Казённый меркантилизм и протекционизм

Становление крупных централизованных государств закономерно сопровождалось уточнением основы их внешнеэкономической политики. В начале Нового времени такой основой являлся меркантилизм, в широком смысле слова означавший предпочтение денег другим видам материального богатства. Меркантилизм можно рассматривать и как зародыш экономической науки, но в ещё большей степени он представлял собой порождённый практикой свод рекомендаций по сосредоточению денежной массы в руках правительств тех или иных стран.

Ранний меркантилизм Предпочтение деньгам как наиболее ликвидной форме накоплений свойственно любому нормально функционирующему рынку. И в этом плане правительства европейских стран сначала просто переносили на общенациональный уровень практику средневековых городов, всеми силами старавшихся обеспечить свои собственные интересы за счёт партнёров по торговле. Международные торговые отношения представлялись, пользуясь современной терминологией, как «игра с нулевой суммой», в которой выигрыш одной стороны непременно является проигрышем для другой. Продолжать и ужесточать подобный подход европейские страны заставлял и ряд новых обстоятельств, объективно усиливавших роль денег в международном обмене и национальном хозяйстве. Особое значение имел тот факт, что сами размеры складывавшихся национальных государств во всё большей степени определялись числом нанятых военных профессионалов, которые, само собой, требовали звонкой монеты. «Деньги – суть артерия войны» - сформулировал наш Пётр Великий.

Меркантилизм имел различные оттенки в зависимости от времени и места его осуществления. Ключевые принципы раннего меркантилизма, или монетаризма, сложились ещё в средневековой Англии. Монетаристы считали, что каждая страна должна стремиться к активному денежному балансу, т.е. к регулярному превышению ввоза драгоценных металлов над их вывозом из страны, который желательно запретить вообще. Это предполагало широчайшее использование административных мер контроля над движением денег. Ещё закон 1381 г. запрещал вывоз денег за пределы Альбиона. Долги иностранным купцам должны были покрываться английскими товарами. И согласно более позднему «Статусу об истрачивании», иностранный купец, продавший свои товары в Англии, обязан был расходовать всю выручку на закупку местной продукции.

Для привлечения денег в страну монетаристы уже тогда предлагали использовать такие сложные меры, как законодательное установление повышенного курса иностранной валюты. Со временем была разработана целая система мероприятий, которые обеспечивали жёсткую регламентацию денежного обращения и внешней торговли. Торговые сделки с иностранцами подлежали обязательному контролю со стороны чиновников, взимавших с каждого контракта пошлину в звонкой монете.

Однако столь жёсткая система правительственного контроля могла держаться только в условиях небольшого объёма внешней торговли. Но к середине XVI в. внешнеторговый оборот Англии достиг таких масштабов, что правительственный контроль превратился в фикцию. Система денежного баланса подрывалась расширением вексельных операций, позволявших производить безналичные расчёты. Кроме того, регулярная порча денег английским правительством приводила к тому, что цены в стране стали быстро расти, а полноценные монеты – утекать за границу. Поэтому Англия уже в XVI в. отказалась от чисто административного пути достижения активного денежного баланса. Но монетаристские идеи оказались более живучими в других регионах Европы, в Испании, к примеру.

Испанские монархи, стремясь в максимальной концентрации драгоценных металлов внутри страны, также запрещали их вывоз за границу. Однако эти запреты были малоэффективны, поскольку само же правительство их нарушало, подавая пример поместной знати. Непреодолимый тупик создавало то, что высокая концентрация денежных металлов в государстве в сочетании с недоразвитостью товарного производства обусловливала особо высокий уровень цен в Испании. Это просто провоцировало масштабные закупки товаров за границей, где они были много дешевле, и одновременно препятствовало развитию производства внутри страны. Запретительные меры испанских властей осложняли торговлю, переводили многие сделки в нелегальное, контрабандное русло и послужили одной из важнейших причин упадка Испании в XVII веке.

