Не только могут, но и помогают. Об этом го­ворится даже в ваших религиях. Верь Богу, живи

с Богом в душе, стремись к свету и справедливо­сти, избавься от всего, недостойного человека, — и там, в другом мире, ты попадешь в объятия твоих друзей, ушедших раньше тебя. Даже если ты порой был в чем-то не прав, Боги простят тебя — тем бо­лее, если ты осознал свои ошибки и заблуждения. Беда людей в том, что они ни во что не верят, счи­тают, что надо урвать побольше от этой жизни, а там будет видно. Их обнадеживают и разговоры о всепрощении Богов — почему не погрешить, если добрый Бог все равно все простит? Неплохо пожи­вем здесь, хорошо проведем время там- Не будет этого... — Виго покачал головой. — Боги всегда от­личат достойного человека от негодяя. И каждому воздадут по заслугам.

— А Корриган? — вырвалось у меня. — Как к нему отнесутся Боги?

— Об этом тебе надо спросить у Богов,—усмех­нулся Виго. — Но я бы посоветовал Богам поща­дить его.

— За что?

— За его дух. У Корригана огромный потенци­ал, и его беда состоит в том, что он выбрал не тот путь. Но я скажу тебе так: лучше быть великим преступником, чем жалким обывателем, думаю­щем лишь о том, как бы сладко поесть да хорошо выспаться. Я знаю, что когда-нибудь Корриган поймет свои ошибки, более того, я уверен в этом. Но сейчас он не в силах ничего изменить, его долг состоит в том, чтобы пройти свой земной путь до конца — каким бы он ни был. Кстати, о Корригане: ты здорово разозлил его, порубив лианы. Он пообе­щал убить нас обоих.

Я недоуменно вскинул голову.

— Лианы?

—Лианы вокруг его дома. Ты порубил их мечом, но ты не знал, что они — часть Корригана. Так же, как этот дом и даже этот лес — часть меня.

— Разве может быть связь между деревом и человеком?

— Может. Корриган искал лианы по всему лесу, он выкапывал ростки и садил их вокруг дома. Долгие годы ухаживал за ними, ему понадобилось несколь­ко лет, чтобы лианы признали его своим. Это мы считаем, что растения бесчувственны, на деле они могут испытывать боль, страх, голод и жажду. Они могут любить и ненавидеть и в этом очень похожи на людей. Существуют приемы колдовства, позво­ляющие связать энергетику человека с энергетикой растений. Человеку это дает дополнительную силу, растение тоже выигрывает, обретая надежного дру­га и покровителя. Вырубая лианы, ты сек Корригана по живому. Это очень больно, Корриган чувствовал боль лиан, как свою собственную. В итоге он пообе­щал убить нас. Меня—за то, что я показал тебе дом. Тебя — за то, что ты порубил лианы.

Мне стало не по себе, я вспомнил выступавший на срезах лиан розовый сок.

— Но ведь я не знал...

— А если бы знал? — усмехнулся Виго. — Ты сделал то, что должен был сделать, вы находитесь в состоянии войны, и глупая сентиментальность здесь не к месту. Корриган, к слову, не колебался бы ни секунды. От тебя в этом поединке требуют­ся две вещи: уважать Корригана как достойного противника и идти в этой битве до конца. А каким будет этот конец, знают только Боги.

— Я понял...

Некоторое время мы сидели молча.

— Я хотел спросить, — нарушил я молчание. — Там, в доме у Корригана, на столе вырезано жен­ское имя — Эмма. Кто она?

Виго вздохнул.

— Она и есть причина того, что молодой сварг Элеот стал Корриганом. Впрочем, ее не в чем ви­нить...

Виго замолчал, я терпеливо ждал.

— Ей было восемнадцать лет, когда Элеот влю­бился в нее, — продолжил Виго. — Он готов был сделать для нее все, но она любила другого. В день ее свадьбы Элеот убил жениха. Хотел убить и себя, но ему помешали. Потом, уже будучи моим уче­ником, он смог проникнуть к сваргам, нашел эту девушку и выкрал. Она, к слову, так больше и не вышла замуж. Корриган силой привел ее к себе, но взаимности так и не добился.

