Начало Руси 8 страница

[635]Кухаренко, 1969. С. 124; Historia kultury 1978. S. 39; Седов, 1995. С. 41–42, 46, 348; Седов, 2002. С. 443.

[636]Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI вв. М., 1993. С. 13/14, 24 (Прим. 22).

[637]Великая хроника 1987. С. 61 (Гл. V).

[638]Так в «Повести временных лет» (Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 1. М., 1997. Стб. 6; Т. 2. М., 1998. Стб. 5; Т. 38. Л., 1989. С. 12). После упоминания полян следует фраза: «ляхи же иные – лютичи, иные мазовшане, иные поморяне». Точно так же и Богухвал упоминает в числе «лехитов» отдельно от полян только полабские, лужицкие и поморские племена (см.: Великая хроника 1987. С. 53–54).

[639]Нидерле 2001. С. 105; Седов, 1995. С. 48; Назаренко, 1993. С. 47 (Прим. 47).

[640]Безунчан не упоминает ни один другой автор, но на их силезскую принадлежность указывает повтор рядом с теми же дедошанами во второй части «Географа». Отсюда же ясно, что они не тождественны слензянам и не были их непосредственной частью. На территории Силезии есть топонимы, которые могли послужить источником названия. См.: Lehr‑Spławiński T. Bezunczane// Słownik starożytności Słowiańskich. T. 1. Warszawa, 1964. S. 113; Назаренко, 1993. С. 48 (Прим. 59; ср.: С. 23, прим. 20). Во второй части «Географа» добавляются слензяне, ополяне (на Верхней Одре), голендичи. Где‑то в Силезии обычно помещают упомянутых здесь же лупоглавов (см.: Назаренко, 1993. С. 50. Прим. 62). Этот этноним имеет аналоги в топонимии в Словении и сербохорватских землях, а также на Руси как речное название Лупоголова в бассейне Верхнего Днепра (ЭССЯ. Вып. 16. М., 1990). Учитывая, что слово *lupogolva (*lupigolva) неизвестно в иных значениях, можно предположить, что все местные названия восходят к имени племени. В таком случае название племени лупоглавов (‘ободранные, шелушенные головы’ – в основе, вероятно, какая‑то внешняя особенность) должно было появиться не позднее VI в.

[641]Дедошичи названы в перечне северных чешских и силезских племен в учредительной грамоте Пражской архиепископии. Грамота датируется 1086 г. и включена в хронику Козьмы Пражского (II. 37 – см. русский перевод в кн.: Козьма Пражский Чешская хроника. М., 1962). Восходит она своим содержанием, однако, к Х в., подтверждая привилегии, данные еще в 973 г. Наряду с Баварским географом и «Повестью временных лет» пражская грамота – один из ценнейших источников по раннеславянской этнонимии. В Силезии и Лужицах она называет еще племена слензян, требовян и поборян.

[642]События эти воссозданы на обширном археологическом и ином материале в работе: Кулаков В.И. История Пруссии до 1283 г. М., 2003.

[643]Кулаков В.И. Могильники западной части Мазурского Поозерья конца V – начала VIII в.// Barbaricum‑1989. Warszawa, 1990; Седов, 1995. С. 171; Кулаков, 2003. С. 46, 255–256, 320. Предлагаемая В.И. Кулаковым в последней работе дата (ок. 550 г.) для совместного прихода гепидов и лангобардов в Мазуры кажется слишком ранней. В указанное время эти два племени враждовали между собой в Подунавье. Убедительнее датировка из первой работы – между 550 и 600 гг., что справедливо связывать с аварским вторжением 566–568 гг. Именно в ходе аварского нашествия королевство гепидов и прежнее лангобардское королевство в Паннонии почти одновременно перестали существовать.

[644]Назаренко, 1993. С. 50–51. Прим. 64.

[645]Седов, 1995. С. 54. Силезское происхождение фельдбергской культуры обосновано Й. Херрманом (Herrmann J. Siedlung, Wirtschaft und gesellschaftliche Verhältnisse der slawischen Stamme zwischen Oder/Neisse und Elbe. Berlin, 1968. S. 70–73).

[646]См.: Седов, 2002. С. 338.

[647]Седов, 1995. С. 42.

[648]Седов, 1995. С. 47.

[649]Седов, 1995. С. 47.

