Функционирование полиса 3 страница

Наиболее важным и, во всяком случае, наиболее наглядным было равновесие в распределении доходов. В греческом мире всегда были богатые граждане и граждане небольшого достатка, в зависимости от размеров земельных владений, которые составляли основу любого богатства: доходами от ремесла или торговли жили очень немногие — для большинства занимающихся ими это был дополнительный источник доходов. В эллинистическую эпоху, насколько мы можем представить себе экономические феномены, значительно увеличились прибыли, стимулируемые резким расширением торговли в направлении Ближнего и Среднего Востока, поощряемые также растущей урбанизацией как в Элладе, так и в новых странах. Данные археологии и сохранившиеся тексты доказывают, что роскошь стала повсеместной, что дорогостоящие продукты питания стали более распространенными, а драгоценные металлы получили более широкое применение. Это обогащение становится особенно ощутимым в III веке до н. э., тогда как во II и в I веках восстания и войны, порожденные римскими завоеваниями, привели к оскудению полисов. Но в целом даже относительно этого времени мы не можем говорить о всеобщем экономическом упадке. Вместо этого шел процесс постепенного сосредоточения этого приумножавшегося богатства в руках очень незначительного меньшинства. Земельная собственность, остававшаяся основой любого богатства, нередко эволюционировала в сторону крупных владений за счет задолженностей мелких собственников, которые закладывали свое имущество и разорялись, погашая долги. В это время во многих городах снова появляется старое требование списания задолженностей, сопровождаемое просьбой нового раздела земель: так было в Спарте в III веке до н. э. при царе Агисе, затем при Клеомене III, и хотя реформы Клеомена не выходили за пределы Спарты, эта угроза сплотила против него консервативные силы на остальной части Пелопоннеса. То же происходило и в Малой Азии: узурпатор Аристоник после смерти Аттала III Пергамского (133) в своем государстве гелиополитов, а затем Митридат после римской резни в Азии в 88 году до н. э. объявили об отмене задолженностей, явно удовлетворяя желаниям значительной части населения. Эти явления свидетельствуют об определенном социальном напряжении между богатыми и бедными, которое, впрочем, редко приводило к открытым конфликтам или к попыткам переворота. Следы этого обнаруживаются в сочинениях философов, в частности у авторов утопий, например у Ямбула, и в художественных произведениях, таких как «Мелиямбы» поэта Керкида из Мегалополя, в котором, разумеется, не было ничего революционного (он был послом своего города при Антигоне Досоне и служил офицером в сражении при Селласии), но который под влиянием философии киников бичевал жадность и показное богатство и призывал к благородному дележу лишнего имущества.

Это нарушение внутреннего равновесия между доходами граждан сказалось как на функционировании институтов, так и на самом образе жизни полиса. Общество все чаще брало на себя заботу о выживании самых обездоленных, число которых возрастало. Это выражалось прежде всего в контроле, установленном за главными продовольственными продуктами, такими как зерно. Подобные примеры встречались в классическую эпоху, в частности в Афинах. Теперь же документы (правда, гораздо более многочисленные, чем раньше) свидетельствуют о существовании в разных полисах «уполномоченных по зерну», которые отвечали за снабжение граждан этим продуктом первой необходимости. Обычно он производился на пахотных землях самого полиса или его зависимых территорий; таким образом, для островных полисов, таких как Самос или Родос, владения на соседнем континенте играли роль житницы и, следовательно, имели для них жизненно важное значение. Другие города, чья территория была малоплодородна или очень мала, зависели от продуктов, доставлявшихся из таких производящих стран, как Египет и Киренаика, и зачастую проходивших через рынки-посредники: в качестве такового выступал Делос, благодаря чему этот остров в эллинистическую эпоху вновь обрел свою независимость и получил источник для своего процветания. Почетный декрет, датируемый приблизительно 230–220 годами до н. э., позволяет представить эти коммерческие отношения: город Гистия, расположенный на севере Эвбеи, воздавал почести родосскому банкиру, который предоставил беспроцентную ссуду уполномоченным но зерну, которых гистийцы отправили в Делос для закупки зерна, — этот заем позволил им справиться со своей задачей в кратчайшие сроки. Стела, на которой был записан декрет, перечисляющий почести, которых удостоился щедрый родосец (публичное восхваление, увенчание венком из листьев и право гражданства Гистии), была установлена на Делосе с разрешения ее жителей. Таким образом, от севера до юга Эгейского моря, от северной оконечности Эвбеи, контролируемой тогда Македонским царством, до самого Родоса, независимого, могущественного полиса, через Делос и Киклады, где преобладало лагидское влияние, устанавливался регулярный товарообмен, связывавший полисы отношениями взаимовыгоды, которые дополнялись личными связями.

