Воеобразие русской философии

Русская религиозная философия по праву может быть названа феноменом в истории развития мировой мысли – «она в корне, в основной тенденции своей существенно оригинальна» [5]. И это не преувеличение – свидетельством этому непрекращающийся и все возрастающий интерес к русским мыслителям со стороны. Причин появления этого феномена несколько. Прежде всего, Россия в XVIII – XIX в. оказалась местом встречи двух различных духовных, культурных и мировоззренческих традиций. Россия тогда еще действительно жила Православием – и в этом смысле она находилась еще далеко до того внутреннего опустошения, какое уже имело место в Европе. Поэтому русская мысль всегда была религиозной, никогда не оказывалась в разрыве со своей религиозной стихией, и в этом заключается основная причина своеобразия русской философии. С другой стороны, философия в России начала пробуждаться тогда, когда рядом, на Западе, шла напряженная и активная работа философской мысли. Поэтому Россия во многом выступала здесь не в роли первооткрывателя, но в роли ученика, однако ученика весьма своеобразного. Различные идеи, которые проникают в Россию начиная с ереси жидовствующих, будучи привлекательными, в то же самое время во многом не были органичными для русского самосознания. Поэтому развитие русской философии можно сравнить с ростом молодого, талантливого, творчески свободного – в смысле незакомплексованного - и сильного духом ученика, который не просто глотает все, что ему преподают, но что-то принимает, что-то отвергает, и в нем идет сложнейший процесс формирования, который зависит с одной стороны от внешних влияний, с другой – от внутренней глубинной личностной жизни самого человека. Если Европа считала себя потомком античной философии и имела уже терминологию и понятийный аппарат, восходивший к античности (т.к. латинский язык «был и церковно и культурно общим для всего Запада, в то же время непосредственно связывая его с античностью» [6]), то в России ничего подобного не было. Именно поэтому русская философия оказалась в чем-то более свободной, нежели Западная: в этом плане ее можно сравнить с неофитом, который не довольствуется «жизнью по послушанию», а хочет все понять, и поэтому может быть свободен от тех стойких стереотипов, какими богаты люди, выросшие в духовной традиции. Русская философия формируется на фоне и в тесной связи с западноевропейской философией, и в то же время питается совершенно иными соками, имеет корни, восходящие к иной духовной традиции, нежели западное христианство. Н. Бердяев пишет, что русская религиозная мысль «делала дело, аналогичное тому, которое делали в свое время греческие учителя церкви. Как те пользовались высшей философией своего времени, Платоном и неоплатонизмом, для защиты и раскрытия христианской истины, данной в откровении, так русские религиозные мыслители делали то же дело, пользуясь высшей философией своего времени, Шеллингом и германским идеализмом»[7].

Таким образом, своеобразие русской философской мысли было обусловлено сочетанием следующих факторов: 1) глубокая связь с религиозной почвой; 2) наличие на Западе в то время богатой философской жизни; 3) совмещение ученичества и собственного творчества [8].

«Эта философия есть характерно русское явление. И в других странах существуют отдельные религиозные мыслители, но эти мыслители нигде не составили целой школы вольной философской мысли, представленной преимущественно светскими людьми, которая доминировала бы над всеми остальными философскими течениями, как это имело место в России»[9]. Значение этой философии состоит в том, что "в ней мысль христианского Востока дает свой ответ на мысль христианского Запада"[10].

Самостоятельная философская мысль в России появляется лишь во второй половине XVIIIв. Следующий век уже становится временем интенсивного развития, во время которого проясняются основные направления дальнейшего развития отечественной философии.

Идея философии и религии у Чаадаева неразделимы – в этом отношении его можно назвать патриотом, ведь в России была настолько же сильно крепко слита культура и вера. Наиболее важное для изучения письмо – первое, говорит о месте нашей страны в общем историческом процессе. Несмотря на критику, порой беспочвенную, в сравнении с Западом, который, по мнению Чаадаева, в духовном своем развитии опережает Россию (во многом благодаря выбору правильной религии – католичеству), автор все же надеется на то, что настанет и черед нашей страны развиться в великую державу. Чаадаев даже называет мировую цель отечества – преподать великий урок миру. Не думаю, что Чаадаев хотел, чтобы Россия стала исповедовать католичество – он много раз упоминал некую мировую религию, то есть для него не были важны нюансы и отличия между вероисповеданиями – главной была общая идея стремления к Царству Божьему. И важно, что стремление это должно быть общим, человек не должен обособляться в своих взглядах, он должен идти вместе с единомышленниками. Эта довольно патриархальная мысль напоминает мне идею русской соборности, что тяготеет скорее к православию. Любопытно также, что провиденциализм Чаадаева не всепоглощающий, за человеком остается право выбора – либо пойти по ложному пути индивидуализма, либо обрести свободу в стремлении к общему благу. Христианство и история так же неразделимы у Чаадаева, как человек, общество и Бог: это триединство обосновывается тем, что изначально из-за первородного греха контакт между Богом и человеком был утерян, но возможность познать истину через взаимодействие с обществом осталась. У Чаадаева много по-настоящему правильных мыслей относительно того, как необходимо строить общество – не обособляя каждого индивида, строя общие интересы и ценности, духовные и нравственные устои. Только общими усилиями можно прийти к идеальному обществу, которое в конечном итоге удовлетворит потребности каждого (наверное, данное суждение несколько напоминает идею коммунизма, но в сущности все утопичные идеи схожи). Однако нынешнее общество идет совершено по другому пути, и хорошо это или плохо, пока неизвестно.

Значимость Чаадаева для русской мысли состоит в том, что он дал толчок для развития отечественной философии. «Философические письма» - один из первых русских самобытных философско-исторических трактатов. Произведение стало поистине новаторским. Чадаева как философа в то время можно было сравнить разве что с его главным противником – Хомяковым. Автор «Философических писем» в этом произведении, а также в «Апологии сумасшедшего» поставил ряд философских вопросов и категорий. Целый ряд крупных мыслителей России возвращается к темам Чаадаева, несмотря на то, что его мнения по поводу этих тем имели в свое время так мало сторонников.

