Старый профессор

«Лавка древностей и ломбард Никербокера»

Эф прилепил к ветровому стеклу плакатик «Срочная доставка крови» и припарковался на Восточной 119-й улице, в зоне, где разрешалась только короткая остановка для доставки товаров в окрестные магазинчики, а потом последовал за Сетракяном и Норой к ломбарду, расположенному на соседней улице. Дверь закрывала решетка, окна — металлические жалюзи. Несмотря на табличку «ЗАКРЫТО», у двери отирался мужчина в облегающей куртке из черной шерстяной ткани и высокой вязаной шапке, какие носят растаманы; правда, дредов у мужчины не было, вот шапка и обвисала, как схлопнувшееся суфле. Он переминался с ноги на ногу, держа в руках коробку из-под обуви.

Сетракян достал кольцо с ключами, начал отпирать замки на решетке. Со скрюченными пальцами эта задача требовала определенной сноровки.

— Сегодня ломбард не работает. — Он искоса глянул на коробку.

— Посмотрите. — Мужчина достал из коробки льняную салфетку и развернул ее — там лежали девять или десять столовых приборов. — Хорошее серебро. Вы покупаете серебро, я знаю.

— Да, покупаю. — Сетракян, открыв замки на решетке, приставил высокую трость к своему плечу, отобрал один нож, прикинул его вес, провел пальцами по лезвию. Похлопав по карманам жилетки, повернулся к Эфу: — Доктор, у вас есть десять долларов?

Чтобы побыстрее добраться до главного, Эф достал из кармана деньги, отделил десятку и протянул мужчине с коробкой.

Сетракян отдал ему и салфетку с остальными столовыми приборами.

— Это твое. Серебро не настоящее.

Мужчина с благодарностью взял все и попятился с коробкой под мышкой.

— Благослови вас Бог.

— Что ж, довольно скоро увидим, — и с этими словами Сетракян вошел в ломбард.

Эф проводил взглядом свои деньги, уходящие по улице, потом последовал за стариком.

— Свет на стене справа, — сказал тот. А сам вновь запер решетку.

Нора щелкнула всеми тремя выключателями сразу, осветив стеклянные выставочные шкафы, полки с товаром и прихожую, где они стояли. Магазинчик был маленький, словно бы вбитый в городской квартал ударом деревянного молотка. Первым делом в голову Эфа пришло слово «утиль». Горы и горы утиля. Старые стереосистемы. Видеомагнитофоны и прочая устаревшая электроника. Стена музыкальных инструментов, включая банджо и пульты для электронных гитар из 1980-х годов. Культовые статуэтки и коллекционные тарелки. Несколько проигрывателей и маленькие микшерные пульты. Запертый стеклянный прилавок с дешевыми брошами и разной бижутерией. Одежда, главным образом зимние пальто с меховыми воротниками.

При виде всего этого утиля сердце у него упало. Он тратил драгоценное время на безумца?

— Послушайте, — обратился Эф к старику, — один наш коллега… мы думаем, он заражен.

Сетракян прошел мимо него, постукивая по полу большой тростью. Рукой в перчатке поднял прилавок, закрепленный с одной стороны на петлях, пригласил Эфа и Нору пройти.

— Мы поднимемся наверх.

Лестница привела их к двери на втором этаже. Прислонив трость к стене, старик, прежде чем войти, прикоснулся к мезузе. Они очутились в старой квартире с низкими потолками и истертыми коврами. Мебель не сдвигали с места лет тридцать.

— Вы голодны? — спросил Сетракян. — Поищите, что-нибудь да найдете. — Он снял крышку со стоявшего на столе пластикового контейнера. Внутри лежала коробка с шоколадными пирожными. Старик достал одно, снял с него целлофановую упаковку. — Нельзя истощать запасы энергии. Ее нужно пополнять. Она вам понадобится.

Старик с пирожным в руке ушел в спальню, чтобы переодеться. Эф оглядел маленькую кухню, потом посмотрел на Нору. Помещение пахло чистотой, несмотря на внешний беспорядок. Нора взяла со стола, у которого стоял только один стул, рамку с черно-белой фотографией молодой женщины. Черные как смоль волосы, простое темное платье. Женщина позировала, стоя на громадной скале, выпиравшей из пустынного пляжа, симпатичное лицо озаряла победная улыбка. Эф вернулся в коридор, через который они прошли, посмотрел на старые зеркала, развешанные по стенам, десятки зеркал, самого разного размера. Состаренные временем, они едва отражали свет. Старые книги стопками лежали у стен, сужая коридор до узкой тропы.