Если полис покупал зерно, он, естественно, должен был перепродать его частным лицам, не допуская спекуляции, особенно в период неурожая. Так было в классических Афинах, где надзиратели за хлебным рынком (ситофилаксы) отслеживали махинации импортеров и перепродавцов. Но в эллинистическую эпоху случалось, что государство не ограничивалось надзором за рынком и даже бесплатно раздавало хлеб гражданам после того, как общественные закрома были наполнены. Один из законов Самоса во II веке до н. э. рассматривал со скрупулезной тщательностью механизм таких действий. Таким образом, через комплексную систему регулирования и обеспечения укреплялась солидарность членов общества. Нимало не ослабевшие гражданские связи в это время обретают новую силу: это проявлялось теперь уже не только в религиозной и политической сферах, но и в области экономики, на уровне повседневной жизни и обеспечения самым необходимым тех, кто был поставлен в крайне неблагоприятные условия.

Та же забота об общем благе подвигала полисы нанимать за плату общественных врачей из чужих земель, которые в течение более или менее долгого времени жили в принимавшем их полисе и оказывали свои услуги его гражданам и чужестранцам. Было бы неверно уподоблять эту очень распространенную в ту эпоху практику нашей современной системе социального обеспечения. Если находившийся на государственной службе врач мог оказывать бесплатную помощь неимущим или раненным в боях, он тем не менее обычно принимал вознаграждение от своих клиентов. Если полис платил ему жалование, то это делалось для того, чтобы привязать его к городу и обеспечить своих жителей услугами искусного лекаря, поскольку за исключением такого привилегированного полиса, как Афины, найти врачей было нелегко. Их выписывали из особых мест, например с Коса или из Книда, где находились школы врачей, связанные со святилищами Асклепия. Когда государственный врач возвращался в свой полис, тот полис, которому он оказывал свои услуги, стремился отблагодарить его за это официальным почитанием, копия которого отсылалась в родной полис врача. Эти тексты, записанные на камне и обнаруженные в большом количестве, рассказывают нам о деятельности этих редких специалистов, которые при случае помимо своего ремесла занимались чтением лекций и демонстрацией опытов, призванных распространять их знание.

Таким образом, гражданскому обществу приходилось идти на существенные затраты вдобавок к тем, которые традиционно нес греческий полис, а именно: расходы на культовые и гражданские церемонии, на строительство общественных зданий и религиозных сооружений и на их содержание и, наконец, военные расходы, которые постоянно увеличивались из-за распространения практики наемничества и из-за технического усложнения военных методов. Чтобы нести эти обязательства, государство располагало рядом источников: налогами и пошлинами, которые оно собирало обычно с помощью откупной системы — удобной процедуры, которая облегчала задачу магистратов, но эффективность которой была невысока. В основном существовали непрямые налоги, которыми облагались ввоз и вывоз товаров и ценностей и некоторые виды деятельности, были также различные дорожные пошлины. Нам прекрасно известно об этом на примере Делоса, где от периода независимости, между 314 и 166 годом до н. э., сохранилось множество надписей со счетами, которые свидетельствуют о прибылях, получаемых из этих источников. Там были установлены: пошлина в 2 % (пятидесятая часть) на ввоз и вывоз продовольственных товаров, пошлина в 10 % (десятая часть) на кредиты, зерно, продукты рыболовства, особенно на ловлю пурпурных моллюсков возле острова, налог в 5 % (двадцатая часть) на товары, а также дорожные пошлины, взимаемые при заходе в порт, за пересечение проливов между островами или за проход через полуостровные перешейки. Некоторые из этих пошлин взимались в пользу святилища, другие предназначались полису. Все греческие полисы использовали аналогичные способы наполнения государственной казны. Зато применение прямого налога не было общепринято: в классическую эпоху, когда исключительные обстоятельства требовали денежного налога, это касалось прежде всего наиболее богатых граждан, которые потом получали возмещение за счет других налогоплательщиков. Эта первоочередность обладателей состояний отражала еще один широко распространенный в полисах способ восполнения государственных расходов, поскольку в классических Афинах продолжала применяться система литургий. Как известно, она заключалась в том, что частному лицу доверялось исполнять за свой счет общественную функцию, требовавшую расходов: распределение этих повинностей, которые могли быть очень тяжелыми, осуществлялось среди наиболее богатых граждан в соответствии с размерами их состояния. Эти повинности касались разных сфер: для обороны вводилась литургия, называемая триерархией, которая состояла в снаряжении военного судна и взятии его на обеспечение на время военной кампании; для повседневной жизни предусматривалась гимнасиархия, заключавшаяся в заведовании гимнасием, где занимались мужчины и юноши, и снабжении их определенными продуктами, особенно маслом для массажа; и наконец, в культовой сфере, значимой для жизни полиса, но требующей больших затрат на ритуалы, жертвоприношения, игры, театральные представления — обычно ко всему этому в форме литургий привлекались состоятельные люди.