[650]См.: Perwolf J. Slawische Völkernamen.// Archiv für slawische Filologie. Bd. 8. S. 595–596; Lehr‑Spławiński T. Rozprawy i szkice z dziejów kultury Słowian. Warszawa, 1954. S. 99; Rudnicki М. Nazwy Słowian połabskich i łużickich u Geografa Bawarskiego // Opuscula Casimiro Tymieniecki septuagenario dedicata. Poznań, 1959. S. 253; Трубачев О.Н. Ранние славянские этнонимы – свидетели миграции славян // Вопросы языкознания. 1974. № 6. С. 56. О.Н. Трубачев в позднейшей работе (Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М., 1991. С. 129–130) высказал мысль, что «ободриты» происходит от славянского *obъdьrati ‘ободрать, ограбить’. В качестве доказательства указывалось на глоссу к упоминанию ободритов во франкских анналах под 823 г. (Abodriti, qui vulgo Praedenecenti vocantur – «Ободриты, по‑народному называемые Praedenecenti»). Но последнее слово справедливее, кажется, понимать не как «грабители» по‑латыни (такое «народное» слово неизвестно), а как передачу самоназвания ободричских послов – «передняя чадь» (см.: Назаренко, 1993. С. 22). Л. Нидерле, строго подходя к форме «ободричи», видел за ней имя родоначальника – Ободра (Нидерле, 2001. С. 120). Но пример лендзян / лендичей (и напротив – дедошичей / дедошан) ясно демонстрирует возможность мены ободряне / ободричи и, соответственно, справедливость традиционной этимологии.

[651]Это почти наверняка германское обозначение славянского племени стодорян (Назаренко, 1993. С. 119). Трактовка названия как славянского «гаволяне» (например, у Л. Нидерле – Нидерле, 2001. С. 123) выглядит немного искусственно. Часть стодорян также позднее оказалась на Балканах. Об этом свидетельствует название Стодорской равнины на юге Словении. (Нидерле, 2001. С. 75.)

[652]Славянское племя в Македонии (Нидерле, 2001. С. 89).

[653]Нидерле, 2001. С. 121.

[654]См.: Назаренко, 1993. С. 18–19.

[655]Назаренко, 1993. С. 14.

[656]Седов, 1995. С. 41, 46. В первой половине VII в. в Поморье распространяется культура иного типа (Седов, 1995. С. 54–55). Еще сравнительно недавно считалось, что к VI–VII вв. в Поморье может быть отнесен лишь один клад рубежа веков, а дзедзицкие древности датируются VIII столетием (Кухаренко, 1969. С. 124, 128).

[657]Назаренко, 1993. С. 14, 35–36. На самом берегу моря восточнее Одера жили в IX в. велунчане, но их имя связано с возникшим в VIII в. градом Волин (Волынь, Велунец).

[658]Theoph. Sim. Hist. VI. 2: 10–16.: Свод II. С. 16–19.

[659]Нидерле, 2001. С. 128, 132; Седов, 1995. С. 311. Хорваты отмечены еще на реке Заале (в начале XII в. – Нидерле, 2001. С. 493). Практически не вызывает сомнений, что там они появились вместе с сербами (носителями рюсенской культуры) в VII в.

[660]Długosz Jan. Roczniki czyli Kroniki sławnego Królestwa Polskiego. Warszawa, 1962. T. 1. S. 190; В.В. Иванов, В.Н. Топоров. Крак.// Славянская мифология. М., 1995. С. 233.

[661]В.В. Иванов, В.Н. Топоров. О древних славянских этнонимах.// Славянские древности. Киев, 1980. С. 38; Slaski K. Walki historyczne w podaniach o początkach Polski. Poznań. 1968. S. 23–25.

[662]Так и делали некоторые западнославянские ученые XIX–XX вв. (Нидерле, 2001. С. 169: «первоначально [до 560 г. – С. А.] существовало одно большое племя хорватов, которое, по‑видимому, и политически было объединено в государство, центром которого был Краков»; Gaczyński J. Zarys dziejów plemiennych Małopolski// Rocznik Przemyski. T. XII. Przemysl, 1968. S. 51–117). Но их построения, как представляется, избыточно осложнены. Е. Гачинский пересмотрел ряд слабых сторон концепции Л. Нидерле. Тот, например, ограничивал существование хорватского «государства» 560 г. и в то же время считал, что его упоминают арабские авторы (IX–X вв.) и Константин Багрянородный (Х в.). Гачинский продлил существование хорватского краковского союза до рубежа VIII–IX вв., что уже вызывает сомнения. Имя хорватов в Повисленье неизвестно (хорваты на Висле у Л. Нидерле – результат недоразумения, неверного соотнесения с прародиной хорватов того, что говорил Константин о происхождении захлумских князей в Сербии – Нидерле, 2001. С. 76). Таким образом, княжество вислян IX в. мы можем воспринимать как некий осколок или ветвь хорватского племенного объединения, но едва ли как его главную часть. Не можем мы и сколько‑нибудь уверенно отождествлять Краков с «городом Хурдаб (Хорват?)» восточных авторов.

