. Хабермас выделяет несколько

типов дискурса, выступающих в качестве коммуникативных

средств: теоретический, практический, экспликативный и др.,

рациональность которых определяется обоснованностью

утверждений и эффективностью действий22.

____________________

22 Подробнее типы аргументации представлены на схеме

2:

В интерпретации Хабермаса, дискурс - это формы аргументации,

с помощью которых можно продуктивно проанализировать (или

тематизировать) противоречивые, спорные утверждения.

Рациональность дискурса обнаруживается в критической

рефлексии, в способности к доказательному обоснованию, кото-

рое должно быть адекватно практическому дискурсу. Под

последним понимаются средства, при помощи которых мы можем

гипотетически подвергнуть тесту норму действия, чтобы

выяснить, приемлема она в действительности или нет.

В сущности, в таком понимании дискурса (по сравнению,

скажем, с дискуссией) нет ничего принципиально нового, кроме

- если можно так сказать - пафоса (Sachlichkeit) поиска,

требования тщательности обоснования и доказательности

(phaenomen benu fundatum, по Лейбницу). И все-таки в

отношении дискурса "коммуникативной рациональности" дело

обстоит иначе в силу важности и масштабности связываемых с

нею задач. Рассмотрим подробнее, что же пытается объяснить

немецкий философ с помощью этого понятия. Хабермас считает,

что время упования на спонтанные процессы общественного

саморегулирования миновало, а надежды на разрешение проблем

культурного модерна путем идеологических манипуляций не

сбылись. В этих условиях место принудительного конформизма

должны занять неискаженные, свободные, естественные

коммуникации, действующие во внеинституциональной сфере, так

как манипулятивные тенденции господствующего аппарата

проникли повсеместно. Это станет первым шагом на пути к

гуманистическому реформированию общества, возрождению

____________________________________________________________

Референтные Проблематичные Спорные

измерениявысказывания оценочные

Формы заявления

аргументации

теоретический когнитивно-истинность высказываний;

дискурс инструментальныедейственность телеологи-

ческих действий

практический морально- правильность норм

дискурс практические действий

эстетическая оценочныеадекватность оценочных

критика стандартов

терапевтическаяэкспрессивныеистинность (искренность)

критика выражений

экспликативный - - -доступные для понимания

дискурс или формирования

символические конструкты

Habermas J. Handlungsrationalitat und

gesellschaftliche Rationalisierung. S. 45.

нравственных ценностей, воспроизводству культурных традиций,

устранению неадекватности правовых норм существующей

практике и т.д. Свободные, естественные коммуникации

приведут к тому, что место суженной, формализованной морали

займут нормативы, выработанные на основе выявления сущностно

важных потребностей общественных индивидов и возможностей их

удовлетворения23. Разумеется, коммуникациям отводится

соответствующая роль и в освоении познавательных ценностей,

ведь, как справедливо замечено, современный человек не может

освоить весь объем информации, с которой взаимодействует, и

вынужден многое принимать на веру; на что и обращает

внимание Хабермас, называя это явление "новой

непрозрачностью" и рассматривая его как существенный отход

от просвещенческого разума24.

Однако главная отличительная черта дискурса коммуникативной

рациональности и, можно сказать, ее предназначение состоит в

том, чтобы осуществить процесс выработки целостных

культурных смыслов, могущих послужить духовными ориентирами

в развитии общества и самого человека, а также найти оп-

тимально эффективные средства их практического осуществле-

ния.

Совершенно очевидно, что речь идет о целях, которые имеют

явно выраженный ценностный характер, а значит, если употре-

бить терминологию Хабермаса, о преодолении частичной, проце-

дурно-целевой рациональности и достижении целостной рацио-

нальности.