На протяжении трех веков, предшествовавших христианской эре, в греческом полисе все увеличивалась дистанция между наиболее богатыми, на которых в основном возлагалось бремя государственных расходов, и остальным населением, которое могло участвовать в этом лишь анонимно или коллективно. Таким образом, эти первые исполняли и судейские обязанности, поскольку их отправление предполагало значительные расходы: так что различие между магистратурой и литургией имело тенденцию к стиранию и функционирование гражданских институтов по демократической традиции при любом режиме на деле держалось на самоотверженности знати. Для сбалансированности своих финансов эллинистический полис должен был постоянно взывать к щедрости «благодетелей», или эвергетов, — как своих граждан, так и чужеземцев. Взамен они получали различные вознаграждения и привилегии, удовлетворявшие самолюбие этих дарителей и их семей, поскольку зачастую они передавались их потомкам. Исполнять общественные обязательства, содействовать благосостоянию сограждан и благоденствию полиса было делом нескольких семей, которые в своем обществе располагали достаточными средствами и пользовались всеобщим уважением. К этому их склоняло чувство общественного долга: в почетных декретах часто повторяется одна и та же формулировка — о том, что заслуги восхваляемого лица соответствуют традиции его рода и что свою преданность государству он унаследовал от своих предков.

Таким образом, сообщество знати, в котором гражданская солидарность, действительно существовавшая и постоянно находившая конкретное выражение в выполняемой ими службе, обеспечивало стабильность общественного порядка. В эллинистическую эпоху, несмотря на частые войны и сбои в экономике, классовая борьба внутри полиса в целом была менее острой, чем в архаическую и классическую эпохи. Распределение задач, предоставляющее исполнение общественных функций имущим и не лишающее при этом других граждан их политических прав и участия в собраниях, привело к отмене жалований (misthoi), которые демократические полисы устанавливали ранее для того, чтобы облегчить простонародью доступ к политическим и судебным должностям. В самом деле, зачем государству брать на себя эти существенные расходы, когда частные лица располагают достаточными средствами, чтобы посвятить себя общественной службе? Эволюция была особенно ощутима в Афинах, где демократия в IV веке до н. э. создала целую систему вознаграждений для поощрения граждан к участию в работе государственных органов. Отмена этих misthoi рассматривалась теоретиками политической мысли как выражение недоверия демократии и тенденция к установлению консервативного режима. Вряд ли это ощущалось средними афинянами. Они видели неизменность институтов. Полис по-прежнему управлялся Советом, представлявшим традиционные филы, число которых увеличилось за счет создания нескольких новых фил — Антигонидов, Деметриадов, Птолемаидов и Атталидов, но эти уступки (иногда временные) переменам в международной политике не меняли в корне функционирование системы, введенной в свое время Клисфеном. Магистраты сохраняли свои древние номенклатуру и полномочия с незначительными изменениями, как, например, разделение между стратегами обязанностей, которые прежде исполнялись ими по принципу взаимозаменяемости. Но в конечном счете эти постепенные изменения были почти незаметны и практически не мешали гражданину Афин чувствовать себя наследником своих великих предков.