Исходной и основной идеей философии Соловьева является идея всеединства, или мировой целостности и гармонии (все существует во всем). Эта идея имеет космическое значение, поскольку охватывает все сферы и проявления мироздания и выступает как идеал бытия. Окружающий чело­века мир иерархичен, в нем низшее и высшее взаимосвязаны. Он пронизан божественным началом и предстает в действительности как творение Бо­жье, воплощение Истины, Добра и Красоты. Бог - это абсолютное всеединство, некий космический разум, который является организующей силой мироздания. Будучи создан своим Творцом, мир, однако, не завершен и не застыл в своем движении. Он динамичен и непрерывно становится и разви­вается, неся в себе внутреннее активное начало, или мировую душу. Она представляет собой особого рода энергию, носитель творческой идеи и прин­ципа всеединства. Жизнь - это вечное творческое становление, движение к многообразию и единству всего со всем.

Божественная идея всеединства была названа Соловьевым мудростью, или Софией. Она есть как бы источник мира и его душа, связывающая воедино Творца и его творения, природу и человечество, индивида и обще­ство. София - символ мудрости и гармонии мироздания. Это рождающее начало, и поэтому оно выступает в образе прекрасной женщины. В обществе единство всех людей существует в форме православной церкви. Она сбли­жает людей и активно способствует становлению «царства Божьего» на зем­ле. Целью истории является соединение человека с Богом и становление богочеловечества. Символом этого единения является фигура Иисуса Хрис­та, сына Божьего в образе человека. Процесс приобщения людей к ценнос­тям христианства есть одухотворение — приобщение к божественному нача­лу, нарастание меры любви и добра в обществе. Идеалом общественного устройства Соловьев считал свободную теократию как единство всемирной церкви, государства и общества. Русский философ верил, что в таком состо­янии будут сполна реализованы идеалы добра и красоты, справедливости и мира, произойдет слияние западного и восточного православия, соединение власти светской и духовной.

B.C. Соловьев подчеркивал мысль о свободе и бессмертии человека, его высоком космическом призвании. По убеждению философа, человек своей деятельностью призван соединять и «небо», и «землю», все части мира в единое и гармоничное целое. Ведь человек - это богочеловек, т.е. всемогущее существо. Мировая гармония возможна лишь с помощью люб­ви, взаимного стремления всех живых существ друг к другу, людей - к Богу. Человеку свыше предназначено собирать всех живых тварей воеди­но и созидать цельный и стройный мир. Путь к мировой гармонии лежит не через насилие, а через веру, любовь и согласие, милосердие ко всему живому, как это делал когда-то Иисус Христос. Любовь создает нового человека, формирует в нем высокие духовные качества, преодолевает эго­изм как основное зло человека. Высшими нравственными качествами че­ловека должны стать, по убеждению Соловьева, чувства стыда, жалости и сострадания, чувство благоговения (преклонение перед святынями). Про­гресс общества есть, следовательно, укоренение духовности в людях, обожение (приобщение к Богу) человечества.

Любовь на деле, таким образом, всегда означает творение Добра, со­хранение жизни во всех ее проявлениях. Любовь - это бескорыстное слу­жение другим людям, самопожертвование. Творение добра любовью должно стать общим делом, проявлением подлинной соборности всех право­славных людей.

Соловьев известен также постановкой и осмыслением вопроса о рус­ской идее, т.е. о смысле существования России во всемирной истории и ее призвании. По определению философа, русская идея - это «нравственный долг», который состоит в том, чтобы «всем сердцем и душой войти в общую жизнь христианского мира и положить все свои национальные силы на осуществление...вселенского единства человеческого рода...» Соловьев был убежден, что русский народ не вправе жить в себе и для себя. Его жизнь - это участие в общей жизни человечества, и это установлено по воле Бога.

Такой нравственно-нормальный характер общества не может зависеть ни от правильности экономических отношений отдельно взятых, ибо экономические отношения сами по себе определяются материальным интересом, безразличным к нравственным и безнравственным мотивам; он не может определяться также и правомерностью или формальной справедливостью, осуществляемой правовым государством, ибо право полагает только границу, а не цели и содержание деятельности. Нравственное значение общества, не зависящее таким образом ни от материального природного начала в человеке, практически выражающегося в отношениях экономических, ни от его рационального начала, выражающегося в отношениях юридических и государственных, определяется религиозным или мистическим началом в человеке, в силу которого все члены общества составляют не границы друг для друга, а внутренне восполняют друг друга в свободном единстве духовной любви, которая должна иметь непосредственное осуществление в обществе духовном или церкви. Таким образом, в основе нормального общества должен лежать духовный союз или церковь, определяющая собой безусловные цели общества; сферы же государственные и экономические должны служить формальной и материальной средой для осуществления божественного начала, представляемого церковью.