Полной противоположностью Испании в этом плане выглядели Нидерланды, которые в XVII в. вообще не знали никаких ограничений во внешней торговле. Центральное правительство оставило вопросы повседневного товарооборота на усмотрение провинциальных и городских Советов. Амстердам смотрелся не столько как столица Соединённых провинций, сколько как международный, космополитический торговый и финансовый центр. С полного благословения властей, в обстановке максимальной свободы здесь заключались многочисленные сделки, в том числе и с драгоценными металлами. Обладая самым большим и эффективным торговым флотом, приносившим огромные прибыли от внутриевропейских перевозок, Голландия отстаивала принципы торговой свободы, в первую очередь – «свободы морей». В ходе почти непрерывных войн XVII в. Нидерланды сами с оружием в руках защищали своё право осуществлять поставки всем воюющим между собой странам. При этом голландские купцы продолжали торговать и с врагом, а правительство молчаливо соглашалось с подобной практикой.

Таможенная политика провинциальных и городских Советов Нидерландов также соответствовала принципам свободы предпринимательской деятельности. С импорта сырья и полуфабрикатов, ввозимых для переработки и реэкспорта, вообще не взималось никаких пошлин. Весьма умеренные тарифы и налоги на потребительские товары устанавливались с целью получения дохода в муниципальную казну, а не для защиты внутреннего производства. Большинство отраслей промышленности не были опутаны цеховыми ограничениями. Правда, более жёсткими, чем в Англии, были правила, препятствовавшие переносу промышленности в сельскую местность.

Однако либерализм голландцев, их приверженность принципам экономической свободы, заканчивался сразу, как только вопрос касался их собственных заокеанских колоний. По отношению к ним Нидерланды проводили такую же монопольную стратегию, какую вели их европейские конкуренты – испанцы и португальцы, а позже – французы и англичане. В целом можно сказать, что экономическая политика Нидерландов определялась торгово-промышленными кругами страны с очевидным упором на обеспечение торговой гегемонии. Правительство страны действительно в большой мере являлось простым инструментом реализации интересов голландских коммерсантов.

«Кольбертизм» Абсолютистский режим Франции исключал её движение по голландскому пути. Во главе угла здесь стояли не интересы отдельных социальных групп, а интересы государственной власти: короля, правительства, казны. Меркантилистские установки более чем где-либо связывались с протекционистскими (защитными) мерами по отношению к национальной промышленности. С началом централизации Франции исполнительная власть одновременно преследовала две цели: 1) обеспечения хозяйственной самодостаточности страны и 2) стабильного превышения экспорта над импортом для покрытия возраставших государственных расходов. Их реализация требовала создания сильной национальной промышленности, и эта задача решалась под непосредственным государственным руководством, без веры в достаточность усилий частного сектора. Истоки французского этатизма (активного вмешательства государства в экономику) восходят к позднему Средневековью, но в силу ряда обстоятельств меркантилистская и протекционистская практика французского абсолютизма отождествляется, прежде всего, с деятельностью Ж.Б. Кольбера, более 20 лет являвшегося Первым министром Франции. Производный от его имени термин «кольбертизм» обозначил французский вариант меркантилизма.

В основе кольбертизма было приоритетное внимание к развитию обрабатывающей промышленности, поскольку меркантилисты давно обратили внимание на то, что обработка сырья многократно увеличивает цену конечного продукта. «За шерсть, не стоящую двух шиллингов, можно, если превратить её в сукно, получить 20, 30 и 40 шиллингов» - писал анонимный автор. В духе меркантилистской традиции особое значение придавалось производству, работавшему на экспорт, который рассматривался как важнейший источник денежных поступлений в казну. Меркантилизм и протекционизм французского правительства включали в себя следующие меры:

1. Предоставление льгот мануфактуристам: снабжение их дешёвой рабочей силой, освобождение от налогов, рекрутской повинности, выдачу субсидий;

2. Строительство экспортных мануфактур за государственный счёт;

3. Установление высоких ввозных пошлин на импортные товары для снижения их конкурентоспособности перед отечественными товарами на внутреннем рынке Франции. Для охраны интересов французской промышленности абсолютизм не останавливался и перед прямым запретом на ввоз определённых товаров в страну.