Конечно, он ощущал, что его родина больше не имеет политического и военного могущества, которое она потеряла в битве при Херонее, затем в Ламиакской войне и, наконец, в Хремонидовой войне. Но тем не менее она сохранила свой престиж очага культуры и интеллектуального центра греческого мира, о чем свидетельствует амфиктионийский декрет 125 года до н. э.: в нем амфиктионийцы объявляли, что «народ Афин оказался у истоков величайших благодеяний, обретенных человечеством; это он вывел человечество из дикости к цивилизации», познакомив другие народы с эливсинскими мистериями, показавшими им великую ценность мирных отношений и взаимного доверия; народ Афин передал им также хорошие законы, продиктованные богами, и принципы воспитания; он принес процветание Греции, распространив сельскохозяйственную науку — дар Деметры; он первым учредил драматические состязания в честь Диониса. Все эти мысли были почерпнуты амфиктионийской коллегией, в которой Афины, однако, занимали лишь 24-е место, из литературной традиции аттических ораторов, в особенности Исократа, который патетически излагал их в своих панегириках. Обращение к ним в среде, где политическое влияние Афин сделалось ничтожным, свидетельствует о стойкости мифа, тщательно поддерживаемого самими афинянами, согласно которому их отечество было лоном для Греции, моделью, которой другим полисам следовало подражать. Нет ничего удивительного, что в следующем веке, в эпоху Цезаря, то же развитие темы встречается у Диодора Сицилийского (XIII, 26–27), который вкладывает эти мысли в уста сиракузянина, пытающегося, впрочем безуспешно, побудить сограждан обойтись без излишней жестокости с афинянами, плененными после их сокрушительного поражения под Сиракузами: здесь мы имеем дело с риторическим общим местом, топосом, известным всем грекам. Некоторые, правда, уравновешивали восхваления и порицания, чтобы несколько исправить их обобщенный и напыщенный характер. Плутарх откликнулся на них, написав в «Жизнеописании Диона» (58, 1): «Но, видно, недаром ходит поговорка, что доблестные люди, которых производят на свет Афины, не знают себе равных в доблести, а порочные — в пороке, так же точно как земля Аттики приносит и лучший в Греции мед, и сильнейший из ядов — цикуту»[37]. Без сомнения, размытое суждение; однако оно отражает восхищение, которое до сих пор вызывал этот необыкновенный полис.

* * *

Это чувство преемственности, которую не прервали ни завоевания Александра, диодохов и их наследников, ни затем завоевания Рима, лишь постепенно уступило место осознанию глубоких исторических изменений. Во многом благодаря Полибию; зато почти полная утрата XXI–XL книг «Исторической библиотеки», которые охватывали период после 301 года до н. э. и вплоть до галльских войн, не позволяет нам узнать, чувствовал ли эти изменений Диодор. Но во II веке н. э. Плутарх, а позже Павсаний вполне это осознавали: действительно, Эллада в то время являла зрелище почти повсеместного упадка, за исключением Афин, Олимпии и Патраса. И именно эти авторы, внимательные прежде всего к событиям войны и их последствиям, могли лишь констатировать абсолютный триумф Рима.

