Я вспомнил лица И. и Франциска в моменты борьбы со злыми карликами. Какая необычайная мощь лежала на этих лицах, какое величавое, сосредоточенное спокойствие

Я летел мыслью все дальше и дальше за Беатой, мне хотелось еще и еще повторить ей слова Флорентийца и И.: "Самообладание - это трудоспособность организма при всех, даже ужасных, обстоятельствах жизни".

Я представлял себе, как тяжело будет Беате очутиться в Париже, утонуть в гуще города, в зависти и сплетнях, в интригах и происках ее коллег, которые будут потрясены ее картинами и попытаются сделать все, чтобы их не пропустить. Но тут же вставало понимание, что Беата теперь уже не та, которую я знал и к колебаниям которой привык.

Надпись, горевшая нам с Бронским, говорила, что каждый идет в путь гонцом Учителя только тогда, когда он готов. И. послал Беату, говоря ей в последнем напутствии, что она готова к труду среди людей, к труду его через нее, - надо быть только счастливым и радоваться ее новой жизни, но не тревожиться за нее.

И еще раз я увидел, как во мне много остается условного. Еще жили, активно пронзая меня, такие понятия, как разлука, расстояние, время, отсутствие известия о человеке. Как же тяжело должно житься людям, в чьей жизни главное место занимает земля и все ее условности, в ком живут лишь изредка мелькающие порывы к небу и его Мудрости. Я понял, как далеко мне еще до простых подвигов тех людей, о которых я читал в древней книге.