Так как в силу принципа всеединства или свободной общинности это осуществление божественного начала в обществе человеческом должно быть свободно и сознательно, а не основываться на внешнем авторитете и слепой вере, как того требует исключительный клерикализм, то истинное нормальное общество должно быть определено как свободная теократия. Но для свободного и сознательного осуществления божественного начала в практике необходимо убеждение в его безусловной истине, а это зависит от разрешения общего вопроса об истине и истинном знании. Исследуя этот вопрос, предполагаем как необходимые признаки истины безусловную реальность и безусловную разумность (рациональность). Этого безусловного характера истины мы не находим ни в отвлеченно эмпирическом, ни в отвлеченно-рациональном познании, ни в отвлеченной науке, ни в отвлеченной философии; первая дает нам только относительную реальность, вторая только относительную разумность. Опыт показывает нам, что, бывает, разум определяет, что должно необходимо быть при известных условиях и, следовательно, чего может и не быть, если этих условий нет. Но это условное бытие предполагает то, что есть безусловно, что и составляет собственный предмет истинного знания. Этот предмет не может быть определен ни как факт, ни как вещь, ни как природа вещей, ни как материя, ни как мир явлений, ни, наконец, как система логически развивающихся понятий; все эти отвлеченно-эмпирические и отвлеченно-рациональные определения входят в состав истины как ее материальные и формальные признаки, но не составляют ее собственного существа. Это последнее не может быть ни данным опыта, ни понятием разума, оно не может быть сведено ни к фактическому ощущению, ни к логическому мышлению — оно есть сущее всеединое. Как такое, оно познается первее чувственного опыта и рационального мышления в тройственном акте веры, воображения и творчества, который предполагается всяким действительным познанием. Таким образом, в основе истинного знания лежит мистическое или религиозное восприятие, от которого только наше логическое мышление получает свою безусловную разумность, а наш опыт — значение безусловной реальности. Будучи непосредственным предметом знания мистического, истина (всеединое сущее) становится предметом знания естественного, т. е., будучи сознательно усвояема человеческим разумом и человеческими чувствами, она вводится в формы логического мышления и реализуется в данных опыта. Этим образуется система истинного знания или свободной теософии, основанной на мистическом знании вещей божественных, которое она посредством рационального мышления связывает с эмпирическим познанием вещей природных, представляя, таким образом, всесторонний синтез теологии, рациональной философии и положительной науки».

Эти три условия не представляют собой ничего реального и положительного, они имеют лишь отрицательный характер и служат выражением перестановки божественного бытия в его главнейших категориях. Мы различили в Боге: 1) Его абсолютную объективность или сущность, которая есть все в нераздельном единстве; 2) Его субъективность или внутреннее бытие, представленное тремя ипостасями; 3) Его свободную относительность, выраженную Божественной мудростью и творением. Общий характер Божественного бытия в этих трех категориях — его автономия или полное отсутствие внешнего принуждения. Три вышеупомянутые категории суть лишь различные выражения его автономии. В природе, т. е. в обратном изображении (image renversee) Божества, мы находим три соответственных гетерономных категории: пространство, время и механическая причинность. Пространство — это закон разделения, время — закон разъединения (disjonction), механическая причинность — это закон чисто внешнего и случайного отношения явлений. Итак, все три категории выражают стремление — усилие к раздроблению и расчленению мирового тела, — в этом и состоит истинная тенденция природы хаоса. Но стремление предполагает волю, а воля душу, и эта душа мира представляет прямую антитезу мудрости Бога. Душа мира есть тварь и при том первая из всех тварей, materia prima и субстрат сотворенного мира. Наш мир есть только обратное изображение, иллюзорное представление полноты Божества, но и для этого иллюзорного существования необходим субъект, который с ложной точки зрения производит в себе извращенный образ истины. Душа мира, будущая потенциальная мать мира, существующего вне Бога, соответствует как идеальное дополнение вечно актуальному Отцу триединого Бога. Мировая душа имеет двойственный характер, она может становиться на ложную точку хаоса, но в то же время она может и преклониться перед Богом, свободно примкнуть к Логосу, привести к единству все сотворенное и отожествиться с Премудростью Божией. Будучи влекома слепыми силами в различные стороны, раздроблена на бесчисленное множество атомов, мировая душа испытывает смутное, но глубокое желание единства. Это желание привлекает действие Логоса, который первоначально проявляется в неопределенной идее единого и неделимого мира. Это идеальное единство принимает форму беспредельного пространства или бесконечности; но внешняя бесконечность не удовлетворяет мировую душу, оно желает внутренней целости, полноты, исключающей простую неопределенную преемственность событий, и Логос, отвечая желанию мировой души, создает отблеск высшего триединства в трех формах неопределенной продолжительности, в форме прошедшего, настоящего и будущего времени. Таким же образом Логос на основе механической причинности обнаруживает всеединство в законе всемирного тяготения, дабы внутренняя сила соединила разрозненные частицы хаоса и создала бы единое компактное тело, первую материализацию мировой души, первую основу для действия Премудрости Божией. Первая ипостась Троицы: Бог Отец воздержался от воздействия на хаос, и это было причиной творения; для того чтобы иметь возможность определить сферу воздействия Божества на хаос, мы должны рассмотреть отношение двух других ипостасей на хаос; здесь мы имеем: 1) воздействие Логоса, который создает мир идей или интеллигибельный мир, т. е. сферу чистых умов, объективных идей и божественных помыслов; и 2) систему воздействий Св. Духа, более конкретных, живых и субъективных, составляющих сферу чистых духов или ангелов. Сфера Отца — это абсолютный свет, сфера Логоса — это проявившийся свет, отраженный на поверхности внешних предметов, сфера Св. Духа — это луч света, преломленный в природной среде. Чистые умы, составляющие мир идей, представляют собой существа чисто созерцательные, бесстрастные и неподвижные. Ангелы имеют более конкретное и полное бытие, им доступны состояния аффективные и волевые, они обладают движением и свободой. Но свобода их различна от свободы человека и гораздо более полная. Они могут признать себя за или против Бога, но именно в силу полноты их свободы они исчерпывают ее в одном решительном действии. Ангел, решившийся восстать против Божества, не может более изменить своего решения. Эта враждебность Богу, не могущая иметь мотивов в самом Божестве, есть акт чистый и простой, поэтому он неизменен, вечен. Падший ангел, отвергнувший Бога, имеет поле действия в мировой душе, начале двойственном, находящемся как бы посередине между Богом и враждебным ему началом. Мир идей и мир низший или природы созданы вместе всеединым началом. Соединение этих двух миров, поставленное в принципе как основа творения, составляет космогонический процесс и в результате имеет полное осуществление всеединства, царства Божия. Бог не сразу создал различные проявления физической жизни. Он лишь с самого начала определил и направил продуктивную силу природного начала, мировой души. Самый процесс представляет собой, сообразно двойственной природе мировой души, борьбу двух начал — неба и земли, Бога и дьявола. Космическая история представляет собой медленные и трудные роды; Библия, философия и наука в одинаковой мере утверждают, что в этом процессе было несколько ступеней. Главшейших ступеней в этом процессе соединения с Богом можно отметить три: 1) всемирное тяготение, создающее тело мира или механическое единство, первое проявление космического альтруизма; 2) эфир, охватывающий космическое тело, создающий динамическое единство, реализованное в свете, электричестве и других невесомых. Характер этого агента — чистый альтруизм; 3) живая душа, создающая органическое единство, проявляющаяся в живых существах, главнейшее в человеке. Только в человеке тварь соединяется совершенным образом с Богом, т. е. свободно и взаимно; премудрость Бога только в человеке, а не в ангелах, находит усладу, ибо ограниченный и условный характер человеческой свободы дозволяет человеку сохранять и проявлять постоянную свободу выбора и оставаться, даже после падения, сотрудником Божества.

