История науки и современная философия

Преднаука. Особую роль в становлении новейшей философии сыграли процессы, происходившие в науке во второй половине XIX века. Но чтобы понять сущность этих процессов и механизм их влияния на философское мышление рассматриваемой эпохи, необходимо хотя бы вкратце познакомиться с историей научного познания.

Что однако надо понимать под наукой? Любое ли знание независимо от способа его получения можно назвать научным? На эти вопросы в настоящее время существуют вполне определенные и четко сформулированные ответы.

Под наукой понимается вид специализированной деятельности по производству знаний, осуществляемой в социально организованной форме, то есть, в виде системы отлаженных связей как внутри этого института, так и с внешним миром, и на основе исторически выработанных и развиваемых собственных методов. Как и любое производство наука не является деятельностью, навсегда заключенной в рамках одной и той же неизменной группы алгоритмов. Подобно всему, имеющему начало и причину возникновения, она постоянно меняется, иногда медленно, без радикального пересмотра своих взглядов, иногда стремительно, с крутой ломкой выработанных прежде представлений. И если происходит последнее, мы говорим о научной революции и о смене этапов развития научного знания.

Само собой разумеется, что наука не могла появиться сразу в готовом виде. Сначала должен был сформироваться вид познавательной деятельности, послуживший мостиком для перехода от ненаучных форм отражения действительности к научным. Такой вид был назван историками «преднаукой». Он возник на Востоке (Шумеро-аккадское царство, Вавилон, Египет, древние Индия и Китай) и характеризовался такими признаками, как эмпирический характер происхождения и обоснования знания, его вплетенность в непосредственную деятельность с предметами, рецептурность (предназначенность в качестве набора указаний в практической деятельности), подчиненность практическим потребностям (математика – искусству измерения и счета, астрономия – составлению календарей и обслуживанию религиозных культов, механика – техническим усовершенствованиям орудий производства и строительства и т.д.).

Знание в преднауке не представляло собой системы, отдельные положения которой были бы логически связаны с ее началом и, следовательно, могли быть выведены из него посредством дедукции, а существовало в виде набора готовых формул и рецептов, единственный путь освоения которых заключался в механическом заучивании.

Собственно наука появляется впервые в Древней Греции. Ее отличает от восточной независимость от практики, теоретичность (источником научного знания служит мышление), логическая доказательность. Однако то, что поднимает античную науку над преднаукой, является одновременно ее недостатком. При ее неразвитости и однобокости, обусловленной отрывом от практики, истинный результат процесса познания вряд ли мог быть гарантирован.

Советский историк философии В.Ф.Асмус следующим образом охарактеризовал античную науку: «При рано возникшей острой научной пытливости древние греки могли удовлетворить ее только в тех условиях и границах, которое представляло им слабое развитие техники и почти полное отсутствие эксперимента… Вследствие этого основными способами научного исследования были только наблюдение и опиравшиеся на наблюдение, но не допускавшие экспериментальной проверки аналогияи гипотеза. [1] Так как при разработке гипотезы мысль идет от действия к его причине, а одно и то же действие может вызываться различными причинами, то в условиях невозможности экспериментальной проверки в умах различных мыслителей, принадлежавших к высокоодаренному народу, возникали различные гипотезы об одних и тех же явлениях природы»[2].

Смена массового мировоззрения, происшедшая с принятием преемницей греческой культуры Римской Империей христианства в качестве государственной идеологии, привело к тому, что свои достижения наука была вынуждена сверять с догмами христианской религии. Теперь она ориентируется на «веру» и обслуживает социальные и практические потребности религиозного общества. Отсюда такие ее черты как схоластика и догматизм. Они делали средневековую науку антиподом как восточной, так и античной наук.

И лишь в эпоху Ренессанса появляются признаки формирования познавательного процесса, который можно назвать прообразом современной науки. У ее истоков стояли Галилео Галилей, Николай Коперник, Иоганн Кеплер, Рене Декарт и другие великие исследователи эпохи Возрождения и Нового времени.

Поскольку философия науки является самостоятельным курсом, читаемым в вузах аспирантам и соискателям, в этом пособии, посвященном общим проблемам мировой философии, подробный анализ признаков и свойств классической науки был бы неуместен. Тем не менее, на главных понятиях, характеризующих ее, остановиться необходимо. Эти понятия – «рациональность» и «истина». Они отражают характерные признаки науки на любом этапе ее развития.

Долгое время считалось, что их содержание очевидно и неизменно. Однако исследования историков и философов науки показали, что это ошибочное мнение. Понятия и истины, и рациональности изменялись в разные периоды существования научного знания, благодаря постоянному расширению горизонта науки и включению в перечень ее объектов и предметов все новых и новых явлений и аспектов действительности.