Виго снова замолчал.

— Он убил ее? — спросил я, с невольным ужа­сом думая о том, что там, рядом с избушкой Кор­ригана, где-нибудь находится могила этой жен­щины.

— Убил? — Колдун едва заметно улыбнулся. — Нет, что ты. Он ведь действительно любил ее, по­этому просто позволил ей уйти назад. После этого он и взял себе новое имя.

Снова возникла пауза. Я подумал о том, что мне пора, и поднялся со стула.

— Спасибо за обед и за интересную беседу. Ду­маю, мне пора...

Виго тоже поднялся.

— Пора, тебе сейчас надо больше быть одно­му. И не обижайся на выходки Серафимы, если она позволит себе что-нибудь лишнее. Она непло­хой человек.

— Я постараюсь...

Кивнув в ответ, я подхватил.посох и пошел к своей избушке.

Когда я пришел, у порога меня ждал чупик. Зве­рек был мертв, но тело его было еще теплым.

Сдирая с чупика шкурку, я думал о том, как странно устроена эта жизнь: в ней кто-то кого-то всегда ест. И ведь не изменишь этого — при всем желании не изменишь. Даже к вегетарианству при­зывать нет смысла, это глупо. Не может человек изменить свою природу, да и не нужно к этому стремиться. И если мне нравится жареное мясо, то никакая проповедь не заставит меня променять его на миску с овсяной кашей. Никто не говорит, что надо быть жестоким, скорее, здесь должен быть принцип разумности — брать столько, сколько тебе надо, не больше. Например, Виго: он никогда не возьмет лишнего. Утешает и то, что звери, на­верное, тоже имеют свой звериный рай.

Мясо я жарил на костре. Можно было пожарить и в пламени свечи, маленькими кусочками, но тог­да оно не пахло бы дымком, у него был бы совсем другой вкус. Кроме того, при жарке в пламени све­чи на нее капал жир, а мне это не нравилось. Да и готовить на костре было быстрее.

Я уже дожаривал мясо, время от времени от­резая ножом аппетитные кусочки, когда с соседне­го дерева спустился лурвик. Видимо, он уже давно наблюдал за мной, боясь подойти ближе, но запах жареного мяса заставил зверька потерять осторож­ность. То и дело приседая и оглядываясь, он мед­ленно, короткими перебежками, подобрался побли­же. Остановился, взглянул на меня, смешно дернул головой. Ну как не уделить ему кусочек?

— Держи, пройдоха...

Я отрезал кусочек мяса и бросил зверьку. Испу­гавшись, он сначала проворно отскочил в сторону, замер на несколько секунд, косясь на меня глазом- бусинкой, потом быстро подскочил, схватил мясо и бросился бежать к своему дереву. Ловко вскарабкал­ся наверх, я потерял его из виду в густой кроне.

Вот так вот. Один зверек погиб, но дал пропита­ние мне и этому лурвику. Хорошо это или плохо? Смотря чью сторону в этом вопросе принять. Вы­ходит, у каждого своя правда, и прав в результате оказывается тот, кто сильнее. Грубо, скверно даже, но ведь никуда от этого не денешься.

— Съел уже? — Я вновь заметил зверька. — Однако и аппетит у тебя... На, держи...

Отрезав ломтик мяса, я положил его на кончик сапога. Лурвик смешно повел носом, затряс голо­вой. И хочется, и страшно.

— Бери, бери... — сказал я. — А то сам съем.

Зверек снова принюхался — и не устоял. При­падая к земле, прокрался к моей ноге, затем, не сводя с меня глаз, схватил мясо и пулей умчался к своему дереву. Я засмеялся.

Остатки мяса я завернул в лист лопуха и спря­тал в неглубокой сырой яме, сверху прикрыл вет­ками и придавил тяжелым камнем. Бели не при­давить, до мяса могут добраться снуги, небольшие местные хищники, внешне похожие на наших ша­калов. Лурвик следил за мной с дерева — не иначе, раздумывал о том, как бы добраться до мяса. Увы, приятель, с этим у тебя ничего не получится.