[663]Mistrz Wincenty. Kronika polski. Warszawa, 1992. S. 11–12.

[664]Краков археологически не исследован, и время его основания достоверно не установлено. Однако Краку приписывается монументальный курган около города (Седов, 1995. С. 343). Курганный обряд захоронения появился в Малопольше во второй половине VII в. (Седов, 1995. С. 18).

[665]Козьма Пражский 1962. Гл. 3. (С. 35).

[666]Далимил (Staročeská kronika tak rečeného Dalimila. Praha, 1988. Kap. 3. 1–4) ограничился кратким упоминанием о Кроке, всецело основанным на известиях Козьмы. Как всегда, богат на дополнения к древним хроникам Гаек из Либочан (XVI в.), создавший из обрывков древних легенд и собственных домыслов подробную летопись времен Крока (Václav Hájek z Libočan. Kronika česká. Praha, 1981. S. 52–63). Он «установил» даже точную хронологию и датировал правление Крока 661–709 гг. К сожалению, из многочисленных дополнений лишь предание о справедливом суде Крока может действительно восходить напрямую к фольклору. Многочисленные топонимические предания нанизаны Гаеком на историю Крока, скорее всего, искусственно. История же дружбы‑соперничества Крока и Леха, брата Чеха, – домысел самого Гаека, восходящий к хронике Пржибека Пулкавы (XIV в.). Именно этот хронист впервые заимствует у польских авторов легенду о братстве Чеха и Леха. Интересно, впрочем, что Гаек связывает с Кроком больше преданий о заселении страны, чем с Чехом. Именно к временам Крока отнесено открытие в Чехии полезных ископаемых. Он у Гаека приказывает расчистить лесные пространства под пашню, разведывает чешские земли. Это соответствует данным об окончательном освоении Чехии славянами лишь во второй половине VI в.

[667]Тurek R. Die frühmittelalterlichen Stammegebiete in Böhmen. Praha, 1957. S. 32.

[668]Гаек связывал с Кроком как Кроков, так и Будеч близ Праги (Hajék 1981. S. 58). Возможно, это след каких‑то подлинных преданий. Будеч – один из старейших культовых и политических центров чешских земель. Основан он, впрочем, на рубеже VIII–IX вв. (Седов, 1995. С. 313).

[669]Например, польского князя Мешко в соглашении с папой о переходе Польши под его покровительство (Щавелева Н.И. Польские латиноязычные средневековые источники. М., 1990. С. 28).

[670]Козьма Пражский 1962. Гл. 4 (С. 36).

[671]Mistrz Wincenty 1992. S. 15–16; Великая хроника 1987. Гл. 1 (С. 58). Не вызывает никаких сомнений, что в данном случае речь идет о разных персонажах, а не об одном и том же «раздвоившемся» герое, что произошло в польских хрониках, например, с легендарным князем Лешко.

[672]Mistrz Wincenty 1992. S. 12–15 (там же список литературы, в которой анализировалось предание о победе Крака над драконом – «Краковским Цмоком»). При любой исторической или мифологической интерпретации справедливой представляется точка зрения В.В. Иванова и В.Н. Топорова, рассматривающих предание как отражение славянского «основного мифа» о битве громовержца со змееобразным противником (Иванов – Топоров. Крак). Таковы же волынское предание о Радаре (где, кстати, фигурирует «змей Краговей») и приднепровские предания о Божьем Ковале. Притом они связаны и с конкретной историей. Предание о Краке и «Цмоке», вне сомнения, местное, краковское, и возвести его целиком к литературным образцам невозможно.

[673]Mistrz Wincenty 1992. S. 16–18.

[674]Козьма Пражский 1962. Гл. 9 (С. 45).