Современный же историк пытается обнаружить с помощью эпиграфических документов признака эволюции, происходившей в политической и социальной сфере при формальном сохранении прежних институтов. Он находит здесь новые факты, например вмешательство женщин в общественную жизнь, которое возмутило бы греков предшествующей эпохи, старавшихся держать своих жен вдали от общества в гинекее. Это было следствием финансовых трудностей, о которых мы уже говорили. Призывая особенно состоятельных граждан, полис вынужден был обращаться к богатым женщинам. Естественно, он, как и прежде, доверял им исполнять религиозные функции при культах женских божеств — функции жрицы или неокоры (которая должна была следить за порядком в святилище, за содержанием священных построек и утвари). Но поскольку для этой должности все больше требовалось лицо, способное в существенной мере нести необходимые для культа расходы, то занять ее могли только богатые женщины; поскольку они щедро тратили личные средства, чтобы исполнять лежащие на них обязанности, полис, вполне естественно, выражал свою благодарность почестями и наградами. Так, например, в общественных местах или в святилищах начали устанавливать задрапированные женские статуи, которые обнаружены сейчас в огромном количестве и которые археологам очень трудно датировать, особенно когда у статуи утеряна голова (что бывает чаще всего). Это участие богатых женщин в общественной жизни значительно расширилось в эпоху Римской империи. В это время они даже получают самые настоящие чиновничьи функции, что было немыслимо в классическую эпоху. В качестве примера в числе прочих можно привести Кизик на азиатском побережье Пропонтиды, где женщина исполняла обязанности гиппарха: поскольку этот термин означает собственно «командующий конницей», это может показаться парадоксальной ситуацией, если не учитывать, что это слово утратило здесь свое значение и стало обозначать гражданскую должность. Еще один пример женщины, удостоившейся почтения от полиса за свои заслуги, — Эпия Фасосская (I век до н. э.). Она приняла на себя на Фасосе все неокории — Артемиды, Афродиты и Афины, «хотя из-за большой расходности этой литургии женщины с большой неохотой брали на себя функции блюстительницы храмов»; на ее средства был выстроен мраморный портик, служащий входом в храм Артемиды; она также служила жрицей Деметры и Зевса Евбулея («доброго советника»), чего не делала ни одна женщина, «потому что это не давало никакой прибыли, но требовало больших расходов» на украшения и пышную одежду для облачения статуй богинь; она посвящала этим храмам богатые дары; наконец, она неоднократно оказывала помощь частным лицам. Чтобы отблагодарить ее, «показав ее радение богам и своим согражданам» в любых обстоятельствах, Совет и народ приняли единодушным голосованием четыре декрета, предоставляющих ей различные почести: публичное восхваление, право оставить ее имя на портике и на дарах, сделанных на ее средства; привилегия носить во время культовых обрядов в знак отличия белые одежды; и наконец, признание ее пожизненной блюстительницей храма Афины, исполняющей эти функции всякий раз, когда для них не окажется другой кандидатуры. Форма и стиль этих декретов очень напоминали почетные декреты для граждан-мужчин. Почитание богов, достоинство, мудрость, преданность, усердие, благоволение к народу, щедрость по отношению к отдельным людям, «поведение, достойное благородства их предков и званий», которых они заслужили, — все это отмечается в эпиграфических текстах, почитающих эвергетов. В конце эллинистической эпохи Фасос в сложной обстановке охотно принимал добровольные вклады как от мужчин, так и от женщин: не жалевшие ни себя, ни своих денег, они причислялись к почитаемым лицам.

Другим способом частично пополнить общественную казну была продажа жреческих должностей по наибольшей цене. Мы располагаем множеством договоров, где сообщается о подобных продажах. Вносимая сумма могла быть очень значительной: один-два таланта (6—12 тысяч драхм) и более за должность служительницы Диониса, пожалованной покупателю пожизненно в Приене около 150–130 годов до н. э. Взамен тот получал различные почести и привилегии: определенную долю от каждого жертвоприношения (в частности и как правило — кожу животного), питание за казенный счет, почетное место в театре (проэдрия) с особого рода одеянием и венком, освобождение от обязанностей, налагаемых полисом, особенно от литургий, это освобождение зависело от цены, за которую приобреталась духовная должность. В целом, это было своего рода открытое признание власти, которую имело богатство в государстве, и особенно в культовой сфере.

Стремление вытянуть деньги из всего иногда приводило к торговле тем, что было для греков самым драгоценным из благ — правом гражданства. Вспомним, что в классическую эпоху эта основная привилегия ревниво оберегалась и давалась лишь в единичных случаях как величайшая милость, за исключением каких-либо чрезвычайных обстоятельств. В эллинистическую эпоху полисы начали продавать гражданство, чтобы пополнить общественную казну в бедственный период, а также, возможно, чтобы укрепить общество, выбирая кандидатов, предоставляющих поручительства. Яркий пример этого, относящийся к началу III века до н. э., на Фасосе отражен в официальном тексте, жалующем гражданское состояние нескольким лицам и их потомкам за достаточно высокую плату (сто статеров) с каждого; главной формальностью было вписание их в административные и религиозные подразделения общества; во избежание любого пересмотра этого решения были предусмотрены юридические гарантии. Известны и другие аналогичные случаи, и их число существенно возросло в эпоху Империи. Даже Афины прибегали к этой бесславной процедуре для восстановления своих финансов. Эпиграмма, датируемая I веком до н. э., высмеивает легкость, с которой можно было получить гражданство, заплатив столько же, сколько стоил поросенок или незначительное количество древесного уг ля (Палатинская антология[38]. XI, 319). Так что Август, недовольный Афинами и собиравшийся ввести против них санкции, запретил им использовать эту систему для обеспечения своих ресурсов (Дион Кассий. LIX, 7). Таким образом, торговля правом, которое представляло собой саму основу античного полиса, ощущалось как позор. Бесспорное доказательство того, что эта традиционная форма государства нисколько не утратила своего престижа в первые века Империи.

