Демобилизация

Тяжело читать, что пишут великие русские историки в главе «После Петра» в издании, посвященном 300-летию дома Романовых. В 1730 году в Петербурге живут бомжи и собаки, флота нет, деревни обезлюдели из-за солдат, которые выжимали налоги. Такой страшный подрыв наблюдается и в позднесталинские времена. И поэтому уже при Сталине начали сокращать аппарат МГБ. Поэтому Берия стал провозвестником демобилизационных реформ.

Говоря экономическим языком, при сверхмягких бюджетных ограничениях, связанных со сращиванием власти и собственности, эффективность в принципе недостижима, а сверхиспользование ресурсов неизбежно. Отсюда в краткосрочной перспективе — рост, а в среднесрочной — падение и потребность в демобилизации. Она может проходить по-разному. Лотман справедливо сказал, что вместе с европейской культурой Россия втянула идею общественного договора. И если освобождают дворянство, как в 1762 году, то надо освободить и крестьянство, хоть и в 1861-м. Демобилизационных шагов в послесталинскую эпоху тоже было несколько. Сначала освобождают не только заключенных в лагерях, но и номенклатуру (бюрократию – С.М.) от репрессивного механизма. А колхозникам паспорта дают уже при Брежневе.

На каждом очередном шаге демобилизации делаются попытки — отчасти успешные — совершить социокультурную модернизацию страны, но почему не получается из демобилизации выйти в другой механизм развития, сменить траекторию, — выйти из колеи? Это самый трагический вопрос. Не уверен, что я знаю на него ответ.

Понятно, что общественное действие в периоды либерализации или демократизации оказывается резко недостаточным. Что накопление социального капитала (т.е. распространение норм взаимного доверия) падает в ходе реформ, что его структура — групповая с замкнутыми кружками. Легче возникают мелкие группы, которые начинают заниматься перераспределением, а не производством общественных благ. Для организации широких групп применяют негативные стимулы — и тогда растут мафия или государство.