Конечно, не все здесь корректно (особенно в таком схема-

тичном изложении), и предмет для полемики есть. На наш

взгляд, он прежде всего состоит в определении всеобщности

выявляемых интересов и потребностей. Она явно проблематична,

равно как и ее формальное определение. Возникают и другие

вопросы: многие ли могут разделить выработанные таким

образом цели и ценности? И разве недостаточно уже имеющихся

проектов "общественного договора"? Все ли, что ведет к

консенсусу, рационально или здесь есть какие-то демаркации,

и, наконец, главный - об утопичности такой "социальной

терапии" в качестве радикального средства изменения

общественных институтов.

Автор концепции все это прекрасно понимает и пытается

обосновать новый подход путем тщательной аргументации пред-

посылок (условий, процедур выработки и т.д.) такой

рациональности. Посмотрим, что конкретно имеется в виду.

Хабермас полагает, что процесс выработки культурных смыслов

может осуществляться как в ходе свободных дискуссий, так и

посредством усвоения разного рода текстов как определенных

феноменов культуры. Изучению способов передачи культурного

смысла и значимого действия как текста уделяется большое

____________________

23 Анализ социального аспекта теории коммуникативного

действия см.: Rockmore T. Habermas on Historical

Materialism. Indiana U.P., 1989.

24 См.: Астафьев Я.У. Научные картины мира,

рациональность и социологический дискурс // Социол. журн.

1994. N 1. С. 92.

внимание, и в этом концепция Хабермаса перекликается с

"моделями текстов" П.Рикера. Поскольку модель

"коммуникативной рациональности" создается с намерением ре-

шить задачи упорядочения целевых установок, проблемы соот-

ношения целей и средств, систематизации ценностей и др., то

очевидно, что одних научно-технических подходов и существую-

щих в их рамках критериев здесь недостаточно. Требуется изу-

чить и обобщить самые разные представления о достижимых це-

лях во всех видах человеческой практики и поведения, а

следовательно, обратиться не только к научным, но и

качественно иным текстам духовно-культурного плана:

философским, художественным, теологическим, подавляющее

большинство которых расширяет кругозор научно-технического

знания и - что особенно важно - обнаруживает личностные

качества исследователей, которые способствуют нахождению

общего языка.

Такой тип рассуждений, безусловно, правомерен и современен.

К нему, как правило, прибегают исследователи герменевти-

ческого направления. Анализируя текст, они отмечают, что в

нем, равно как и в речи, проявляются авторское искусство

слова, сила и богатство воображения, историческая память,

юмор, способность к импровизации, метафоризации, аналогии,

истолкованию, целостному моделированию. Поскольку все эти

особенности индивидуальны, постольку и текст выступает как

некая субъективная реальность. Вместе с тем перечисленные

качества относятся к числу гносеологических приемов

гуманитарного знания, которое передается и усваивается.

Следовательно, все эти качества служат средствами

трансляции, выполняют функции коммуникации, и, как правило,

более успешно, чем в случае с научным знанием, в силу того,

что здесь в процесс познания включаются самые разные формы

сознания воспринимающего, вплоть до нерационализированных.

Более того, в процессе такой коммуникации через текст и речь

реализуются разные способы рассуждений, выявляются богатые

ресурсы естественного языка, которые оказывают воздействие

на потенциальные творческие способности человека. Такого

рода общение делает возможным не только усвоение содержания,

идущего "открытым текстом", но и осознание на "когнитивном

уровне" форм неявного знания (о которых писал М.Полани); ак-

тивизирует творческое восприятие образного языка с его

способностью фиксировать какие-то глубинные духовные

движения; вызывает повышенное внимание к естественному

языку, тесно связанному с бытием (в духе хайдеггеровского

"язык - дом бытия"). Хабермас имеет в виду эти

обстоятельства и отмечает, что в результате все это и

порождает то понимание, которое не всегда фиксируется

словесно, но создает атмосферу взаимодействия и творчества.