Точно так же в трудные периоды полисы прибегали к достаточно неожиданному способу — божественной эпонимии. Случалось, что не было ни одного кандидата на высшие должности, обладатель которых был эпонимом (то есть давал свое имя обозначению года, в который он вступал в свои обязанности): расходы, которых требовали эти должности, иногда вынуждали даже самых состоятельных граждан, претендовавших на эту честь, отказываться от них. В этих случаях, правда крайне редких, главному божеству полиса передавалась функция эпонима, а расходы покрывались из священной сокровищницы. Если подобное повторялось, то, чтобы избежать путаницы с календарем, года, в которые бог становился магистратом-эпонимом, нумеровались. Так, например, в Милете, где верховный магистрат назывался стефанефором и где главным божеством был Аполлон Дидимский, этот последний исполнял функции стефанефора в течение двух лет подряд — в 276–275 и в 275–274 годах до н. э. Перечень пожертвований в Дидимейоне датирован следующим образом: «При стефанефории бога, наследовавшего богу»; зато, как выясняется далее по тексту, в 277–276 и в 274–273 годах до н. э. граждане города взяли на себя эти обязанности в соответствии с обычаем. В других случаях дорогостоящую привилегию быть магистрагом-эпонимом великодушно принимал на себя царь.

В области управления были и другие нововведения, хотя в целом древняя номенклатура сохранилась. Лучше всего это можно заметить на примере Афин, о которых нам известно больше подробностей, чем о других местах. Так, в начале эллинистической эпохи представление кандидатов на общественные должности путем голосования (обычно поднятием руки) зачастую заменялось выбором по жребию. Он традиционно считался наиболее «демократичной» и, во всяком случае, наиболее эгалитарной процедурой: в этом случае шансы всех кандидатов не зависели ни от какого давления и ни от каких интриг. Действительно, частое использование выборов (которые всегда применялись для должности стратегов, поскольку лежавшая на них ответственность не позволяла доверяться слепому случаю для их избрания) объясняется, возможно, отчасти стремлением поручить административные функции самым достойным, согласно совету философов. Мы уже видели, как в Афинах изменился способ исполнения стратегами своих функций: между ними установилось постоянное разделение полномочий и, как следствие, иерархия, заменившая изначальное равенство. Конечно, в связи с новыми потребностями увеличивалось число магистратов: номофилаки, или хранители законов, следили за соблюдением принятых правил — задача, которая прежде была доверена народному суду[39] гинекономы контролировали поведение женщин, заботясь о моральном порядке, что было вызвано определенным падением нравов. Здесь также сказалось влияние философов, в особенности Платона. Другие функции возлагали на их обладателя возрастающие расходы, потому что полис отныне полагался на него, вместо того чтобы самому обеспечивать свои фонды. Таким образом, агонотет, или организатор соревнований, должен был не только заниматься проведением игр и религиозных церемоний, которые им сопутствовали, но также обеспечивать награды победителям, а в случае с поэтом Филиппидом, прославленным афинским декретом в 287 году до н. э., агонотет учредил новые состязания, которые, естественно, тоже сам финансировал. Задачами гимнасиарха, в свою очередь, были не только надзор за функционированием гимнасия, поддержание там порядка и дисциплины и контролирование жертвоприношений богам, которые ему покровительствовали: он должен был также за свой счет обеспечивать запас масла, необходимого для массажа атлетов, что являлось очень тяжелым бременем. Понятно, что некоторые богатые и знатные горожане противились этим обязанностям и иногда отказывались от них.