До вечера еще оставалось несколько часов, я стал думать, чем заняться. Взглянул на обрублен­ные лианы: с их срезов все еще сочился розоватый сок. Нехорошо получилось...

Я действительно чувствовал свою вину перед этими растениями. Странное это было чувство, и тот же Корриган здесь был совсем ни при чем. Росли себе лианы, никому не мешали. А потом пришел че­ловек и порубил их. Света ему, видите ли, не хвата­ло. Ну ладно, света мало, вырубил бы перед окнами. А остальные-то зачем порубил? Не нравились они тебе, словно змеи вокруг дома обвились? Но твое-то какое дело? Не ты садил, не тебе и рубить...

В одном месте, на берегу ручья, я еще пару дней назад приметил хорошую глину — в расче­те на то, что сделаю себе пару мисок. Наковыряв ножом глины, я размял ее с водой, отнес к дому. После чего затер размокшей глиной срезы лиан. Они еще вырастут, пустят свежие побеги, в этом я был уверен.

Вымыв в ручье руки, я сел на полюбившееся мне место, устало вздохнул. Вот так вот... Может, это и глупо — но, в конце концов, все в этой жиз­ни есть одна большая глупость. Глупостью больше, глупостью меньше. Какая разница-

Мысли о лианах привели меня к раздумьям о Корригане, потом — о Виго и его странных теори­ях. Боги... Может, они и есть. Сидят сейчас где-ни- будь, слушают, о чем я думаю. Знают ведь они мои мысли, должны знать. А может, напротив — на­плевать им, о чем я тут размышляю. И кто я та­кой, чтобы они вслушивались в мои мысли, тратили на это свое божественное время? Вот Жернова, те точно слушают. И обязательно подыщут для меня какую-нибудь гадость...

Я смотрел на медленно текущую воду, потом поднял глаза к небу. Ладно, Господи, не обижайся на меня. Я всего лишь человек, к тому же не самый умный на этом свете — что с меня взять? И если я порой думаю про тебя что-то обидное, то не по злому умыслу, а по незнанию своему. Хочется ве­рить, что есть ты где-то там, в небесах, справед­ливый и мудрый. Может, и жизнь где-то там есть другая, лучше и красивее нашей. Даже наверняка красивее — куда уж хуже еще. Должна она быть, иначе зачем все это? Только все равно, Господи, я многого не понимаю. Ив вот умер — а зачем? Если ты ведешь по жизни хороших людей, ведешь их к счастью, как сказал Виго, — то почему погиб Ив? Чем он-то перед тобой провинился? Ведь хороший был человек, добрый. Да, сказал Вещий Кот, что мы с ним еще встретимся, поверил я в это — ведь Кот всегда говорит правду. Только как это может быть и когда? А главное, где? Видишь, сколько вопросов у меня к тебе, и эти — далеко не самые важные. Го­ворят, что у Бога полагается что-нибудь просить. Просил ли я у тебя что-нибудь? Просил, наверное. Даже точно просил—давно, в детстве, когда роди-

Тели разводились. Видел, как бабка моя молилась, прося тебя даровать моим родителям разум. Глядя на нее, потом просил и я. Но разве помог ты мне? Или просил я неправильно, не так, как положено? Не на коленях, не при свечах, без иконы даже — просто лежал в постели и просил. Не помог ты мне тогда. Не услышал. Знаю, много нас — миллиарды, и у каждого свой маленький ад. Трудно тебе усле­дить за всеми нами, хлопотно. Только зачем же тогда давать надежду? Зачем, если даже молитвы ребенка остаются без ответа? Не понимаю я этого, Господи. Не могу понять. Не хочу понимать...

