Тошнота

На Тиниане новость о капитуляции Японии встретили достаточно сдержанно. Почти не праздновали. Но физиков, которые собирали и готовили бомбы к сбросу, чествовали как героев. «Там было страшно много ребят, которым уже не нужно было высаживаться на побережье Японии в октябре, – писал Сербер. – А еще было около трех миллионов человек, которые сейчас больше всего хотели вернуться домой. Они считали нас великими людьми».

Новости об атомных бомбардировках и об их последствиях глубоко затронули многих физиков, участвовавших в Манхэттенском проекте. Бомбы помогли закончить войну и, вполне возможно, сохранили жизни очень многих солдат обеих воюющих сторон; ведь вторжение в Японию и наземная операция означали бы новые и новые жертвы. Но некоторые физики никак не могли отрицать, что оружие, в создании которого они поучаствовали, вызывает тошнотворный страх. Возвращаясь с праздника в Лос‑Аламосе Оппенгеймер увидел, как одного молодого физика, который совершенно не пил, рвет в кустах.

«Я все еще чувствую ту необычную, что ни на есть настоящую тошноту, – писал Фриш, – которая подступала к горлу, когда я видел, как многие мои друзья мчались к телефону, чтобы заказать столик в отеле Ла Фонда в Санта‑Фе и устроить праздник. Конечно, они были в эйфории от успешно выполненной работы, но казалось, что это довольно мерзко – праздновать гибель сотен тысяч людей, даже если они были “враги”».

Тетя Фриша, Лиза Мейтнер, жила в небольшой гостинице в городе Лександ в провинции Далекарилья, когда до нее 7 августа дошла новость о бомбардировке Хиросимы. Журналист из стокгольмской газеты Expressen позвонил, чтобы узнать ее реакцию. Мейтнер вышла из гостиницы и бродила по округе пять часов.

Хотя ученые Манхэттенского проекта и предполагали, что при бомбардировке следует ожидать некоторого воздействия радиации, Гровс сначала проигнорировал сообщения о случаях лучевой болезни в Хиросиме и Нагасаки, сочтя их пропагандистскими. Но 21 августа ужасную смерть от лучевой болезни довелось наблюдать прямо в Лос‑Аламосе. Двадцатичетырехлетний физик Гарри Даглиан допоздна в одиночку работал над вариантом эксперимента «Дракон», в котором в качестве отражателя нейтронов использовались блоки из карбида вольфрама, окружавшие шестикилограммовое ядро плутониевой бомбы. Когда Гарри положил на место последний отражающий блок, тот соскользнул и упал в центр. Теперь ядро подверглось воздействию дополнительных нейтронов, отраженных этим блоком, и сразу же стало критическим. Лабораторию охватило голубое сияние ионизированного воздуха, аппарат изверг смертельную дозу радиации.

Даглиан получил ожоги рук и груди третьей степени. Затем ожоги покрылись пузырями, волосы Гарри выпали и у него началась лихорадка. Через 26 дней после несчастного случая молодой человек умер.

Настроения в Лос‑Аламосе изменились. Физики стали покидать проект и возвращаться к академической работе. Некоторые навсегда бросили заниматься физикой. Сам Оппенгеймер вернулся к преподаванию вскоре после 16 ноября 1945 года – в этот день состоялась церемония, на которой коллективу Лос‑Аламоса вручали похвальную грамоту от Армии США.

Когда Оппенгеймер произносил официальную речь по поводу вручения этой грамоты, он не забыл упомянуть, что «если атомную бомбу добавят в арсенал воюющих сторон или наций, готовящихся к войне, то придет время, когда человеческий род проклянет Лос‑Аламос и Хиросиму».

Глава 17 Операция «Эпсилон»

Апрель 1945 – январь 1946

«Интересно, установлены ли здесь микрофоны?» – спросил Дибнер.

Гейзенберг рассмеялся.

«Микрофоны? – ответил он. – О нет, не так все плохо. Я не думаю, что им известны настоящие гестаповские методы; в этом отношении они несколько старомодны».