Смысл существования человека — это внутреннее и свободное объединение земной силы и божественного действия, души и Логоса и, во-вторых, свободное соединение вне божественного начала с всеединым сущим. И это соединение в человеке земного и божественного должно быть двояким, во-первых, в индивидуальном человеке, в лице, и в коллективном или в человечестве. В индивидууме, который представляет соединение Логоса, разума, и земного начала, тела, должно начаться это соединение с внешнего разделения: чтобы познать свое единство, человек должен различить в себе субъекты познания и действия (мужчина), от себя как объекта познания и страдания (женщина). Итак, для человека противоположность Логоса и земного начала представляется в различении полов. Сущность человека представлена в полноте в каждом индивидуальном человеке, но для актуального осуществления того, что потенциально заключено в человеке, необходимо коллективное человечество, в котором и может совершиться всеобщая интеграция всего внебожественного бытия. Существенное единство человеческого бытия в мужчине, женщине и в обществе определяет невидимое единство божественного воплощения в человечестве. Мужчина уже потенциально содержит в себе всю сущность человека, для актуальности ее ему необходимо: 1) раздвоиться или объективировать свое материальное бытие в женщине, 2) размножиться или объективировать универсальность своего разумного бытия во множестве индивидуумов, т. е. в человеческом обществе. В сущности, мы имеем дело только с одной формой человеческого бытия, ибо женщина есть только дополнение мужчины, а общество — его распространение. И соединение человечества с Богом, будучи по необходимости трояким, в сущности создает только одно существо, Богочеловека, воплощение Логоса, центральное проявление которого, притом вполне личное, и есть Христос, а женское дополнение его — Св. Дева, всемирное распространение — церковь. Церковь соединена с Богом не непосредственно, а благодаря воплощению Христа; только Христос есть по истине Богочеловек, человек непосредственно соединившийся с Божеством.

Таким образом. Соловьев подошел к центру христианской религии, которая и была его живой верой. Одну статью («О подделках», «Вопросы философии», № 8) он заканчивает следующими словами: «Своего учения не имею; но в виду распространения вредных подделок христианства, считаю своим долгом с разных сторон, в разных формах и по разным поводам выяснять основную идею христианства — идею царства Божия как полноты человеческой жизни не только индивидуальной, но и социальной и политической, воссоединяемой через Христа с полнотой Божества, а что касается до союзов, то безусловно избегаю только союза с бесами, которые веруют и трепещут». В «Оправдании добра» мы имеем применение вышеизложенных принципов к сфере практической жизни; отрицательное обоснование нравственности или критика ложных нравственных принципов находится в «Критике отвлеченных начал»

32. Гермене́втика (др.-греч. ἑρμηνευτική — «искусство толкования», от ἑρμηνεύω — «толкую», этимология которого неясна^[1]):

· искусство толкования, теория интерпретации и понимания текстов, в том числе, текстов классической древности^[2];

· направление в философии XX века, выросшее на основе теории интерпретации литературных текстов. С точки зрения герменевтики задача философии заключается в истолковании предельных значений культуры, поскольку реальность мы видим сквозь призму культуры, которая представляет собой совокупность основополагающих текстов.

Теоретик и (или) практик в области библейской (богословской), философской или филологической герменевтики называется гермене́втом.

ГЕРМЕНЕВТИКА (от греч. hermeneutikos — разъясняющий, истолковывающий), искусство толкования текстов (классической древности, Библии и т. п.), учение о принципах их интерпретации; экзегетика. В идущих от В. Дильтея философских течениях кон. 19-20 вв. — учение о «понимании» (целостном душевно-духовном переживании) как методологической основе гуманитарных наук (в отличие от «объяснения» в естественных науках).

ГЕРМЕНЕВТИКА – 1) теория и методология истолкования текстов («искусство понимания»); 2) течение в философии 20 в. Хотя история герменевтики может быть прослежена через Средневековье до античности, понятие герменевтики в его современном значении восходит к Новому времени. Приблизительно в середине 17 в. устанавливается различие между ходом истолкования и его методом: герменевтика как учение о «правилах» истолкования начинают отделять от экзегетики (как лишенной методологической рефлексии практики комментирования). Революционный шаг в становлении герменевтики как самостоятельной дисциплины сделан Шлейермахером, принципиально расширившим сферу подлежащих истолкованию текстов: для Шлейермахера – это «учение об искусстве понимания» письменных документов вообще. Задачу герменевтики составляет прояснение условий, делающих возможным уразумение смысла того или иного текста. Всякий письменный документ, по Шлейермахеру – это языковое обнаружение, имеющее двойную природу: с одной стороны, он – часть общей системы языка, с другой – продукт творчества некоторого индивида. Перед герменевтикой стоит поэтому двойная задача: исследование языкового обнаружения в качестве элемента определенной языковой системы и вместе с тем – как обнаружения стоящей за ним уникальной субъективности. Первую часть задачи выполняет «объективное» (или «грамматическое») истолкование, вторую – «техническое» (или «психологическое»). Грамматическое истолкование анализирует текст как часть определенной лексической системы, психологическое же – индивидуальный стиль, т.е. комбинации выражений, не заданные лексической системой.