В целом по Европе протекционизм, безусловно, способствовал развитию её промышленности в доиндустриальную эпоху, превращая её в предындустриальную. Это особенно заметно при сопоставлении с Азией, традиционные системы которой однозначно отдавали приоритет аграриям над промышленниками, а потребителям над производителями. Государственный патернализм на Востоке видел свой долг в недопущении роста цен. В Османской империи этот императив порой был даже сильнее, чем стремление к накоплению денег. Отсюда, в противоположность Западу, поощрялся ввоз иностранных товаров и ставились преграды экспорту, поскольку считалось, что это наполняет внутренний рынок и стабилизирует цены. Неудивительно поэтому, что ремесленно-мануфактурное производство здесь развивалось куда менее динамично, чем на Западе. А стремление удержать монопольно высокие цены на традиционно-эксклюзивные аграрные продукты Востока обернулось развёртыванием Западом их плантационного производства в Америке, резко снизившим цены на «колониальные товары» и соответственно доходы их поставщиков в Азии.

Протекционизм и стратегия активного торгового баланса в Англии со второй половины XVI в. существенно отличались как от примитивного меркантилизма испанских монархов, так и от французского этатизма, а также от потакания голландских властей космополитическим, наднациональным запросам амстердамской купеческой верхушки. Островное положение Британии, особенности её истории способствовали раннему выяснению общенациональных интересов. При всех внутренних смутах в английском обществе существовало минимально необходимое согласие по вопросам внешней политики, в том числе и экономической. Гибкость внешнеэкономического курса Англии возрастала с увеличением силы парламента. Именно парламентская демократия обеспечивала высокую эффективность политической стратегии, консолидировавшей запросы всех влиятельных социальных сил с учётом их удельного веса на данный момент. Чуждые континентальных крайностей социально-компромиссные решения парламента имели под собой основу в виде определённой общности позиций торгово-промышленных кругов, землевладельческой аристократии и промежуточного между ними слоем «нового дворянства» (джентри), активно занимавшегося предпринимательской деятельностью.

Заметно уступая до второй половины XVII века в торгово-промышленном отношении Голландии, Англия без колебаний принимала самые решительные меры для защиты интересов своих производителей. Чего стоили только законы о похоронах покойников в саванах обязательно из английской шерсти («идеальное средство для стимулирования суконного производства путём закапывания его продукции в землю» - точно подметил историк Р. Камерон) или установление обязательных «рыбных дней» для пользы английского рыболовства. Административные меры широко использовались и для ограничения вывоза шерсти за пределы страны (преимущественно в Голландию) и стимулирования её переработки на самом Альбионе.

Рядом законов о мореплавании английский парламент подорвал фактическую монополию голландцев на посреднические перевозки в Европе, законодательно провозгласив монополию собственных судовладельцев на перевозки английских товаров и отстранив голландские суда от перевозок на Альбион товаров из третьих стран. И хотя эти законы наносили определённый ущерб английским потребителям (у голландцев плата за провоз была самая низкая), но они способствовали подрыву монополии Нидерландов, подготавливая морскую гегемонию Великобритании. Даже такой принципиальный защитник свободной торговли, как А. Смит, восхищался впоследствии этими законами, правда, не как экономист, а как подданный возвышавшейся державы.

Несмотря на использование подобных «точечных» административных, политических и военных ударов по основным конкурентам, правящие круги Англии ещё задолго до объявления доктрины фритредерства (free trade - свободная торговля) достаточно ясно представляли благотворность международного рыночного обмена. В конце XVI в. принципы раннего монетаризма уступили место более зрелым концепциям активного торгового баланса. Наиболее последовательно новый подход отразил Т. Мен – один из директоров Ост-Индской компании. На его взгляд, увеличение количества денег в стране могло быть достигнуто не запретами их вывоза, а активной внешней торговлей. Вывоз денег за границу в настоящем он сравнивал с посевом, дающим богатый урожай в будущем.