Старик вернулся, поменяв один твидовый костюм на другой, тоже с жилеткой, при галстуке, в коричневых кожаных туфлях. Только перчатки на изуродованных руках остались прежние.

— Я вижу, вы коллекционируете зеркала, — заметил Эф.

— Определенные зеркала. Я обнаружил, что в старинных зеркалах истина видна лучше всего.

— Вы готовы рассказать нам, что происходит?

Старик склонил голову набок.

— Доктор, это будет не рассказ. Откровение.

Мимо Эфа он направился к двери, через которую они вошли в квартиру.

— Пожалуйста… пойдемте.

Эф спустился за ним по лестнице, Нора — следом. Они миновали торговый зал на первом этаже и продолжили спуск уже по винтовой лестнице. Старик переступал со ступени на ступень осторожно, держась одной рукой за железные перила. Его голос наполнял узкий проход.

— Я считаю себя хранилищем древних знаний, полученных от умерших людей и почерпнутых из давно забытых книг. Знаний, собранных за долгую жизнь…

— Остановив нас у морга, вы нам кое-что сказали, — прервала его Нора. — Дали понять, что вам кое-что известно о трупах, доставленных с самолета. О том, что они не разлагаются, как положено.

— Совершенно верно.

— И на чем основывалась это ваше предположение?

— На моем опыте.

На лице Норы отразилось недоумение.

— На опыте, связанном с другими авиационными инцидентами?

— Тот факт, что трупы находились в самолете, чистая случайность. Я сталкивался с этим феноменом раньше. В Будапеште. В Басре. В Праге и в десяти километрах от Парижа. Я видел такое в маленькой рыбацкой деревушке на берегу Желтой реки. Я видел это на высоте двух тысяч метров в Монголии. И — о да! — я сталкивался с этим в Америке. Видел следы. Обычно от этого отмахивались как от случайности или объясняли бешенством, шизофренией, безумием, а в последнее время заговорили о серийных убийствах…

— Подождите, подождите. Вы видели трупы, которые не разлагались?

— Это первая стадия, да.

— Первая стадия, — повторил Эф.

Витая лестница привела к запертой двери. Сетракян достал ключи, отделил два нужных, отпер два висячих замка, большой и маленький. Дверь распахнулась внутрь, автоматически зажегся яркий свет, они вошли в большой подвал.

Прежде всего взгляд Эфа упал на древнее оружие, выставленное у одной стены: полный комплект рыцарских доспехов, железные пластины, защищающие торс и шею японского самурая, плетенные из полосок кожи нагрудники, многое, многое другое. Хватало здесь мечей, кинжалов, ножей с клинками из сверкающей стали. Более современные вещицы лежали на длинном деревянном столе, с аккумуляторами, вставленными в зарядные устройства. Эф узнал приборы ночного видения и модифицированные гвоздезабивные пистолеты. И зеркала, по большей части карманные, поставленные так, что он мог видеть себя, изумленно уставившегося на эту выставку… чего?

— Магазин… — старик указал на потолок, — …обеспечивает меня средствами на жизнь, но я занялся этим делом не из любви к транзисторам или фамильным драгоценностям.

Он закрыл дверь, и вокруг нее по всему периметру загорелся черный свет: в светящихся трубках Эф узнал ультрафиолетовые лампы. Световой барьер создавался с тем, чтобы не пропускать в подвал микробы?

Или что-то еще?

— Нет, — продолжил старик, — я стал владельцем ломбарда, потому что эта профессия обеспечила мне доступ к подпольному рынку, имеющему отношение к эзотерике. Старинные вещи, книги. Приобреталось все тайком, но по большей части без нарушения закона. Для моей личной коллекции. Для моих исследований.

Эф вновь огляделся. Представленное в подвале скорее походило не на музейную коллекцию, а на маленький арсенал.

— Для ваших исследований? — переспросил он.

— Именно. Многие годы я был профессором восточноевропейской литературы и фольклора в Венском университете.

Эф посмотрел на старика. Действительно, он одевался как венский профессор.