Важным этапом становления герменевтики была «философия жизни» Дильтея, в рамках которой герменевтике приписывается особая методологическая функция. Дильтею принадлежит заслуга систематического развития тезиса, согласно которому, «понимание» есть не частный аспект теории познания, но фундамент гуманитарного знания («наук о духе») вообще. Это положение Дильтея, однако, было подготовлено интенсивными дискуссиями в исторической (И.Г.Дройзен) и филологической (А.Бёк) науке второй половины 19 в. Дройзен, в частности, обратил внимание на методологический изъян, препятствующий историографии стать наукой. Методом исторического познания, по Дройзену, должно стать «понимание». Предмет последнего составляют не объективные факты, а то, что уже было в свое время интерпретировано; работа историка – это «понимающее схватывание» уже когда-то понятого. Сходным образом трактует задачи гуманитарного познания А.Бёк. Документы, с которыми имеет дело филолог, уже заключают в себе знание, являются результатом прошлого процесса познания. Отсюда особая продуктивность филологии, представляющей собой, согласно формуле А.Бёка, «познание познанного».

Дильтеевская идея герменевтики была частью его грандиозного методологического проекта, цель которого состояла в обосновании значимости историко-гуманитарного познания и несводимости процедур последнего к процедурам естественнонаучного познания. «Понимание» есть, по Дильтею, единственно адекватное средство передачи целостности, именуемой Жизнью. «Понимание» (вначале весьма сходное с «переживанием») трактуется при этом как та процедура, благодаря которой «жизнь» вообще может быть прояснена и осмыслена. «Жизнь» здесь – наименование духовно-исторического мира, важнейшей характеристикой которого является его изоморфность нам как познающим. Живое может быть познано живым. Продукты творчества той или иной индивидуальности суть не что иное, как объективации жизни, и в известном смысле можно сказать, что мы понимаем в другом то, что понимаем в себе самих. Многократно пересматривая свою концепцию понимания, Дильтей то сосредоточивается на его интуитивном и в этом смысле иррациональном характере, то подчеркивает связь интуитивного постижения с понятийным мышлением. Под влиянием критики со стороны баденского неокантианства (Риккерт), а затем и под влиянием феноменологии Гуссерля, Дильтей стремится освободить свою концепцию от явного психологизма. Он заостряет внимание на нетождественности понимания «вчувствованию», вводит, наряду с понятием «переживание», понятия «выражение» и «значение», а также обращается к понятию «объективного духа» Гегеля. Понимание как воспроизводящее переживание имеет дело не только с индивидуальными психическими актами, но со сферой не сводимых к отдельным субъектам идеальных значений. Методологические размышления Дильтея легли в основу ряда концепций «герменевтической логики» (Г.Шпет в России, X.Липпс и Г.Миш в Германии), согласно которым сфера логического не схватывается одним только дискурсивным мышлением, но охватывает и недискурсивные формы выражения смысла. Предметом логики становятся, наряду с понятиями и суждениями, метафоры и символы.

Превращение герменевтики в философию связано с именем Хайдеггера, который стал рассматривать «понимание» не в гносеологическом, а в онтологическом плане, т.е. не как способ познания, а как способ существования. В экзистенциальной аналитике, развиваемой им в работе Бытие и время (1927), «понимание» выступает как одна из основных характеристик человеческого бытия (Dasein). Последнее есть то место в бытии, в котором возможна постановка вопроса о смысле последнего.

Человеческое бытие, т.о., изначально находится в ситуации понимания. Задача герменевтики состоит в истолковании этой ситуации. Эти положения легли в основу концепции философской герменевтики Гадамера, представляющей собой, по меткому выражению Поля Рикёра, результат «прививки» экзистенциальной феноменологии к традиции герменевтики как теории и практики истолкования текстов.

Для Гадамера, как и для Хайдеггера, понимание есть форма первичной данности мира человеку. Оно не просто лежит в основе нашего отношения к тем или иным текстам, но в основе нашего отношения к миру. Процесс понимания текста неотделим от процесса самопонимания читающего. Но это ни в коей мере не означает, что в процессе интерпретации интерпретатор волен подвергать текст насилию, сообразуясь исключительно со своими собственными запросами. В ходе истолкования речь идет о понимании того предметного содержания (Sache), которое несет в себе текст и которое не зависит ни от наших интенций, ни от интенций автора.

Хайдеггеровскими размышлениями о языке, развитыми им в работах 1930–1950-х, инспирирована и выдвигаемая Гадамером философия языка. Именно благодаря языку традиция существует как живой континуум. В медиуме языка становится возможным то, что Гадамер называет «действенно-историческим сознанием»: понимаемое нами произведение, сколь бы исторически далеким от нас оно ни было, вступает с нами в диалог и тем самым оказывается частью «события традиции» (равным образом частью этого события является и наша интерпретация).

Превращению герменевтики в философию противостоит привычный подход, согласно которому герменевтика была и остается теорией и методологией истолкования текстов. Такую методологию, опираясь на основополагающие тезисы Шлейермахера и Дильтея, разработал Э.Бетти, последователи которого энергично полемизируют с Гадамером, усматривая в его концепции апологию субъективизма.

С иных, чем Гадамер, позиций, раскрывает философское измерение герменевтики Рикёр. Стремясь преодолеть языковую центрированность подхода Гадамера, Рикёр привлекает внимание к иным объективациям человека, нежели запечатленные в (языковой) традиции продукты творчества. К числу таких объективаций принадлежат прежде всего символы. Основная черта символа – избыточность смысла. Символы суть структуры значения, в которых один смысловой план указывает на другой, скрытый план. Поскольку анализ символов с целью расшифровки заключенного в них скрытого смысла предпринят, с одной стороны, психоанализом, с другой – структурализмом, философская герменевтика выступает как «арбитр в споре интерпретаций».