Итак, Хабермас уповает на возможности свободного творческого

разума и "опыт непосредственной коммуникации" (одно из

ключевых понятий его социальной философии). Он обстоятельно

анализирует соотношение личных и общественных интересов,

считая этот вопрос важнейшим для философии во все времена, и

обращает особое внимание, с одной стороны, на раскрытие

интерсубъективной индивидуальности, с другой - на воз-

можности активного функционирования личности в свободных

ассоциациях общественности. Деятельность последних может

строиться как реализация коммуникативной практики образова-

ния, формирования мнений, интересов, воли и т.д., так что

свободные дискуссии по этим проблемам могут вызвать

синергетический эффект и привести к новым социально значимым

результатам. Общество, интегрированное не рынком, а такими

ассоциациями, могло бы стать политически активным и в то же

время свободным от господства, считает Хабермас25.

В заключение отметим, что Хабермас положительно ответил на

вопрос о возможности гуманизации рациональности, а тем самым

и на вопрос, подвержена ли она сама рационализации26.

"Новую" рациональность, какой она представлена в "теории

коммуникативного действия", можно определить как вид

духовной активности, как попытку соединить рациональность

знания (ratio cognoscendi, - научная рациональность как

действующая в своей области, разумеется, не отвергается и ни

о каком ее кризисе в этом плане речи не идет) и

рациональность действия (ratio agendi, - именно его

направленность, обоснование целей требуют рационализации) с

тем, чтобы добиться главного - увеличения возможностей для

свободного, творческого развития человека. "Новая"

рациональность - это и познавательный выбор, и наполнение ее

культурными и ценностными смыслами.

Ю.Хабермас пытается вернуть рациональности смысл поиска,

творчества, инициативы, который отмечал М.Вебер, говоря об

эпохе раннего капитализма. Он хотел бы представить ее как

естественное качество человека, в то время как сейчас

естественное и рациональное являются антиподами. В концепции

"коммуникативной рациональности" Хабермас смоделировал

способ творческого существования человека, а также те

условия, при которых только и можно выработать (именно

выработать, прежде чем принять) правильные решения, которые

будут адекватны существу и сложности стоящих перед обществом

задач и за которые каждый человек несет свою долю

ответственности.

____________________

25 Подробнее об этом см.: Хабермас Ю. Философский

спор вокруг идеи демократии // Гуманизм, наука, техника.

М., 1990. Т. 1. С. 181.

26 Особо подчеркнем, что у Хабермаса речь идет не о

прогрессе рациональности, понимаемом в истории и философии

науки как продвижение ко все более истинному научному

знанию, а о способности "рацио" найти способы разрешения

"конфликта ценностей" в социальной сфере, преодолеть разрыв

изначально органически связанных рациональности и

человеческих ценностей, смысла человеческой деятельности в

целом.

ДИСКУССИЯ

В.Н.Порус

Предложенная М.А.Розовым модель, опирающаяся на пред-

ставления о рефлексивной симметрии и симметрии знания, ка-

жется, действительно противоречит идее рациональной рекон-

струкции развития науки, но только в той ее трактовке,

которая задана исходными предпосылками кумулятивизма и

близких ему направлений методологической мысли. Между тем

такая трактовка - далеко не единственно возможная

"экспликация" рациональной реконструкции. Это отмечает и сам

М.А.Розов. Представить деятельность ученых как то, что

соответствует определенным "общезначимым" правилам и нормам

(т.е. осуществить рациональную реконструкцию) можно, вообще

говоря, по-разному (например, в зависимости от того, какие

правила или нормы имеются в виду, или от того, что

понимается под их общезначимостью); а это означает, прежде

всего, что возможны различные рациональные реконструкции, а

во-вторых, что относительно любой реконструкции возможно

сомнение в ее рациональности (что общезначимо в одной

"парадигме", может напрочь отвергаться в другой и т.п.).