Здесь ты еще, Господи? Или надоело уже тебе слушать мой жалкий лепет? Буду надеяться, что все-таки ты меня слышишь. Видишь, опять надеж­да. Люди всегда надеются, и что у них есть еще в этом мире, кроме надежды? Виго вот говорит, что надо мне к тебе обратиться, попросить взять мою жизнь под твой всевышний контроль. Только не привык я ничего просить, Господи. Наверное, это и есть гордыня, я понимаю. И Виго был прав, го­воря об этом. Только не буду я ничего просить у тебя: зачем, если ты и так все мысли мои знаешь? А не знаешь, так посмотри, загляни в мою душу — должна же она где-то быть у меня. Не болела бы, если бы не было ее. Ты же такой всемогущий, все­знающий — так посмотри, узнай, чего я хочу. За­чем просить, если и так ты все видишь? Ты сильнее, мудрее, могущественнее нас. Говорят, что именно ты нас и создал. Зря ты вообще-то сделал это, но речь сейчас не о том. Ты мудрее нас, а значит, луч­ше нас должен знать, что нам надо. Так помогай же нам сам, не жди, пока мы просить тебя будем. Ведь это нормально, так должно быть. Если я вижу, что кому-то нужна помощь, а я могу помочь, — ведь не жду я, пока попросят меня, сам помогаю. И сты­жусь, смущаюсь, когда благодарят меня потом. Мог бы — вообще помогал бы инкогнито. Да, кто-то

скажет, что это эго мое говорит недоразвитое, вы­пячивает себя, благодетелем хочет почувствовать. Только не так все это — тебе ли не знать этого? На деле ведь все гораздо проще оказывается. Помогай, если можешь помочь, если видишь, что нужна че­ловеку твоя помощь. Вот и все — зачем нужны все эти мольбы, почему человек в слезах должен по­мощь твою вымаливать? Тебе ведь стыдно должно быть, когда перед тобой на колени падают. И если даже мы, малые и неразумные, понимаем это, то неужели ты не понимаешь? Не верю я, что не по­нимаешь, отказываюсь верить...

Но я отвлекся, речь ведь сейчас обо мне. Знаю, что, может быть, ошибку делаю, только все рав­но не буду я тебя ни о чем просить. Ты велик, мне никогда не сравняться с тобой, да и не думаю я об этом. Но если ты стремишься к свету, то ведь и я не против этого, сам любому гаду глотку перегры­зу. Так почему не идти нам вместе? Да, я знаю свои возможности — но ведь не всем создавать миры, должен же кто-то и мелочами заниматься. Могу ли я обещать что-нибудь? Могу, наверное. Верен тебе буду, честен буду. Не предам никогда. Готов до конца пройти свой путь, каким бы он ни был. Но не на правах раба. И если моего желания сотруд­ничать с тобой — а не служить тебе — мало, если я не прав и не достоин помощи твоей, то просто убей меня сейчас, на этом самом месте...

В ручье громко плеснула рыба, я вздрогнул. Провел рукой по волосам, потом медленно поднял­ся с земли. Ладно, Господи, не серчай там на меня. Но и не забывай того, что я сказал.

Второй раз я увидел Серафиму через два дня. Мне было скучно, я решил пройтись вверх по те­чению ручья, там я еще не был. Хотел ли я уви­деть Серафиму? Не знаю. Казалось, что-то тянуло меня в ту сторону, я словно слышал некий необъ­яснимый зов, которому не мог сопротивляться.

Я шел больше часа, солнце уже давно перева­лило за полдень. Ручей плавно поворачивал впра­во, образуя на моей стороне неширокий песчаный плес, я вышел к нему — и вздрогнул, увидев Се­рафиму. Она купалась в ручье, ее мокрые волосы темными струями спадали на плечи.

— А вот и наш герой, — улыбнулась Серафи­ма, увидев меня. — Ну подходи, подходи, не стес­няйся.

Я чувствовал себя весьма неловко, — наверное, если бы Серафима меня не заметила, я бы просто шмыгнул обратно в лес. Но теперь прятаться было уже поздно.

— Здравствуй, — сказал я, подойдя к бере­гу.— Не холодно?

Вода в ручье и в самом деле была на редкость холодной. Я купаться в ней пока не решался.