* * *

Помимо граждан и рабов все сколько-нибудь значительные греческие полисы имели среди своего населения определенное число чужестранцев — греков и не греков. В эллинистическую эпоху этот контингент, вероятно, увеличился, потому что путешествовать стало легче, чему способствовала более интенсивная морская торговля, и росло число экспатриантов, изгнанников — жертв политических переворотов, наемников, состоящих у кого-то на службе или ищущих вербовщика, царских посланцев, купцов, разного рода странников. Среди этих последних встречались категории, уже знакомые нам по архаической эпохе: скульпторы, живописцы, архитекторы, путешествующие в поисках заказов, музыканты и поэты, приглашенные для участия в религиозных празднествах или для сочинения эпиграмм, прорицатели, к которым охотно обращались за предсказаниями. Здесь были, как и в классическую эпоху, преподаватели риторики и философии и всевозможные ученые, за исключением медиков, о которых мы уже говорили. Среди этих случайных прибывавших фигурировало много атлетов: их увлекало из родных полисов увеличение числа состязаний, и они собирали награды на местных играх, которыми славились многие полисы, а лучшие — на великих всеэллинских традиционных играх или на конкурирующих с ними соревнованиях, которые устраивали государи или богатые полисы. Появилась новая категория странников: дионисийские артисты, то есть объединенные в братства актеры, передвигавшиеся группой, чтобы декламировать или давать представления в городах, святилищах или при дворах правителей. Весь этот народ курсировал по Греции, пересекал Средиземное море, отправлялся в какие угодно дальние регионы, если только там существовало эллинское общество. Эта циркуляция в значительной мере способствовала развитию понимания культурной и этнической общности между полисами. Это ощущение, за крайне редкими исключениями, о которых мы еще скажем, нисколько не отменяло фундаментальной привязанности к малой родине: они, как и в прежние века, дополняли друг друга, но, несомненно, осознавались лучше. Во всяком случае, большое число почестей, оказываемых полисами этим гостям, о чем свидетельствуют почетные декреты и надписанные постаменты их статуй, доказывает, что греческие города могли оценить то значение, которое имели для их благосостояния и престижа эти чужестранцы.

Наряду со странниками существовала также, особенно в крупных городах, порой значительная масса осевших чужестранцев, которые, не пользуясь правами граждан, имели иногда особый статус, дававший им возможность заниматься своей профессией и играть немаловажную роль в жизни полиса. Их называли по-разному: метеками в Афинах, парэками на Родосе, катэками в Эфесе; все эти близкие по смыслу слова, означающие «живущие с», или «рядом», или «в», позволяли отличать этих переселенцев от заезжих гостей. Они платили особый налог, служили в армии, участвовали в культовых церемониях. Они были ремесленниками, купцами, ростовщиками. Некоторые сколачивали состояние: так произошло с метеками в V и IV веках до н. э. На Делосе их число возросло, когда маленький остров, ставший афинской колонией в 166 году до н. э., начал притягивать к себе корабли купцов, курсировавшие в Эгейском море, и сделался центром торговли и перекупки благодаря своей привилегии беспошлинного порта. Эти чужеземцы объединялись там в ассоциации со своими собственными кварталами, со своей администрацией и со своими культами. Лучше всего нам известны объединения эллинизированных жителей Востока и греков из Азии: посидониасты в Берите (Бейруте), «торговцы, оружейники и перекупщики», которым покровительствовал бог моря Посейдон, или гераклейсты в Тире, названные по имени финикийского Геракла-Мелькарта, уподобленного греческому Гераклу, или александрийские купцы, накапливавшие на своих складах привезенные товары, прежде чем перепродать их, или, наконец, италийцы, образовывавшие процветающую колонию, центром деловой активности которой был просторный архитектурный ансамбль, италийская агора, выстроенная в конце II века до н. э., украшенная статуями и мозаикой и вмещавшая в себя лавки и термы. Им было разрешено поклоняться собственным богам — сирийским, египетским, которым они возводили храмы. Они образовывали в какой-то мере автономные общины внутри государства. Признание de facto этих прекрасно организованных групп чужестанцев, естественно, далеко не во всех полисах имело такую же отчетливую форму, как на Делосе.