— Вы ушли на пенсию, чтобы стать владельцем ломбарда в Гарлеме?

— Я не ушел на пенсию. Меня заставили уйти. С позором. Некие силы объединились против меня. И однако, оглядываясь назад, я понимаю, что, канув тогда в небытие, я спас свою жизнь. — Он повернулся к ним лицом, заложил руки за спину, по-профессорски. — Это бедствие, ранние стадии которого мы сейчас видим, существовало столетия. Тысячелетия. Я подозреваю, хотя и не могу этого доказать, что оно уходит к началу веков.

Эф кивнул, но не потому, что понимал старика. Просто радовался, что наконец-то они сдвинулись с мертвой точки.

— Так мы говорим о вирусе?

— Да. В каком-то смысле. О штамме болезни, которая разлагает как тело, так и душу. — Старик стоял так, что мечи на стене справа и слева от него смотрелись стальными крыльями. — Вы говорите, вирус? Да. Но я предпочитаю другое слово, тоже начинающееся с буквы «в».

— И что это за слово? — спросил Эф.

— Вампир.

Слово, произнесенное с жаром, на мгновение, казалось, повисло в воздухе.

— Вы думаете, — продолжал Сетракян, бывший профессор, — о мрачном типе в черном атласном плаще. Или об отчаянном властолюбце со скрытыми клыками. Или о какой-то экзистенциальной душе, обремененной проклятием вечной жизни. Или… в общем, Бела Лугоши в компании Эбботта и Костелло.[72]

Нора снова оглядела подвал.

— Я не вижу ни распятий, ни святой воды. И чеснока вроде бы нет.

— Чеснок определенно повышает иммунитет и зачастую очень полезен. Поэтому его присутствие в мифологии биологически оправдано. Но распятия и святая вода? — Сетракян пожал плечами. — Продукты своего времени. Продукты воспаленного воображения викторианского писателя и религиозного климата той эпохи.

Сомнение на лицах Эфа и Норы старика не удивило.

— Они существовали всегда, — продолжал он. — Гнездились, кормились. Тайно и в темноте, потому что такая у них природа. Их семь, они известны как Древние. Владыки. Их больше, чем по одному на континент. Как правило, они не одиночки, живут кланами. До последнего времени… последнего с учетом их бесконечного жизненного цикла… они селились на огромной территории, объединяющей то, что сегодня нам известно как Европа, Азия, Россия, Арабский полуостров и Африка. То есть в Старом свете. Потом среди них произошел раскол. Причина конфликта мне не известна. Знаю только, что случилось это за много столетий до открытия Нового света. Потом создание американских колоний открыло дверь в новый, богатый, стремительно развивающийся мир. Трое Древних остались в Старом свете, трое отправились в Новый. И первые, и вторые уважали сферу влияния каждой стороны, поэтому сохранялось установленное перемирие. Проблемой стал седьмой Древний. Он — отшельник, одиночка, повернувшийся спиной к обоим кланам. И пусть пока я не могу ничего доказать, внезапность случившегося наводит меня на мысль, что это его рук дело.

— Это? — спросила Нора.

— Вторжение в Новый свет. Срыв перемирия. Нарушение баланса их существования. Развязывание войны.

— Войны вампиров, — уточнил Эф.

Сетракян сухо улыбнулся.

— Вы все упрощаете, потому что не можете поверить. Уменьшаете, принижаете… Потому что приучены сомневаться и разоблачать. Сводить все к известным фактам, чтобы находить легкие решения. Потому что вы — доктор эпидемиологии, человек науки, и потому что это Америка, где все известно и понятно, Бог — милосердный диктатор, а будущее всегда светлое. — Сетракян как мог — мешали скрюченные пальцы — хлопнул в ладоши. — Такой здесь настрой, и это прекрасно. Я говорю не в насмешку. Это прекрасно, верить только в то, во что хочется верить, и пренебрегать всем остальным. Я уважаю ваш скептицизм, доктор Гудуэдер. И говорю это вам в надежде, что вы с уважением отнесетесь к моему опыту в этом вопросе и допустите мои доводы в ваш высокоорганизованный, нацеленный на решение научных проблем разум.

— Так вы говорите, самолет… Один из них прилетел на нем. Этот одиночка.

— Совершенно верно.