— Мне никогда не бывает холодно, — завери­ла Серафима.

Оттолкнувшись от дна, она картинно проплыла мимо, мне показалось, что она нарочно меня драз­нит: прозрачная вода почти не скрывала ее обна­женного тела.

— Ты не против, если я выйду? — спросила де­вица, в глазах ее играл вызов.

— Ну что ты, — отозвался я. — Буду только рад.

Серафима засмеялась.

— Вот таким ты мне нравишься гораздо больше-.

Она не торопясь выбралась из воды, блестев­шие в солнечных лучах капли дрожали и пере­ливались на ее теле. Тряхнула головой, в стороны разлетелся веер сверкающих брызг, снова с улыб­кой взглянула на меня.

— Я всегда здесь купаюсь, — пояснила она, по­правляя волосы. — Мне здесь нравится.

То, что Серафима красива, я отметил еще при нашей первой встрече. Но сейчас я понял, что она не просто красива, а красива чертовски, ее сложе- нию могла бы позавидовать любая фотомодель. Не скрою, я украдкой любовался ее телом — и готов был поклясться, что Серафиме это нравилось. С ус­мешкой взглянув на меня, она отошла чуть в сто­рону, грациозно опустилась на шелковистую траву. Устало вздохнула, потом повернулась ко мне.

— Садись. — Она хлопнула рукой по траве. — Ну садись, садись — не съем же я тебя...

Было в ней что-то необычное — чудесное, заво­раживающее, она казалась мне не просто женщи­ной, а сошедшей с небес богиней. Все ее движения были просты — и в то же время удивительно пла­стичны и отточены, а своеобразная детская непо­средственность только добавляла ей шарма.

Я не мог не подчиниться, поэтому подошел и сел рядом. Не скрою, сердце мое билось гораздо чаще, чем бы мне того хотелось, я старался боль­ше смотреть на ручей, чем на Серафиму. Чего гре­ха таить, меня к ней тянуло, это был незнакомый мне доселе всепоглощающий зов — никогда еще ни одна девушка не оказывала на меня такого влия­ния. И хуже всего было то, что я вспомнил о спо­собности Серафимы читать мои мысли.

— Ты дрожишь, — сказала она и улыбнулась. — Не пойму только, от страха или от нетерпения?

— Просто мне не каждый день приходится встречаться с ведьмами, — ответил я. — К тому же с такими красивыми.

— Ну так пользуйся этим. — Глаза Серафимы смеялись, она откинулась на траву, провела ладо­нями по своему телу. — Ну давай же, герой, — не стоит меня бояться...

Она засмеялась, потом отвернулась и закрыла глаза, подставив лицо лучам солнца. Я против воли взглянул на нее: что и говорить, Серафима была прекрасна. Капли воды на ее теле уже успели под­сохнуть, но там, куда смотреть не полагалось, они еще переливались, запутавшись в волосках.

— Герой, я ведь могу и обидеться, — ворчливо произнесла Серафима. — Тебе следует знать, что нет ничего хуже разгневанной ведьмы.

Мое сердце билось все чаще, я чувствовал, что долго так просидеть не смогу. Надо или бежать, или...

— Давай, герой, давай... — Серафима тихо за­смеялась, изогнувшись всем телом, снова взгляну­ла на меня. — Покажи, на что ты способен.

Я посмотрел ей в глаза, в голове у меня все пе­ремешалось. «Да пропади оно все пропадом», — по­думал я и жадно припал к губам Серафимы.

ГЛАВА

В Канкар они приехали ближе к вечеру.