Поэтому всякая рациональная реконструкция - это лишь

аргументация в дискуссии между различными теориями или

концепциями рациональности; когда речь идет о науке - это

спор различных методологических концепций. И.Лакатос, как

известно, колебался между двумя одинаково важными для него,

но противоречащими друг другу установками. С одной стороны,

говорил он, история науки есть пробный камень для любой

методологической концепции. Это означает, что рациональность

концепции может всегда проблематизироваться историческим

движением науки. С другой стороны, рациональная

реконструкция имеет дело только с миром объективного знания

и не обязана интересоваться тем, какие правила или нормы

формулируют (если формулируют) ученые; другими словами,

рациональная реконструкция может игнорировать (в ощутимой

мере) историю науки. Эти колебания не были случайными, они

вызывались реальными противоречиями самого понятия

рациональности.

Рационален ли спор между теориями рациональности? Какая

теория может разрешить этот спор и каким образом? Или все же

арбитром здесь является не теория, а история науки? Но тогда

что такое история науки вне ее рациональной реконструкции?

Я думаю, что уйти от рациональной реконструкции вообще

невозможно, хотя любая рациональная реконструкция может быть

оспорена. Ведь когда М.А.Розов предлагает модель, в которой

взаимодействуют исследовательские и коллекторские программы,

образуя "эстафетное" движение идей, методов, проектов и

т.д., то это тоже "рациональная реконструкция", хотя и в

ином смысле - в ней не заложено требование изображать

исторический ход науки как последовательность строго

целенаправленных и "правильных" действий ученых. Таким

образом, определение рациональной реконструкции, от которого

отталкивается М.А.Розов, выглядит слишком "жестким".

Возможны и другие "определения", другие смыслы, вкладываемые

в это понятие.

Здесь мы сталкиваемся с фактом, часто ускользающим от

методологов. Дело в том, что всякая рациональная

реконструкция - это прежде всего встреча, столкновение

рациональности реконструктора и рациональности

реконструируемого (объекта, процесса и т.п.). Далеко не

всегда это встреча тождественных друг другу рациональностей;

во всяком случае, она не проходит бесследно для обеих

рациональностей. Крайний из мыслимых случаев - когда между

этими рациональностями нет "моста" (т.н. "несоизмеримость

рациональностей"). Возможен ли реально такой случай - это

уже другой вопрос.

Я хотел бы особенно подчеркнуть совпадение наших с

М.А.Розовым высоких оценок методологического значения

принципа дополнительности. Но я рассматриваю этот принцип

как фундаментальное основание рациональных рассуждений о

рациональности. Другими словами, я вижу в принципе дополни-

тельности принцип рациональной реконструкции. Между тем,

И.Лакатос рассматривал методологическую новацию Н.Бора как

ослабление критериев рациональности в науке, как снижение

уровня "рациональной критики". Здесь я не согласен с

И.Лакатосом. Здесь я не вполне согласен и с М.А.Розовым,

когда он трактует принцип дополнительности как то, что

специфическим образом соединяет идею рациональной

реконструкции с идеей отрицания последней. Впрочем, это

несогласие означает только то, что мое понимание

рациональности отличается от изложенного в статье

М.А.Розова. Если же принять последнее, позиция М.А.Розова

последовательна и убедительна.

В.С.Швырев

Работа М.А.Розова несомненно является творческим ориги-

нальным исследованием, в котором на конкретном материале на-

уки рассматриваются реальные механизмы развития научного

познания (акты т.н. рефлексивного переключения). Я в общем и

целом согласен по существу со всеми рассуждениями автора и

считаю конструктивными проводимые им различения. Мои за-

мечания связаны с концептуально-терминологическими позициями

В.М.Розова, с тем, как он понимает рациональную рекон-

струкцию науки. Рациональная реконструкция вообще, рацио-

нальная реконструкция науки, в частности, это попытка

представить то или иное поведение в виде рациональной

деятельности. Последняя же осуществляется в соответствии с

некоторыми правилами или нормами, которые могут быть

зафиксированы в общезначимой форме, и носит всегда четко

фиксируемый целенаправленный характер. М.А.Розов достаточно

убедительно показывает, что рассматриваемые им процессы

развития знания, связанные с рефлексивной симметрией

последнего, не могут быть подвергнуты рациональной

реконструкции в этом смысле, они соответственно не могут

быть охарактеризованы как рациональные, если ограничивать

рациональность деятельностью в указанном выше смысле. Но, на

мой взгляд, такое ограничение понятия рациональности как раз

и является проблематичным. Аналогичные замечания я могу

высказать по ряду других статей нашего коллективного труда.