33. Религиозно-этическое направление русской философии XIX века (Ф. М. Достоевский, Л.Н. Толстой). "Русский космизм" и космическая философия (Н.А. Федоров, В.И. Вернадский).
Философия великих русских писателей, мыслителей Ф.М.Достоевского и Л.Н.Толстого составляет целый пласт русской религиозной философии XIX века. В центре их религиозно-философских исканий находились проблемы нравственного и социального совершенствования. Достоевский и Толстой не построили собственных онтолого- гносеологических систем, но ими созданы не просто выдающиеся творения культуры, а внесен огромный вклад в развитие всей духовной сферы.
В 60-е годы XIX в. Достоевский, с кругом единомышленников, разрабатывает идеи почвенничества. Основополагающей была идея о "национальной почве" как основе и форме социального и духовного развития России. Еще в юности Достоевский увлекался идеями социализма, мечтал об эпохе всеобщего братства. Особые надежды возлагал он на русский народ. "Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только... стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите... Наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей..." - писал Достоевский. Вместе с тем писатель отверг путь революционной борьбы. Мыслью писателя, неоднократно высказываемой им в "Братьях Карамазовых" (легенда о "Великом инквизиторе") и "Бесах": " там, где пытаются найти спасение в голом насилии, где нет любви и свободы, религии и нравственности, там ничего, кроме крови, убийств и преступлений получится не может. Без любви, без нравственного совершенствования людей не спасет и перемена общественного строя, изменение законов и учреждений". При этом кризис культуры Достоевский видел в провозглашении гуманистических идеалов без опоры на высшие духовные ценности. "Совесть без Бога есть ужас, - писал Достоевский, - она может довести человека до величайшего преступления". Как философ Достоевский пророчески предвидел крушение этого безбожного гуманизма, обернувшегося антигуманизмом в советском обществе. Без религиозно-нравственной, деятельной любви "борцы за свободу" становится лже-пророками, мнимыми освободителями т. е. тиранами, фальшивомонетчиками, сеющими семена преступлений и зла. В противовес безбожному гуманизму Достоевский выдвигает "христианский гуманизм", который утверждает абсолютную ценность человеческой личности не самой по себе, а как образа и подобия Божия.

В поисках путей к преобразованию жизни Достоевский много внимания уделял проблемам красоты. Красота для Достоевского - прежде всего нравственная категория. Она включает в себя понятия доброты, взаимопомощи, духовного подвига. В такой трактовке проблемы писатель был солидарен не только со многими близкими ему русскими мыслителями. Он обращался также к классической западноевропейской культуре. Большое влияние на формирование его личности оказал Шиллер. И вслед за Шиллером Достоевский утверждал: "Красота спасет мир".
Толстой профессионально занимался философией, начиная с времен учебы в Казанском университете. В зрелые годы, когда его литературная деятельность шла к своему зениту, он так характеризует свой режим: "Каждое утро философское, вечер - художественное". За свою долгую жизнь Толстой приобрел огромную философскую эрудицию. В ранний период своего философского развития он испытывал сильное влияние Ж.Ж.Руссо. Особенно выделял И.Канта, А.Шопенгауэра, Б.Спинозу, Л.Фейербаха. Р.Оуэну и П.Ж.Прудону противопоставлял К.Маркса, подчеркивая, что Маркс старался найти научные основания для социализма. Он был лично знаком с А.С.Хомяковым, Н.Г.Чернышевским, А.И.Герценом, К.Н.Леонтьевым, В.С.Соловьевым, Н.Ф.Федоровым, П.Д.Юркевичем, Б.Н.Чичериным и др. О славянофилах отзывался с таким уважением, с каким он не говорил ни о ком, кроме как о русском народе. Родственным по духу мыслителями он считал Ф.М.Достоевского и П.А.Кропоткина.
В учение о религиозно-нравственном самоусовершенствовании, могущем изменить жизнь, у Толстого переплетаются художественное видение мира и религиозно-философские взгляды. В романе "Война и мир" Толстой рассуждает о причинах исторических событий, роли в них государственных деятелей и народных масс, о значении власти, о различных философско-исторических концепциях, созданных на сей счет, о свободе и необходимости. При этом Толстым написана целая серия философских монографий, множество статей на философские темы, в записных книжках многие тексты носят философский характер и создавались для их последующей публикации. Уже в ранних заметках "О цели философии" (1847) им поставлены вопросы, которые станут главными в его творчестве: сущность и смысл жизни, ее обусловленность природой и общественной средой, единство божественного и человеческого. Ключевое значение в его философском творчестве занимают: "Исповедь" (1881), которая и положила начало его книгам, посвященным вопросам мировоззрения, философии, этики, эстетики, политики, "В чем моя вера?" (1884) и "Что такое искусство?" (1897).

Однако, хотя сам Толстой считал, что его философское творчество не менее значимо, чем художественное, его философия была воспринята совершенно иначе, чем его литературные произведения. Официальный лагерь его философию не только не принимал, но и преследовал. Его сочинения с философским содержанием не пропускались цензурой. Некоторые из них сделала более доступными первая русская революция, другие оставались под запретом вплоть до 1917 г. Однако его философия не вызвала сочувствия и в революционном движении. В обстановке вызревания и свершения революций начала XX в. казались весьма сомнительными и несвоевременными идеи Толстого о непротивлении, всеобщей любви и т.п. В.И.Ленин и Г.В.Плеханов дали резко отрицательную оценку учению, как проповеди новой, очищенной религии, идущей вразрез со всеми прогрессивными стремлениями нашего века.
Отвергая исторические религии, Толстой стремился поставить на их место свою собственную, синонимом которой являлась нравственность. На основании обстоятельного критического рассмотрения догматов христианства, он пришел к заключению, что различные исторические религии, включая православную, не что иное, как суеверия. Правда, сам Толстой утверждал, что он отходит от церкви, полагая, что знать Бога и нравственно жить - одно и то же.
Толстой отверг путь революционной борьбы за социальные идеалы. Он выражал несогласие как с официальным курсом, так и с попытками противодействовать ему методами, ведущими к политической революции. По его убеждению, насилие должно быть исключено из социального обихода, так как оно не способно порождать ничего, кроме нового насилия. Насилию, как методу решения социальных проблем, он противопоставил концепцию "непротивления злу насилием". Эта концепция была раскритикована слева и справа, окарикатурена и почти единодушно отвергнута. Непротивление, однако, не понималось Толстым как исключительно пассивное отношение к насилию. При обращении к нему предполагалась целая система мер, нейтрализующих насилие государственной власти: неучастие в существующем строе, в том, что поддерживает его: в армии, судах, податях, в ложном учении и т.п. В XX в. такое понимание непротивления и ненасильственных действий было положено в основу ненасильственного несотрудничества и гражданского неповиновения, апробированных социальной практикой, в частности, в Индии в процессе освобождения ее от колониальной зависимости. Жизненность идеи Толстого подтверждается предшествующей и последующей всемирной историей, в которой не все революции сопровождались насилием. Кроме того, Толстой постепенно убеждался, что полное ненасилие в современной ему жизни не достижимо, что это скорее идеал, к которому стоит стремиться.