— Б гробу. В грузовом отсеке.

— В гробу, заполненном землей, — уточнил Сетракян. — Они — из земли, вот и любят возвращаться туда, откуда поднялись. Как черви. Vermis. Они зарываются в землю. Мы бы назвали это сном.

— Подальше от дневного света, — вставила Нора.

— От солнечного света, да. Они наиболее уязвимы, когда находятся вне своих гнезд.

— Но вы сказали, это война вампиров. Не против людей? А как же все эти мертвые пассажиры?

— И это вам будет сложно принять. Для них мы — не враги. Мы — не достойный их противник. Они нас таковым не считают. Для них мы — добыча. Мы — еда и питье. Животные в загоне. Бутылки на полке.

Эф почувствовал бегущий по спине холодок, однако быстро взял себя в руки.

— Но ведь для любого ваши слова звучат как научная фантастика.

Сетракян нацелил на него скрюченный палец.

— Это устройство в вашем кармане. Ваш мобильный телефон. Вы набираете номер и тут же говорите с человеком, который находится на другом конце света. Вот это научная фантастика, доктор Гудуэдер. Научная фантастика, ставшая реальностью. — Тут Сетракян улыбнулся. — Вам нужны доказательства?

Он подошел к низкой скамье у длинной стены. На ней что-то стояло, под покрывалом из черного шелка, и этого покрывала Сетракян коснулся странным образом — вытянув руку и взявшись за самый край, стараясь находиться как можно дальше, — а потом сдернул его.

Они увидели стеклянную банку, в каких обычно хранят лабораторные образцы. Такие продаются в любом медицинском магазине.

Внутри, в темной жидкости, плавало хорошо сохранившееся человеческое сердце.

Эф присмотрелся к нему.

— Судя по размеру, сердце взрослой женщины. Здоровой. Достаточно молодой. Свежий образец. — Он повернулся к Сетракяну. — И что это доказывает?

— Я вырезал его из груди молодой вдовы около Шкодера, в северной Албании, весной тысяча девятьсот семьдесят первого года.

Эф улыбнулся, услышав эту стариковскую байку, и наклонился, чтобы лучше рассмотреть сердце.

Что-то, похожее на щупальце, вырвалось из него, конец присосался к стеклу прямо напротив глаза Эфа.

Тот быстро выпрямился и замер, глядя на банку.

— Э-э… что это было? — спросила Нора.

Сердце пришло в движение. Оно пульсировало. Билось.

Эф наблюдал, как распластанная, похожая на рот присоска ползает по стеклу. Посмотрел на Нору, которая, стоя рядом с ним, не отрывала глаз от сердца. Посмотрел на Сетракяна, сунувшего руки в карманы.

— Оно оживает, как только рядом оказывается человеческая кровь.

На лице Эфа отразилось недоверие. Он сместился вправо от щупальца. Присоска тут же отделилась от стекла, и щупальце вновь попыталось его атаковать.

— Господи! — воскликнул Эф. Пульсирующий орган плавал в растворе, как мясистая рыба-мутант. — Оно живет без…

Поступления крови к органу не было. Эф осмотрел обрубки сосудов, аорты, полой вены.

— Оно не живое и не мертвое, — сказал Сетракян. — Оно анимированное. Одержимое, можно сказать. Только вселился в него не бес. Присмотритесь, и вы увидите.

Эф некоторое время наблюдал за пульсациями и скоро понял, что ритм нерегулярный, не такой, как у настоящего сердца. А потом заметил, что внутри что-то движется. Извивается.

— Это… червь? — спросила Нора.

Тонкий и бледный, цвета губ, пяти-семи сантиметров длиной. Они наблюдали, как он кружит по сердцу, будто одинокий часовой, патрулирующий давно брошенную войсками базу.

— Кровяной червь, — уточнил Сетракян. — Капиллярный паразит, который размножается в инфицированных организмах. Я подозреваю, хотя доказательств у меня нет, что он и есть переносчик вируса.

Эф качал головой, не в силах поверить услышанному.

— А как насчет этой… присоски?

— Вирус видоизменяет хозяина, перестраивает его жизненно важные органы под себя. Другими словами, колонизирует и приспосабливает хозяина под собственное выживание. В данном случае хозяин — вырезанный человеческий орган, плавающий в банке, и вирус нашел способ перестроить его для получения питания.

