ГЛАВА 1. В первый день после каникул Николай, как обычно, пришел к Фалькам в пять часов

В первый день после каникул Николай, как обычно, пришел к Фалькам в пять часов. Сердце его радостно билось: сейчас он увидит Лизу. Он был уверен, что она испытывает то же самое нетерпение и найдет способ, чтобы им хоть мельком увидеться.

Дверь открыла Сарра Львовна. Она, как всегда, приветливо улыбнулась. Тут же на ее лице появилась несвойственная ей строгость.

– Что-то случилось? – с тревогой спросил он.

– Случилось, – сказала она, виновато опуская глаза. – На днях у нас был начальник жандармского управления Богданович, хотел провести обыск из-за того, что у Лизы, якобы, собираются анархисты. Вас… он тоже назвал неблагонадежным. Вот... Григорий Аронович просил передать вам письмо.

Николай вскрыл конверт. Фальк вежливо сообщал ему, что с 1 января он у них больше не работает.

– Вот так сюрприз, – растерянно протянул Николай, не ожидавший такого поворота событий.

– Надеюсь, вы сможете найти еще учеников. – Сарра Львовна старалась не смотреть ему в глаза.

Николай уже взял себя в руки.

– Позвольте мне подняться в класс, забрать свои книги.

– Да-да, конечно. Аня! – крикнула она наверх, но девушка не откликнулась. – Не слышит или не хочет выходить, расстроилась, что вам отказали. И мне искренне жаль, что так получилось. Пройдите, пожалуйста, туда сами, Николай Ильич.

Николай поднялся наверх и в глубине лестничной площадки увидел Лизу. Она взяла его за руку, повела в свою комнату.

– Николай Ильич, миленький, – шептала она, не отпуская его руки и виновато заглядывая ему в глаза. – Простите меня, это все из-за меня получилось.

– Лиза, – он неожиданно перешел на «ты». – Я же просил тебя порвать с анархистами.

– Но ты тоже занимаешься политикой, – взвилась она и тоже перешла на «ты», что оказалось совсем нетрудно. – Богданович сказал, что ты находишься под надзором полиции, ждешь суда. Это правда?

– Правда. Но ты – совсем другое дело. Зачем они тебе нужны, эти анархисты или кто-либо другой? Ты из богатой семьи, у тебя талант, ты поешь, играешь на рояле, это должно быть для тебя главным в жизни.

– Почему-то все хотят решать за меня – что мне делать. И ты туда же. – Она гневно сверкнула на него глазами, но, вспомнив, что произошло, совсем сникла. – Для меня главное – ты. Я люблю тебя, неужели ты этого не понимаешь? И богатая семья тут совсем не причем.

Она обняла его за шею, прижалась щекой к его лицу. Он опять не смог с собой совладеть. Сжал ее в своих объятьях и стал целовать ее горячие, что-то ласково шепчущие губы, сам без конца повторяя, что безумно ее любит и окончательно измучился. Все, что накопилось за эти дни, пока он ее не видел, пока страдал и боролся сам с собой здесь, в Екатеринославе, во время забастовки, и в Ромнах, прорвалось наружу.

Где-то внизу громко хлопнула дверь. Николай отстранил ее от себя.

– Прости, я должен идти.

– Ты меня любишь?

– Люблю!

– Скажи еще раз, только как следует!

– Моя родная девочка, я тебя люблю, сколько бы раз я это не повторял...

– Как же нам быть дальше?

– Давай договоримся так, – он поцеловал ее в глаза, наполнившиеся слезами, – мы оба должны окончить учебу. Я через два года получу диплом, и тогда мы сможем быть вместе, если, конечно, не будет суда. Тогда мне придется бежать из города.

– А как же я?

– Об этом пока не думай.

– Мы будем хотя бы встречаться?

– Видишь, как Григорий Аронович отреагировал на сообщение Богдановича обо мне. Вряд ли ему понравится, если мы будем встречаться.

– Целых два года не видеться?

– Что-нибудь придумаем, – он еще раз поцеловал ее и пошел в соседнюю комнату за книгами.

Когда он уже спустился вниз – Лиза слышала по шагам на лестнице, она вспомнила об Афродите и крикнула ему сверху:

– Николай Ильич, подождите. Я должна вам кое-что отдать.

Он остановился и смотрел, как она тоненькая, в узкой черной юбке, белой блузке с высоким воротником, неприлично красная от его поцелуев, но от этого еще более красивая, спускалась вниз. Он шепнул ей на ухо: «Посмотри на себя в зеркало». Она подошла к большому зеркалу в серебряном резном окладе и испуганно закрыла лицо руками, чуть не уронив коробку с Афродитой.

– Это мой подарок на Новый год, – сказала она, отдавая ему коробку, – не сумела тогда отдать. Будет вам хоть немного напоминать обо мне.