Взятые на вооружение правящими кругами Англии принципы активного торгового баланса переносили центр тяжести в организации внешней торговли с государственного администрирования на частную инициативу купцов и торговых компаний. Государству по-прежнему отводилась роль покровителя торговли, но при использовании иных средств воздействия. Довольно эффективное сочетание преимуществ частной инициативы и государственного протекционизма способствовало мировому экономическому лидерству Великобритании ещё до начала промышленного переворота и наступления индустриальной эпохи. В конце XVII – начале XVIII вв. фокус международной экономической жизни смещается в Лондон, который в отличие от своего предшественника Амстердама, остался и центром подлинно национальной экономики.

К теме

Барг М.А., Черняк Е.Б. Великие социальные революции XVII – XVIII вв. – М., 1989.

Государство в докапиталистических обществах Азии. – М., 1987.

Кареев Н.И. Западноевропейская абсолютная монархия XVI, XVII и XVIII веков. – СПб., 1908.

Кеннингем В. Западная цивилизация с экономической точки зрения. – М., 1903

Пайпс Р. Собственность и свобода. – М., 2000.

Резюме

Экономическое превосходство Запада над Востоком возникло сравнительно недавно. На протяжении тысячелетий азиатско-североафриканские цивилизации практически по всем хозяйственным показателям (населённость, урожайность, уровень урбанизации, мастерство ремесленников и т.п.) превосходили европейские анклавы производящей экономики. Восток собственно и открыл эпоху аграрных экономик, намного опередив Запад. Этому способствовали природные условия жарких регионов, обусловившие ирригационный характер земледелия, а вместе с ним – раннюю государственность. Государство здесь обладало всесилием и не допускало независимости от него ни в хозяйственной, ни в любой другой сфере, что и фиксируется в терминах «восточная деспотия», «власть-собственность». Схожий характер государственность приобретала с самого начала не только на Востоке, и не только там, где требовались крупномасштабные общественные работы.

Всемирным исключением явилась лишь греко-римская цивилизация Средиземноморья, подарившая человечеству институты демократии, частной собственности, рыночной свободы, но не выдержавшая их веса и, будучи разложенной классическим рабством, павшая под ударами варваров. При этом восточные и североафриканские провинции Рима никогда не переставали быть его главной житницей, т.е. в производственном плане Восток возвышался над Западом даже в пределах античной Империи. После разгрома Рима германцами, в Средневековье произошло сближение общественных институтов Запада и Востока, выразившееся в их обоюдной феодализации. Но именно в это время усилилось хозяйственное превосходство Востока, которое не исчезло и после того, как феодализм в Европе приобрёл зрелые, классические формы. Оно сохранялось и на заре Новой истории, и лишь к XVIII в. стало очевидным – роли переменились: Запад не только догнал, но и в ряде отношений перегнал Восток.

И этому факту нет другого объяснения, кроме того, что в данную эпоху полней раскрылся потенциал западноевропейской, ещё во многом феодальной цивилизации, нарастившей своё превосходство над «восточным феодализмом». При определённом сходстве в Средние века общественных институтов Запада и Востока налицо и глубинная разница между ними. Матрицей Востока оставался азиатский способ производства: бесправие индивида перед государством, а матрицей Запада – облагороженные духом христианства античные традиции, защищавшие права и свободы личности, которые, видимо, в большей мере способствовали цивилизационному подъёму, предшествовавшему капиталистической индустриализации. Восток же в это время пребывал в цивилизационной «нирване», вполне удовлетворяясь своими порядками и промыслами и всё больше вползая в застойное состояние. Самостоятельно выйти за пределы традиционной аграрной экономики он не смог, так же как не смог успешно соперничать с прогрессировавшим Западом в условиях начавшейся глобализации международных связей и всей человеческой истории.