Классическая наука. Зарождающаяся в эпоху Ренессанса классическая наука многое переняла в трактовке этих понятий у античности. Как и греческие мыслители, ученые эпохи Возрождения и Нового времени понимали под «истиной» знание, тождественное предмету познания. Главным свойством истины они считали ее «объективность», то есть, независимость знания от субъекта познания. Древние греки, в частности, Парменид, по сути, говорили о том же, противопоставляя путь мнения и путь разума. Мнение субъективно, разум объективен. Он познает предмет таким, каков он есть, без привнесения в представление о нем того, чего в нем нет, что существует только в голове исследующего его субъекта.

Творивший на рубеже эпохи Возрождения и Нового времени философ Френсис Бэкон так же считает идеалом знания объективную истину, хотя и утверждает, что в сознании человека постоянно присутствуют идолы, или призраки, препятствующие, постижению действительности в чистом виде. Он полагает, что, хотя абсолютно от их влияния освободиться невозможно, нужно неустанно стремиться к его минимизации, чтобы постепенно постигать вещи такими, какими они существуют в реальности.

Такому представлению об истине соответствует и представление ученых периода классической науки о рациональности. Она (рациональность) в их время состояла в вере в способность разума к постижению действительности, вере, основанной на убежденности в тождестве бытия и мышления. Такая убежденность была присуща еще древним грекам. Все тот же Парменид говорил: «Одно и то же есть мысль и то, о чем она мыслит» (Перевод С.Трубецкого) или, в другом переводе: «Ведь мышление и бытие одно и то же».[3]

Мыслители Нового времени вернулись к этому тезису. И подобно грекам под «бытием» они понимали не эмпирическую действительность, а нечто, лежащее в ее основе и определяющее ее. Отличие лишь в том, что античные философы воспринимали это «нечто» как некие открытые только умозрению сущности («бытие» Парменида, «идеи» Платона, «формы» Аристотеля) в то время как их последователи в Новое время – как принципы, в соответствии с которыми устроен и функционирует мир.

Заблуждения же в познании возникают из-за вмешательства чувств (ощущений, эмоций) или же из-за отклонения рассудочного мышления от правил логики, судя по всему, являющихся мысленными копиями вышеназванных принципов. Иными словами, заблуждение – результат вмешательства в процесс познания «субъективного» в человеке.

Отсюда – закономерный вывод: чтобы постичь истину, надо освободиться ото всего субъективного, вынести его за скобки познавательных действий. Субъект должен находиться как бы в стороне от объекта, не смешиваясь с ним, дистанцироваться от него. Такое соотношение субъекта и объекта в процессе познания философы и историки науки изображают схемой O ­ S, где O означает объект, а S – субъект познания.

Неклассическая наука. Эти представления об истине и рациональности продержались вплоть до конца XIX – начала ХХ века. Необходимость их пересмотра была вызвана великими открытиями в физике, положившими конец господству механистической картины мира, и становлением сциально-гуманитарных наук как особой области знания. Ученые-физики, занимавшиеся исследованием микрочастиц неожиданно для себя увидели, что объекта без субъекта, объекта в чистом виде для них не существует. Они вдруг поняли, что предмет их исследования создается ими самими. Он обусловлен имеющимися у них знаниями и теми техническими срéдствами, которые экспериментаторы используют для исследования.

Так, к примеру, ими было открыто, что работа электронного микроскопа, через который они наблюдают поведение микрочастиц, вносит в это поведение возмущение, совершенно искажающее объективную картину и делающее невозможным изучение частиц в том, виде, в каком они существуют без вмешательства субъекта, то есть наблюдателя. Конечно, искажения в ходе постановки опытов были всегда. Но прежде их можно было не учитывать, поскольку они не влияли сколь-нибудь существенно на исход эксперимента.[4] Теперь же с этим приходилось считаться.

Подобные открытия привели к выводу, что схема O ­ S не отражает действительного отношения, составляющего сущность познавательного процесса. На самом деле это отношение выглядит как O/S ­ S. Следовательно меняется представление об истине. Она лишается такого своего свойства как объективность, поскольку невозможно абсолютно изолировать объект от субъекта.

К такому же выводу пришли представители социально-гуманитарных дисциплин. Дело в том, что эти дисциплины изучают отношения, существующие в обществе. Общество же отличается от природы наличием действующего субъекта – человека. В этом его специфика как объекта познания. Я – действующий субъект являюсь одновременно объектом себя же как действующего субъекта.

Отсюда происходит вторая особенность гуманитарных наук, заключающаяся в том, что Я, как часть общества, будучи объектом самого себя знаю кое-что о себе, благодаря не науке, а повседневному опыту и специализированной деятельности, которой непосредственно занят: политике, искусству, религии, экономике, праву и т.д. Политик, искусствовед, юрист – не ученые, а их знание - не научное, даже если они опираются на научные источники. Тем не менее это знание также является средством познания объекта в социально-гуманитарных науках.