Речь идет об определенной весьма распространенной традиции в

понимании рациональности. Если коротко говорить, речь идет

об ограничении рациональности целесообразной деятельностью в

рамках некоторой заданной системы целевых ориентиров. Суть

рациональности при этом усматривается в нахождении наиболее

эффективных, оптимальных способов достижения заранее

заданного в качестве цели результата. Рациональная

реконструкция тогда истолковывается как воспроизведение

какого-то реального поведения в схемах подобной

деятельности. Но, с моей точки зрения, неправомерно огра-

ничивать рациональность только такого рода деятельностью

("закрытая рациональность"), так же, кстати сказать, как

неправомерно ограничивать и понятие деятельности только

целесообразной деятельностью. Понятие деятельности (см. мои

тексты в книге "Деятельность: теории, методология,

проблемы", М., 1990.), охватывает не только целесообразное

поведение, но и включает деятельность "перепрограммирования"

оснований, исходных установок, целевых ориентиров, т.е.

целеполагание. Деятельность как специфическая форма

человеческого мироотношения в отличие от адаптивного

поведения в биологической "экологической нише" или

социокультурных парадигмах - а научная парадигма в смысле

Т.Куна представляет собой частную разновидность таких

парадигм - и предполагает прорыв налично данного

"горизонта", исходных ориентиров мироотношения, выход на

новые перспективы этого мироотношения. Коренной вопрос в

связи с экспликацией понятия рациональности, на мой взгляд,

заключается в том, будем ли мы ограничивать понятие

рациональности только целесообразной "инструментальной",

"технологической" деятельностью (т.н. "формальная

рациональность" по М.Веберу) или все-таки можно говорить о,

по крайней мере, рациональных моментах, если угодно,

рациональном "измерении" деятельности как открытой системы,

предполагающей "перепрограммирование" ее оснований. Если

деятельность, как работа в парадигме, предполагает решения

задач, т.е. преобразований наличной ситуации, когда в

принципе имеются соответствующие способы организации

действия, то деятельность как открытая система связана с

движением в проблемных ситуациях, когда нет готовых ее

рецептов. Спрашивается, можно ли в какой-то мере

рационализировать движение в проблемных ситуациях? То, что

конструктивное разрешение проблемных ситуаций по схемам

"закрытой", "внутрипарадигмальной" рациональности

невозможно, однозначно логически вытекает уже из понятия

последней. Однако, если в качестве исходного признака

рационального сознания рассматривать не соответствие

основаниям и нормам принятой парадигмы, а соразмерность

наших установок реальной ситуации, - заметим, что именно с

этим смыслом связано коренное значение латинского слова

"ratio", - то правомерно утверждать, что рациональное

"измерение" работы в проблемной ситуации связано с ее

анализом, предполагающим, в качестве его существенного фак-

тора, критико-рефлексивное осознание собственных позиций,

возможных стратегем деятельности и пр. Подобный рациональный

анализ, разумеется, не является достаточным условием кон-

структивного выхода из проблемной ситуации, но он,

безусловно, будет способствовать такому выходу. Таким

образом, с моей точки зрения, рациональность не

ограничивается только "закрытой рациональностью", правомерно

говорить и о "рациональном измерении", рациональной

компоненте деятельности, связанной с "перепрограммированием"

ее оснований.

