Точно я жил здесь в раннем детстве, а теперь вернулся взрослым, так волнует меня этот дом, лорд Бенедикт

- Я рад, очень рад, капитан. Живите, как в родном доме. Вечером Алиса нам поиграет, и я уверен, вы ещё больше полюбите нас.

Капитан вздрогнул и побледнел, вспомнив Анну, её игру, Ананду, своё видение... Флорентиец взял его под руку и, пригласив всех желающих присоединиться к предобеденной прогулке, направился к выходу в парк. Генри, не спускавший глаз с капитана, чувствовал себя забытым и одиноким. Он вспомнил о матери, об их бедности, о том, что он мог бы предоставить ей хотя бы минимальный комфорт и красоту, которые она так любит. Но до сих пор он думал только о себе, ничего не достиг и ничего не дал матери.

- А вы разве не с нами, мистер Генри? - услышал он голос Алисы и увидел, что сидит один за столом, а возле него стоят Алиса с Амедеем.

- Боже мой, что сказал бы лорд Бенедикт о моей рассеянности! День ещё не кончился, а я уже успел дважды проявить бестактность. Что же будет дальше?

- Дальше всё будет прекрасно. Предложите мне руку и пойдём догонять друзей. По смеху Сандры мы сразу определим, где их искать.

- Я был бы счастлив, леди Алиса, исполнить ваше приказание, но не имею понятия, как ведут даму. Будьте милосердны, идите с лордом Амедеем, а я пристроюсь подле вас. А то я что-нибудь да натворю, уж пожалейте меня, пожалуйста, - молил Генри.

Со смехом взяв незадачливого кавалера под руку, Алиса вскоре заставила его забыть о своей застенчивости. Доброта девушки, её приветливость, маленькая, воздушная фигурка - всё наводило на мысль о поразительном сходстве с его красавицей-матерью, которую он, ещё сравнительно недавно, помнил златокудрой. - Отчего вы так печальны. Генри?

- Я впервые понял, сколько совершил в жизни неверных поступков, а потому впадаю в грусть.

- Ну, Генри, если впадать в грусть, да ещё начать раскаиваться, тогда не хватит времени побыть весёлым. Забудьте ваши скорби, пока живёте здесь.

Расскажите нам что-нибудь о понравившемся нам всем капитане. Вы его давно знаете?

- Я познакомился с ним в Константинополе у Ананды, - с трудом выговорил это имя Генри. Но тут же встретил взгляд Алисы, такой добрый и ласковый. И Алиса, с её огромными синими глазами, была до того похожа на миссис Оберсвоуд, что у Генри стало легче на душе. Он перестал чувствовать себя одиноким и рассказал своим спутникам всё, что знал о капитане, об Анне, о её чудесной, волшебной игре и красоте.

- Сегодня вы будете играть нам. Я боюсь этого момента. И не один я его боюсь. Я видел, как вздрогнул Джемс Ретедли, когда лорд Бенедикт упомянул о музыке. Уверен, что он так же страдал, когда играла Анна. Ято рыдал, в моей душе клокотал ад, словно в моём сердце смешалось и боролось между собой всё добро и зло мира. Правда, мне кажется, что нет на свете человека, могущего спокойно слушать игру Анны или Ананды. А уж оба вместе они разрывают сердце на части, заставляя вас понимать своё ничтожество и беспредельную красоту жизни.

- Вы меня не бойтесь. Я только любительница. Я ещё ученица, а не настоящая пианистка. Это снисходительность лорда Бенедикта заставляет его слушать и хвалить меня.

- Да, - улыбаясь, вставил Амедей. - Если вы ещё только ученица, то что же будет, когда станете артисткой?

- Трудно сказать, лорд Мильдрей, достигну ли я этого. Папа был пастор, а выше его, считаю, я певцов не слышала, если не считать лорда Бенедикта, в голосе и пении которого есть что-то особенное, чего я словами описать не могу.