В рамках первоначально ортодоксального направления русской религиозной философии в конце XIX зародилось совершенно новое и оригинальное течение - русский космизм, который объединил не только философов, а также учёных, религиозных мыслителей, писателей, поэтов, художников. Космические мотивы пронизывали творчество многих религиозным метафизикам, но в особое ярко выраженное течение они получили, начиная с Н.Ф.Федорова.
В своём основном философском труде "Философия общего дела" Н.Ф.Фёдоров, исходя из христианского обетования всеобщего воскрешения из мертвых, выдвинул сверхутопическую идею о необходимости победы над смертью - "учение об объединении живущих сынов для воскрешения умерших". Для этого "общего дела" Федоров предлагает науку, технику и философию синтеза: "синтеза двух разумов (теоретического и практического) и трёх предметов знания и дела" (Бог, человек и природа), и, наконец, "синтеза науки и искусства в религии, отождествляемой с Пасхой". Фёдоров противопоставляет путь воскрешения как собирания, сложения, синтеза всего разъединённого и разложенного - от знания до человеческого организма - преобладающему сегодня аналитическому типу мышления, связанному с промышленной цивилизацией, которая умерщвляет, разделывает живые натуральные продукты природы и земледелия и готовит из них мёртвые, искусственные вещи. Воскрешение же, напротив, - воссоединение простого в сложное целое, предполагающее приобретение нового, преображённого качества.
Поскольку следствием воскрешения и прекращения смерти станет неограниченное увеличение численности человечества, Федоров впервые в истории выдвигает задачу завоевания космоса для удовлетворения жизненных нужд людей, а вместе с тем провозглашает общечеловеческие, общепланетарные задачи эпохи ноосферного выбора:
управление природой ("внесение в неё воли и разума"), которое для Фёдорова является исполнением библейской заповеди об обладании землёй;
победа над стихийными силами, над голодом, болезнями и смертью;
перевод военной мощи в созидательную и мирную.
Фёдоров отчётливо понимал то катастрофическое направление, в котором движется развитие нынешней "эксплуатирующей, а не восстанавливающей" природу цивилизации. "Мы виноваты, не в том только, что делаем (хищничество), но и в том зле, которое происходит по нашему бездействию". Бездействие человека содействует приближению Конца, означает измену эволюционному предназначению разума: стать орудием "внесения порядка в беспорядок, гармонии в слепой хаос". Как раз эту задачу и ставит разработанный в "Философии общего дела" проект "регуляции природы". Он включает некоторые конкретные предложения, в том числе, о регуляции погоды методом взрыва в облаках, который до сих пор применяется, а также и более глобальные проекты "регуляции природы": об управлении магнитными силами, движением земного шара, об овладении новыми источниками энергии, о метеорической регуляции в масштабах не только всей планеты, но и о выходе в космос и управлении космическими процессами.

Космос, космическое в философском сознании обычно были воплощением беспредельного, абсолютного, недоступного ограниченному человеческому пониманию и только начиная с Фёдорова, в философию и науку входит требование преобразовательной активности со стороны человечества, направленной на макрокосмос. "Борьба с разъединяющим пространством" для мыслителя - "первый шаг в борьбе со всепоглощающим временем". Две глобальные победы человечества: - над пространством и временем - взаимосвязаны и взаимозависимы. Полем преображённой, бессмертной, обоженой жизни может быть не только вся Вселенная, бесконечная и неисчерпаемая в своих энергетических и материальных возможностях, а также и долгоживущие, а потом и бессмертные создания с биологически гибким, переделанным организмом, управляемым сознанием, смогут жить и творить в самых невероятных внеземных условиях. Суть идеи "регуляции природы" не только в конкретных проектах, многие из которых уже осуществляются или могут быть осуществлены - она более радикальна, ставя высшей целью преобразование самого статуса природного и космического бытия, самой природы человека. Пророческая идея Фёдорова о неразрывной связи космоса и человека находит своё подтверждение в современных научных подходах.
Великий русский ученый, общественный деятель и оригинальный мыслитель В.И.Вернадский создал своё учение о биосфере - третий синтез космоса. Вернадский сумел увидеть прочную связь жизни с основным объектом физического мира - атомами. Каждый атом и все они вместе "сделаны" в биосфере. Каждый атом получит печать биосферы. Он "заведён" в ней, энергетически насыщен. Живое вещество планеты расположилось в управляющем центре нашего участка мироздания и оно воздействует на энергию вещества. Своим питанием, размножением и жизнедеятельностью живое вещество организует всё остальное вещество и приводит его в порядок, подчиняющийся закономерностям. В природе нет великого и малого. Чувство единства и целостности природы указывает человеку на, то что планета на которой он живёт и он сам не могут быть исключением из общего движения вещества.
В результате своих изысканий относительно категорий пространства и времени Вернадский пришёл к парадоксальным выводам. Кроме времени жизни (биологическое время), по мнению Вернадского, других неких специфических времён нет. Это категории языка, привычки мышления. Биологическое время - единственно, и на его фоне идут все остальные события космической истории человечества. Однако чаще всего, в философии считают время и пространство объективными признаками всеобщего движения природных процессов. Вернадский вводит уточнение - каких именно процессов - биологических. Объективность и реальность пространства-времени позволили Вернадскому уверенно заявить о космическом характере жизни и обосновать третий синтез Космоса, новое единство, в котором жизнь и живое вещество занимают не подчинённую, а равную позицию с другими природными сущностями.