— Питания? — переспросила Нора.

— Червь живет на крови. Человеческой крови.

— Крови? — Эф смотрел на сердце, в которое вселился червь. — Чьей?

Сетракян вытащил из кармана левую руку. В перчатке, из которой торчали кончики пальцев. Подушечку среднего покрывали шрамы.

— Ему хватает нескольких капель, а кормить надо каждые два дня. Он проголодался. Меня же не было.

Старик подошел к скамье, снял с банки крышку. Эф встал так, чтобы все видеть. Сетракян наколол палец острием перочинного ножа. Даже не поморщился, это привычное действие больше не вызывало боли.

Кровь капнула в раствор.

Присоска втянула в себя красные капли, как голодная рыба.

Закончив с кормлением, старик залепил ранку на пальце медицинским клеем из маленького пузырька, который стоял на скамье, накрыл банку крышкой.

На глазах Эфа присоска стала красной. Червь в сердце задвигался более плавно, силы у него явно прибавилось.

— Так вы говорите, что держите у себя это…

— С весны тысяча девятьсот семьдесят первого года. Отпуск я беру редко… — Сетракян улыбнулся, посмотрел на уколотый палец, потер засохший клей. — Она была выходцем с того света, зараженной. Обращенной. Древние, которые не хотят выдавать своего присутствия, убивают, покормившись, с тем чтобы предотвратить распространение их вируса. Один человек каким-то образом остался в живых, вернулся домой и заразил родных, друзей и соседей, всех, кто жил в его маленькой деревне. В тело вдовы вирус попал за четыре часа до того, как я ее нашел.

— Четыре часа? Как вы узнали?

— Я видел метку. Метку стригоя.

— Стригоя? — переспросил Эф.

— В Старом свете так называют вампиров.

— А метка?

— Место проникновения. Узкая полоска на шее, которую, как я понимаю, вы уже видели.

Эф и Нора кивнули, думая о Джиме.

— Я не отношусь к людям, для которых вырезать сердце — обычное дело, — продолжил Сетракян. — Я столкнулся с вдовой совершенно случайно. Но понимал, что без этого никак не обойтись.

— И вы с тех пор держите этого червя у себя? — спросила Нора. — Кормите… как домашнюю зверушку?

— Да. — Сетракян глянул на банку чуть ли не с любовью. — Он служит мне каждодневным напоминанием. О том, что мне противостоит. О том, что противостоит нам всем.

Эф пришел в ужас.

— И все это время… почему вы никому этого не показывали? Медицинскому центру? Репортерам?

— Будь все так просто, доктор, об этом секрете узнали бы давным-давно. Но есть силы, которые действуют против нас. Это древний секрет, корни его уходят глубоко. Затрагивают интересы многих. Правду никогда не позволили бы донести до широкой общественности, ее подавили бы, а вместе с ней и меня. Вот почему я прятался… прятался у всех на виду… долгие годы. И ждал.

От этого разговора волосы на затылке у Эфа встали дыбом. Вот она, правда, перед ним: человеческое сердце в стеклянной банке, ставшее хозяином для червя, который набирал силу от крови старика.

— На меня нельзя рассчитывать при хранении секретов, угрожающих будущему человечества. Больше никто об этом не знает?

— Кто-то знает. Да. Кто-то могущественный. Владыка… он не смог бы путешествовать без чьей-то помощи. Охрану и безопасный перелет через океан обеспечил ему союзник-человек. Видите ли, вампиры не могут пересекать водяные пространства без помощи человека. Человек должен их пригласить. А теперь договоренность… перемирие… нарушено. Этим союзом между стригоем и человеком. Вот почему это вторжение получилось столь внезапным. И крайне опасным.

Нора повернулась к Сетракяну.

— И сколько у нас времени?

Старик уже все подсчитал.

— Им понадобится меньше недели, чтобы покончить с Манхэттеном, и менее трех месяцев, чтобы захватить всю страну. А через шесть месяцев — весь мир.

— Никогда, — мотнул головой Эф. — Этому не бывать никогда!

— Я восхищаюсь вашей уверенностью, — сказал Сетракян. — Но вы просто не знаете, с чем вам предстоит столкнуться.

— Ладно, — кивнул Эф. — Тогда скажите мне… с чего мы начнем.