Таким образом, и в социально-гуманитарных науках объект оказывается неотделимым от субъекта, и их познавательное отношение как и в естественных науках соответствует схеме O/S – S.

В связи со всем сказанным становится очевидно, что вместе с изменением представления об истине должно измениться и представление о рациональности. Поскольку объективная истина оказывается недостижимой, то есть, тождество мышления и бытия ставится под сомнение, рациональность превращается в убеждение в возможность достижения с помощью знаний (неважно, правильно отражают они объективную реальность или нет) поставленой практической цели. Эту точку зрения наиболее отчетливо выразил известный немецкий социолог Альфред Вебер, утверждавший, что рациональность – это способность методически достигать запланированных результатов с помощью расчета.

Постнеклассическая наука. Впрочем, уже в середине ХХ века подобная точка зрения перестала быть превалирующей. Наука вступила в новую фазу своего развития, так называемую постнеклассическую, что было связано с появлением особых объектов исследования – исторически развивающихся систем. К ним относится Вселенная как система взаимодействия микро-, макро- и мегамира, Земля как система взаимодействия геологических, биологических и техногенных процессов и другие.

В то же время на базе разработки некоторых идей термодинамики возникает новое направление в науке – синергетика, которая по отношению к вышеупомянутым системным объектам получает статус “методологической концепции”. В ее основе лежит представление о переходе исторически развивающихся систем от одного относительно устойчивого состояния к другому. При этом каждое последующее состояние рассматривается ею как имеющее новую уровневую организацию элементов системы и новый способ ее саморегуляции.

В исследуемом синергетикой процессе перехода от одной уровневой организации к другой она фиксирует моменты состояния неустойчивого равновесия систем, так называемые “точки бифуркации”. В этих точках система имеет “веерный набор” возможных путей развития. Просчитать, какой из путей ею (системой) будет “выбран”, в принципе невозможно, так как на этот выбор может повлиять любое, даже весьма незначительное воздействие. В этих условиях носителем решающего воздействия может стать сам исследователь, то есть, субъект познания.

С другой стороны, в современной культуре сформировался взгляд на мир (наиболее ясно описанный в синергетике), который предполагает “идею взаимосвязи и гармонического отношения между людьми, человеком и природой, составляющими единое целостное образование”. В основе этого взгляда лежит представление о целостном космосе, органично включающем человека, представление об объектах действительности как “исторически развивающихся человекоразмерных системах”.[5] Образно выражаясь, наш мир, с этой точки зрения, как бы расчитан на естественное участие в нем человека, на включенность в процесс развития мира человеческой деятельности, человеческой практики.

С учетом всего сказанного можно сделать вывод, что постнеклассический период развития науки формирует у научного сообщества точку зрения, согласно которой не приемлемо ни абсолютное противопоставление субъекта и объекта в познании, отстаиваемое классической наукой, ни такая схема их отношений, как O/S – S, принятая в неклассической науке, и отражающая лишь невозможность познания объекта таким, каким он существует вне границ влияния субъекта.

Согласно этой точке зрения системный объект должен с необходимостью включать в себя деятельность человека и, соответственно, описываться формулой O/S/P – S, где O и S – объект и субъект, а P – практика. Однако человеческая практика обусловлена целым рядом факторов, находящихся вне пределов научной компетенции, без которых картина исторически развивающейся системы окажется не полной. К ним относятся социальные цели и оценки: политические, этические, эстетические, религиозные и т.д., - истинность которых определяется не научными исследованиями, а повседневным опытом, общественным мнением, эмоциональными реакциями, вкусом, верой и другими, не сводимыми к научным методам, средствами.

Следовательно, постнеклассический тип рациональности должен соотносить характеристики получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, как это делается в неклассической науке, но и с ее (деятельности) ценностно-целевыми структурами. А это ведет к другому, на взгляд классической науки, парадоксальому выводу: при изучении системных саморазвивающихся объектов рациональное познание не имеет безусловного приоритета перед дорациональными и внерациональными, ненаучными познавательными формами.

Что касается понятия истины, которое, как это уже было отмечено, тесно связано с типом рациональности, то в последнем случае явно прослеживается тенденция к отказу от принципа “единственности истины”, к признанию истинности множества теорий, объясняющих одну и ту же проблему, если они отвечают определенному перечню критериев. И это логически вытекает как из допущения в изучении объектов вненаучных средств познания, так и все чаще применяемых в современной науке не имеющих под собой опытной основы умозрительных методов, необходимость которых объясняется невозможностью экспериментального исследования ряда системных объектов.