Он пожал мне руку, и от его пожатия волна теплоты еще больше прилила к моему сердцу, я был тронут, что Грегор почувствовал несущуюся к нему любовь и ответил на нее

- Какая радость! Ты здесь, отец, редкостный гость, и даже со спутниками!

Оглянувшись на раздавшийся сзади меня голос, я увидел человека среднего роста, одетого так же, как Грегор, слегка напоминавшего его родственным сходством в лице, но совершенно разнившегося фигурой, волосами, манерами и движениями. Он весь был сплошной темперамент. И речь его была быстрой, слова сыпались четко, точно скороговорка. Все его члены были точно ртутью налиты.

Но вместе с тем суетливости в нем не было. Каждое движение было точно, ловко. Бросалось в глаза, что у этого человека был совсем особенный глазомер, то он нигде не споткнется, ничего в своей стремительности не заденет, а, наоборот, может и умеет сделать на практике все, о чем думает и чего хочет. Человек поднялся на террасу, Раданда обнял его.

- Тебя, Василион, без горшка с цветком увидеть трудно.

- Да ты посмотри, отец, что за цветок! - поднося к глазам Раданды горшок с прелестным розовым цветком, сыпал словами Василион. - В последний раз, когда Дартан был здесь, он привез мне два жалких цветочка этого вида. С таким трудом я вывел эти горные лилии в оранжерее оазиса, а без меня никто не смог их там разводить. Я не надеялся вывести их вновь здесь, и вот, посмотри, что за чудо природы. Что за цвет, рОЗОВЫЙ, переливчатый! Что за радужное сияние! Ведь это будто из розового и белого жемчуга божественная рука вырезала цветы. Этакая красота. - Василион высоко вверх поднял руку с горшком. - Грегор, первая проба этого цветка, воспроизведенного на чашках, - отцу и его сегодняшним спутникам. О, как я буду стараться, дорогой отец, чтобы цветочек на чашке казался живым и отливал своим радужным жемчугом.

Василион, казалось, забыл обо всем и обо всех. Вся его фигура выражала порыв восторга. Гладя на него и его цветок, я подумал, до чего целен этот человек в своем порыве, и что часовня Великой Матери была бы лучшим местом для его цветка, почти в точности отображавшего цвета дивного сияния Ее статуи. Мимолетный взгляд и улыбка Раданды снова дали мне понять, что и эту мою мысль он прочел. Я же вспомнил его слова: "Есть вещи столь высокие, священные, что о них не говорят". Мысленно я еще раз преклонился перед статуей, из атмосферы которой выйти уже не мог, и послал благоговение труду артиста, в таком восторге созерцавшего красоту цветка

- Брат, цветок очарователен, но: твоя любезность хозяина далеко не очаровательна. Познакомься с новым гостем, поблагодари сестерзатворниц, которые ради нас нарушили свое домоседство. - Грегор взял цветок из рук брата, подвел его к нам, стараясь свести на землю с его цветочного неба.

- Тем более будь внимателен, что этот юноша не только посол Дартана, но друг и секретарь Учителя И.,- прибавил Раданда, пристально глядя на здоровавшегося о мной и радостно мне улыбавшегося Василиона.

Потрясающая перемена произошла с его смеющимся и радостным лицом. Оно побледнело, бледность сквозила даже под сильным загаром. Рука, пожимавшая мою, за мгновение теплая, стала ледяной. Человек пошатнулся и грузно оперся о мое плечо, которое я поспешил ему подставить.

- О, Боже, мой! Уже! - шептал он, опустив голову мне на плечо. - О, я не готов, не готов. Неужели так быстро промчались десять лет?

Он еще сильнее сжал мою руку, еще грузнее теперь опирался на меня. Я впервые почувствовал в себе огромную физическую силу, которой раньше в себе не знал. Впервые понял, как я стал высок ростом, ибо голова Василиона приходилась на уровне моего плеча. Что я рос очень сильно, это я и сам замечал и видел в этом только чудо воспитательных талантов И. Что же касается новой и внезапной силы, то для меня сомнений не было: она пришла в момент моего посещения часовни. И еще яснее я понял, как все в человеческом организме должно быть в полной гармонии. Я не мог бы вынести той мощи волн Радости и Света, что влились в мой организм, ослепив меня, на мгновение почти убив и превратив в одну из нот божественного аккорда Великой Матери, если бы я не превратился в Голиафа:

Василион, за минуту весь воплощение энергии и действия, сейчас был инертен и безнадежен. Я усадил его в кресло и встретился взглядом с Грегором. Бог мой! Какой полной противоположностью своему брату был он сейчас. В его лице и помина не было той печали, какая скользнула по нему при упоминании имени Дартана. Оно точно солнцем светилось от радости. Имя И.