[675]Константин Багрянородный называет прародину балканских сербов – с их слов – «Воики», что давно соотнесено с Богемией (Константин Багрянородный. Об управлении Империей. М., 1991. С. 140/141, 379). Соотнесение с карпатскими бойками (П. Шафарик) с точки зрения современной науки фантастично – названия бойков и их соседей лемков связаны с особенностями их говоров и родились в позднее средневековье (Этнография восточных славян. М., 1980. С. 107). Из «Белой Сербии» в «местности Воики», по Константину, сербы переселились на юг. Отсюда же, очевидно, шла и миграция будущих сорбов (рюсенской культуры) на север, в бассейн Эльбы – Заале. Соответственно, помещать первоначальную «Белую Сербию» следует на севере Чехии.

[676]Константин Багрянородный 1991. С. 140/141. Русская летопись называет «белых хорватов» вместе с сербами и хорутанами (карантанцами в нынешних Каринтии и Словении), после чехов и мораван (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 6; Т. 2. Стб. 6; Т. 38. С. 12).

[677]Maur. Strat. XI. 4: 1–2.: Свод I. С. 368/369.

[678]Maur. Strat. XI. 4: 1–2.: Свод I. С. 368/369.

[679]Maur. Strat. XI. 4: 5.: Свод I. С. 368/369. «Поля» в качестве основного источника пропитания славян упомянуты у Менандра (Свод I. С. 320/321).

[680]Седов, 1995. С. 20–21, 80.

[681]Соотношение в костном материале 1:5 при общей доле в 12 % (Седов, 1995. С. 21).

[682]Седов, 1995. С. 21.

[683]Об этом упоминает Иоанн Эфесский в связи с нашествием 580‑х гг. (Свод I. С. 278/279). Но из его известия с той же очевидностью следует, что до нашествия словене «табунами коней» не располагали. О появлении у словен конницы свидетельствуют находки сбруи, в том числе на удаленных от имперских границ пражско‑корчакских поселениях (Седов, 1995. С. 23).

[684]Maur. Strat. XI. 4: 5.: Свод I. С. 368/369. Об интерпретации отрывка см.: Цанкова‑Петкова Г. Материалната култура и военното изкуство на дакийските славяни според сведенията на «Псевдо‑Маврикий».// Известия на Института за българската история. София, 1957. Т. 7. С. 340–341; Свод I. С. 383.

[685]Седов, 1995. С. 20.

[686]См.: Федоров Г.Б., Полевой Л.Л. Археология Румынии. М., 1973. С. 295–297; Седов, 1995. С. 14, 28, 103.

[687]См.: Седов, 1982. С. 12.

[688]Находки в Зимно, Рипневе и других смешанных или пограничных с антами поселениях (Седов, 1995. С. 20). Находка в полесском Хотомеле, видимо, чуть более поздняя. В Чехии наральник происходит из клада железных изделий в Летех, который мог быть оставлен как славянами, так и германцами (Sklenář K. Památky pravěku na území ČSSR. Praha, 1974. S. 282–283; Седов, 1995. С. 20).

[689]Седов, 1995. С. 21.

[690]Maur. Strat. XI. 4: 7.: Свод I. С. 368/369.

[691]Свод I. С. 278/279. На Иоанна Эфесского, сирийского церковного историка, стереотип изображения северных «варваров» влиял гораздо больше, чем на руководствовавшегося практическими целями Маврикия Стратега. См.: Свод I. С. 281–282, 283.

[692]Maur. Strat. XI. 4: 38.: Свод I. С. 376/377. О бегстве славян в «чащи и укромные уголки леса» говорит и Менандр (Свод I. С. 320/321). Это же имеет в виду Иоанн Эфесский (Свод I. С. 278/279).

[693]Maur. Strat. XI. 4: 43.: Свод I. С. 378/379.

[694]Ср. комментарий В. В. Кучмы: Свод I. С. 391. Приводимые здесь подсчеты размера «хории» (от 4 до 5 км) чрезвычайно интересны, но не бесспорны, что признает и автор. Вместе с тем они совпадают с протяженностью, если так можно выразиться, «стандартного» словенского «гнездовья» по археологическим данным. См.: Седов, 1982. С. 13.