Теперь о понятии рациональной реконструкции. С точки зрения

М.А.Розова, понятие рациональной реконструкции однозначно

связывается с "закрытой рациональностью". Это оправдано его

пониманием рациональности. Но, если мы считаем возможным

истолковывать рациональность более широко, то отпадают и

основания для такой однозначной интерпретации рациональной

реконструкции. По моему мнению, то, что изложено в статье

М.А.Розова, вполне может быть охарактеризовано как

определенная рациональная реконструкция определенной

деятельности - опять-таки, если мы не будем ограничивать это

понятие тем смыслом, с которым его однозначно связывает

М.А.Розов. Рациональность той реконструкции, которая

предложена в статье М.А.Розова, заключается, на мой взгляд,

в том, что здесь с позиции исследователя проконтролирован,

четко артикулирован реальный механизм действий субъектов

познавательной деятельности. В принципе они сами могли бы

проделать такую работу, если бы задним числом стали в

рефлексивную позицию по отношению к своей реальной

деятельности. М.А.Розов, как методолог, встает в такую

позицию и строит определенную рациональную реконструкцию.

Последняя в дальнейшем может быть использована в качестве

нормативной схемы.

Н.М.Смирнова

Статья М.А.Розова читается с захватывающим интересом. Автор

вводит ряд новых понятий, с помощью которых четко очерчивает

пределы возможной рациональной реконструкции знания вообще.

Если К.Поппер, к примеру, полагал, что рациональной

реконструкции не подлежит человеческое интеллектуальное и

художественное озарение, т.е. процессы рождения музыкальной

темы, драматического конфликта и научной теории, то автор

прибавляет к ним еще, по крайней мере, две области: границу

между незнанием и неведением и смену типов рациональности.

С помощью вводимого им понятия рефлексивной симметрии, автор

формулирует важный методологический принцип запрета:

справедливый, на мой взгляд, не только в отношении научной

историографии, но приложимый к процессу реконструкции

культурных смыслов вообще: запрет на рефлексивно-сим-

метричные преобразования, неизбежно приводящие к серьезным

смысловым коррекциям, а подчас и к подмене смыслов.

В статье методологически заостряются многие проблемы. Тезис

о том, что место рациональной реконструкции в историко-

научных исследованиях определяется принципом дополнитель-

ности Н.Бора, основан на сильной идеализирующей посылке: пе-

реизложение знания с точки зрения современного исследователя

и анализ научных традиций, в рамках которых это знание

зарождается, альтернативны. В первом случае история будет

крайне модернизированной и вырванной из контекста своей

эпохи, поскольку историк науки должен сказать что-то своим

современникам на понятном им языке, во втором -

принципиально бессодержательной с точки зрения современного

ему этапа развития науки, так как целиком погружена в

контекст языковых практик и смысловых ориентаций своей

эпохи.

Но ведь в конкретном историко-научном исследовании подобная

дихотомия как-то снимается! Современный историк науки, равно

как и историк философии, обогащенный опытом исторического

развития герменевтики, понимает, что не существует

единственно верного на все времена толкования смыслов

творца, процесс этот бесконечен и индивидуализирован.

Поэтому он и не станет стремиться к тому, чтобы "думать, как

Галилей", но в то же время постарается избежать того, чтобы

сознательно приписывать ему рассуждения в стиле мышления

своих современников. На мой взгляд, перед автором стоит

проблема: выявить пределы противопоставления описанных

подходов не в сфере чистой методологии, а в конкретном

историко-научном исследовании.

М.А.Розов

То, что Н.М.Смирнова называет "сильной идеализирующей

посылкой" - это и есть принцип дополнительности: описание

механизмов социальной памяти и описание ее содержания

взаимно дополнительны. Это значит, что получение информации

об одной из указанных сторон неизбежно связано с потерей

информации о другой. Претендуя, например, на достаточно

полное описание содержания, мы утрачиваем связь с эпохой и

уже не можем претендовать на описание механизмов

соответствующих традиций. Наталья Михайловна утверждает, что