Вернадский объединяет изученные и обобщённые в науке реальные черты всеохватывающего Космоса. Вернадский вводит понятие пласта реальности, под которым он обозначает слои окружающей нас природы, связанные между собой, но сводимые друг к другу. Существуют "...три раздельных пласта реальности... Эти три пласта, по-видимому, резко отличны по свойствам пространства-времени, они проникают друг друга, но определённо замыкаются, резко отграничиваются друг от друга в содержании и методике изучаемых в них явлений. Эти пласты: явления космических просторов, явления планеты, нашей близкой нам "природы" и явления микроскопические, в которых тяготение отходит на второй план. Научные явления жизни наблюдаются только в двух последних пластах мировой реальности".
Вершиной научно-философского творчества Вернадского является его учение о ноосфере как фазы развития биосферы. "Научная мысль человечества работает только в биосфере и в ходе своего проявления, в конце концов, превращает ее в ноосферу, геологически охватывает ее разумом". Таким образом, в биосфере необходимо выделять царство разума, которое со временем охватывает всю область жизни и выходит в космос.
Учение Вернадского открывает нам новую страницу в познании человеком самого себя - как разумной части живого мира и одновременно наиболее сложного и закономерного явления мироздания. Идея о том, что мы живем не в неживой природе, а нас непосредственно окружает жизнь, как единый и целостный организм, после работ В.И.Вернадского постепенно становится новой парадигмой научного сознания.

34. Концепция бытия - фундамент философской картины мира "Вселенная" - этим емким термином обозначают весь необъятный мир, начиная от элементарных частиц и кончая метагалактиками. На философском языке слово "Вселенная" может означать бытие или Мироздание. При изложении основных этапов историко-философского процесса, конкретных исторических типов философии мы непременно выясняли взгляды тех или иных мыслителей, философских школ, течений и направлений на устройство мироздания. Однако, принимая во внимание важность этой проблемы для решения мировоззренческих вопросов, мы посчитали необходимым уделить ей особое внимание.
Исходным понятием, на базе которого строится философская картина мира, является категория бытия. Бытие - это самое широкое, а значит, и самое абстрактное понятие. Разберемся, какой смысл вкладывают философия в понятие бытия.
Прежде всего, термин "быть" означает наличествовать, существовать. Признание факта существования многообразных вещей окружающего мира, природы и общества, самого человека является первой предпосылкой формирования картины мироздания. Из этого вытекает второй аспект проблемы бытия, который оказывает существенное влияние на формирование мировоззрения человека. Бытие есть, то есть нечто существует как реальность и с этой реальностью необходимо постоянно считаться человеку.
Третий аспект проблемы бытия связан с признанием единства мироздания. Человек в своей повседневной жизни, практической деятельности приходит к выводу о своей общности с другими людьми, существовании природы и т.д. Но в то же время для него не менее очевидны и различия, которые существуют между людьми и вещами, между природой и обществом и т.д. И, естественно, возникает вопрос о возможности всеобщего, то есть общего для всех явлений окружающего мира. Ответ на этот вопрос также естественно связан с признанием бытия. Все многообразие вещных и духовных явлений, природы и культуры объединяет то, что они есть, наличествуют, существуют, несмотря на различие форм своего существования. И именно благодаря факту своего существования они образуют целостное единство мироздания.

На основе категории бытия в философии дается самая общая характеристика мироздания: все существующее - это и есть мир, к которому мы принадлежим. Эта характеристика в данной форме еще не содержит никаких мировоззренческих оценок. С ней могут согласиться представители различных школ, течений и направлений. Противоречия между ними возникают при конкретном осмыслении категории бытия и, прежде всего, при решении вопроса о том, имеется ли нечто конкретное, что служит объединяющим началом мироздания.
Для обозначения такой общей основы всего существующего в философии выработаны две категории: субстрата и субстанции. Субстрат- это то, из чего все сделано. Понятие "субстрат", по сути дела, тождественно понятию "материя", в том смысле, как это понятие употреблялось в платоновско-аристотелевской традиции. Более высокую степень общности отражает понятие субстанции. "Субстанция" означает первооснову всего существующего, внутреннего единства многообразия конкретных вещей, событий, явления и процессов, посредством которых и через которые они существуют. Таким образом, если через понятие субстрат философы разъясняли, из чего состоит бытие, то понятием субстанции фиксируется всеобщее основание бытия. Как правило, философы стремятся создавать картину мироздания, исходя из какого-то одного начала (воды, огня, атомов, материи, идей, духа и т. д.). Учение, принимающее за основу всего существующего одно начало, называется монизмом. Монизму противостоит дуализм, рисующий картину мироздания, опираясь на какие-либо равноценные два начала.
В истории философии, как показано ранее, преобладает монистический подход. Наиболее ярко дуалистическая тенденция обнаруживалась лишь в философских системах Р. Декарта и И.Канта. В соответствии с решением основного мировоззренческого вопроса в истории философии существовали две основные формы монизма: идеалистический монизм в виде религиозной и светской разновидности и материалистический монизм - также в разнообразных видах. Идеалистический монизм ведет свое начало от Пифагора, Платона и Аристотеля. Числа, идеи, формы и другие идеальные начала выступают в нем в качестве субстратов мироздания. Свое наивысшее развитие идеалистический монизм получает в системе Гегеля.