когда на улицах много людей и легче затеряться в толпе. Их встретили бойцы Райва, Кит и Вито, при­ехавшие в столицу раньше; под их охраной Райв, Яна и принц благополучно добрались до небольшого дома на окраине города. Их не должны были узнать, поэтому Райв был одет не в привычную для него во­енную форму, а в длиннополый кафтан и походил теперь на зажиточного купца. На Яне был доволь­но дорогой и чопорный наряд, это как нельзя лучше соответствовало играемой ею роли супруги купца. А Иржи пришлось нарядить девочкой, и хотя принц пытался протестовать, Яне удалось уговорить его надеть платье. Она даже заплела светлые волосы Иржи в две смешные косички, в результате всех этих манипуляций наследный принц превратился в весьма симпатичную девчушку. Даже мрачный Райв, впервые увидев Иржи в таком виде, не смог сдержать улыбки. Через час приехал Ронни, он при­вез на телеге их вещи и оружие.

Прошедший день принес плохую новость: на Совете Родов герцог Нартов публично отказался от своих прав на трон в пользу Корригана. Все, кто

поддерживал Нартова, были просто раздавлены этим событием. В результате верх взяли сторонни­ки Корригана, голосование закончилось в его поль­зу. Представители нескольких знатных фамилий в знак протеста покинули зал, но это уже ничего не могло изменить — через неделю была назначе­на коронация.

Райв знал, что не сможет этому помешать: на то, чтобы организовать дворцовый переворот, тре­бовалось время. И если задачу собрать пару сотен бойцов для захвата дворца могла решить Яна, то с армией Райву предстояло разбираться самому. Все решал простой вопрос: поддержат ли его ру­ководивший в данный момент ордейским фрон­том граф Орский и командир королевской гвар­дии граф Нойс — именно он сменил на этом посту Райва. Ведь если армия не станет на его сторону, все пропало, Райв это очень хорошо понимал. До­говориться с Орским было проще, Райв не знал его лично, но слышал о нем много хорошего. Основную проблему представляли Нойс и подконтрольные ему командиры, именно их войска находились в столице и в ближайших городах. Перейдет на его сторону Нойс — и все решится само собой, оста­нется верен Корригану — все пропало. Две сотни бойцов не смогут удержать замок.

Требовалось переговорить с Нойсом, это было опасно, но жизненно необходимо. В течение не­скольких дней Райв пытался под разными пред­логами встретиться с ним, но ничего путного из этого не получилось. Нойс не желал встречаться с каким-то купчишкой, а своего подлинного имени Райв открыть не мог.

Пришлось искать другие пути. Через своего старого знакомого, вполне надежного человека, Райв связался с бароном Роллом, одним из подчи­ненных Нойса. Встреча прошла днем, в оживлен­ном месте, Райв не стал темнить и без обиняков выложил Роллу свой план: сместить Корригана, поставить во главе государства Иржи. Пока он не достиг совершеннолетия, Совет Родов назначит ему опекунов.

Если речи о заговоре Ролл поначалу встретил с прохладцей, то известие о том, что принц Иржи жив, разом изменило его точку зрения. Он пообе­щал завтра же поговорить с Нойсом и слово свое сдержал. Вечером следующего дня он снова встре­тился с Райвом и сообщил, что Нойс согласен на встречу, более того, он пригласит на встречу вер­ных ему людей. При этом, по словам Ролла, Нойс заявил, что не будет ничего обещать, все решится на их встрече.

Именно последняя фраза понравилась Райву больше всего. Размышляя позже о назначенной встрече, он уже не сомневался в ее успехе. Суди­те сами: если бы Нойс решил его предать, то, без сомнения, наобещал бы золотые горы. Он этого не сделал, решил дождаться встречи — уже одно это свидетельствовало в его пользу. Такой человек, как Нойс, никогда не будет принимать опрометчивых решений.

Уверенности Райва не разделяла Яна. Поздно вечером, когда они сидели за столом и обсуждали при свете лампы свои проблемы, Яна высказала ему свои опасения.

— Пойми, — сказала Яна, глядя на Райва, — этой публике нельзя доверять. Тебе ли этого не знать?

— Там соберутся дворяне, — возразил Райв.— К тому же Нойс мог схватить меня еще сегодня ве­чером, а он этого не сделал.

— Мог. Но зачем им бегать за тобой по улицам, когда ты завтра придешь сам? Им останется про­сто отвести тебя к Корригану.

— И что ты предлагаешь? — спросил Райв. — Не идти?