А европейский Запад в середине XVIII в. вплотную подошёл к новому рубежу развития – формированию индустриальной экономики. Прежде всего это относится к странам, сумевшим так перестроить свой экономический фундамент и политическую надстройку (Нидерланды, Англия, отчасти Франция), что в результате расширился простор для развития рыночных форм, был обеспечен больший уровень свободы хозяйственной деятельности и гарантировались права частной собственности, уже в то время считавшимися «естественными», т.е. принадлежащими людям от рождения. Локомотивом хозяйственного прогресса являлся рынок, развитие которого вело к дальнейшей специализации труда, концентрации и централизации капиталов, создававших необходимые материальные предпосылки для организации крупного машинного производства.

Органичная связь между развитием рынка и укреплением экономических позиций Запада иллюстрируется тем, что необратимое шествие капитализма по Европе начинается с Великих географических открытий и последовавшей заокеанской экспансии, открывших возможности для перерастания европейской «мир-экономики» в каркас всемирного рынка. Доминирующему положению Западной Европы на складывавшемся общемировом экономическом пространстве способствовали не только военное превосходство европейцев (ещё не безусловное), но и преимущества их рыночных институтов, проявившиеся даже при отсутствии научно-технического перевеса над цивилизациями Азии.

Вместе с тем технологический и коммерческий прогресс был неотделим от эпохальных сдвигов, которые произошли в общественном сознании и менталитете населения Европы. Важнейшими вехами на пути к новому качеству западной цивилизации стали Ренессанс и Реформация, способствовавшие высвобождению сознания наиболее «продвинутых» социальных слоев от пут раннесредневековой этики и концентрации их усилий на благоустройстве собственной земной жизни.

Не отсутствие необходимых капиталов и свободной рабочей силы являлись препятствиями для перехода некоторых стран Запада на индустриальные рельсы развития уже в середине XVIII века. Все это уже существовало в ряде регионов Европы в достаточном для начала индустриализации количестве. Главный барьер для решительного поворота к индустриализму лежал в сфере психологии. Тогдашнее общество было еще не готово сделать основную ставку на промышленность, рассматривая полное сосредоточение усилий на этом направлении как «крайне рискованную авантюру». Важнейшее значение для преодоления стереотипов аграрного мировидения имело распространение идей Просвещения, которое будет рассмотрено в следующей книге как непосредственная предпосылка промышленного переворота и формирования индустриального общества.

Источники, литература

Блок М. Феодальное общество. – М., 2005.

Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм: XV – XVIII вв.: Т.1-3. – М., 1996 – 1998.

Васильев Л.С. История Востока. Т.1-2. – М., 1994.

Вебер М. Аграрная история Древнего мира. – М., 2001.

Город в средневековой цивилизации Западной Европы. В 4 т. – М., 1999-2000.

Гуссейнов Р.А. История мировой экономики: Запад – Восток – Россия. Новосибирск, 1994.

Зомбарт В. Буржуа: Этюды по истории духовного развития современного экономического человека. - М.1994.

История Европы. Т. 1-4. – М., 1988 – 1994.

История Востока. Т. 1-3. –М. 1997 – 2000.

Камерон Р. Краткая экономическая история мира от палеолита до наших дней. – М., 2001.

Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время: переход от Средних веков к Новому времени - Т.1. - СПб., 1904.

Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время: история XVI – XVII вв. – Т.2. – СПб., 1915.

Кеннингем В. Западная цивилизация с экономической точки зрения. – М., 1903.

Ковалевский М.М. Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства. Т. 1-3. – М., 1898 – 1903.

Кулишер И.М. История экономического быта Западной Европы. Т.1-2. – Челябинск, 2004

Маркс К. Капитал. – Т. 1, 3.

Мельянцев В.А. Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. – М., 1996.

Нуреев Р.М. Экономический строй докапиталистических формаций. – Душанбе, 1989.

Пайпс Р. Собственность и свобода. – М., 2000.

Ростовцев М.И. Общество и хозяйство в Римской империи: в 2 т. – СПб, 2000-2001.

Средневековая Европа глазами современников и историков. Книга для чтения в пяти частях. – М., 1995.

Феномен восточного деспотизма: Структура управления и власти. – М.,1993.

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд. - Т. 21