[695]Maur. Strat. XI. 4: 7.: Свод I. С. 368/369. Общая характеристика Маврикием образа жизни славян как опасного и «разбойного» породила излишнюю, как представляется, дискуссию. П.Н. Третьяков (Третьяков П.Н. Восточнославянские племена. М., 1953. С. 160–162) и Б.А. Рыбаков (Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982. С. 52) высказывали мнение, что известие Маврикия может быть отнесено лишь к славянам непосредственно к северу от Дуная. Но, вопреки П.Н. Третьякову, Маврикий уже ничего не писал о «бродячем быте» славян. Что же касается общей картины быта славян в сравнительно небольших поселениях, то соответствующую картину мы наблюдаем по всему славянскому ареалу того времени. Напротив, в Придунавье быт славян был, несомненно, гораздо богаче и в известном смысле стабильнее, чем далеко на севере, куда не доходила задунайская добыча и где еще господствовало подсечное земледелие. К слову, в условиях аварского нашествия и внутриславянских передвижений едва ли могла иметься вполне свободная от угрозы войны и межплеменного столкновения территория. Маврикий говорит об обычае зарывать клады в случае опасности; П.Н. Третьяков уверенно связал его с дунайским порубежьем. Эти места, несомненно, и были известны Маврикию – но славянские клады той эпохи раскопаны не здесь, а в Поднепровье и Южной Прибалтике. Что же до характеристики быта славян как «разбойного», то это просто клише, относящееся к «варварам»‑врагам. Нет оснований не использовать известия Маврикия для характеристики всего антского и словенского ареалов.

[696]См., например: Седов, 1995. С. 11.

[697]Третьяков, 1953. С. 164–165.

[698]Кухаренко, 1969. С. 125; Седов, 1995. С. 11–13.

[699]Седов, 1982. С. 22; Седов, 1995. С. 71, 81. Отмечено также, что поздние антские жилища крупнее ранних (Седов, 1982. С. 22). Это, очевидно, отражает сохранение и разрастание больших семей.

[700]Различные точки зрения на проблему происхождения «мартыновских» древностей: Амброз А.К. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы.// Советская археология. 1971. № 2. С. 118; Laslo G. études archéologiques sur l’histoire de la société des avars// Archaeologia Hungarica. 1955. V. 34; Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981. С. 16; Седов, 1982. С. 25–26; Щеглова О.А. О двух группах «древностей антов» в Среднем Поднепровье.// Материалы и исследования по археологии Днепровского Левобережья. Курск, 1990. В смысле хронологии клада особняком стояла точка зрения Б.А. Рыбакова, который датировал значительную часть вещей V – началом VI в., сам клад – серединой VI в. и приписывал мартыновские древности племени русов (Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982. С. 80–81).

[701]Седов, 1982. С. 25–26; Седов, 1995. С. 76–78. В названных работах указывается, что пояса мартыновского типа «распространены достаточно широко и безусловно не являются отражением одного определенного этноса» (Седов, 1982. С. 26; Седов, 1995. С. 77). Вместе с тем, позднее В. В. Седов считает возможным относить мартыновские древности в Паннонии и на Балканах исключительно или преимущественно антам (Седов, 1995. С. 120–122, 130).

[702]Седов, 1982. С. 33, 40–41.

[703]Седов, 1982. С. 25–27, 72, 258.

[704]Детальное исследование проблемы предпринял У. Фидлер (Fiedler U. Studien zu Graberfeldern des 6. bis 9. Jahrhunderts an der unteren Donau. Teil 1–2. Bonn, 1992).

[705]Седов, 2002. С. 216.

[706]По мнению А.И. Айбабина, находки пальчатых фибул в Крыму – свидетельство торговых связей с Поднепровьем (Крым, Северо‑Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья. М., 2003. С. 48). Иначе – Седов, 2002. С. 218–220 (все, особенно крымские находки рассматриваются как свидетельство расселения антов).

[707]Федоров – Полевой, 1973. С. 295–297; Седов, 1995. С. 103.

[708]Погребение черепа (остаток захоронения или жертвоприношение по черняховскому ритуалу) на поселении Ханска III; погребение женщины с пеньковским сосудом на черняховском могильнике в Данченах (плащ покойной был застегнут двумя пальчатыми фибулами, то есть по германской традиции) (Седов, 1995. С. 75).

[709]См.: Седов, 1982. С. 112–113; Fiedler 1992. S. 74–91; Седов, 1995. С. 75–76 (в последней работе высказана точка зрения о более широком распространении трупоположений у антов, чем это фиксируется наличным археологическим материалом); Обломский 2002. С. 80 след. (теория особой «культуры раннесредневековых ингумаций»). Создатели данной культуры характеризуются А.М. Обломским как чересполосно живущее с антами смешанное «население» кочевнического и полиэтничного «черняховского» происхождения. При явной немногочисленности «населения» напрашивается версия – не идет ли речь просто об интернациональной дружинной прослойке, складывающейся в антском обществе и оставившей, в частности, клады с «мартыновскими» древностями? Ингумация вкупе с сохранением аланских, германских, отчасти тюркских бытовых традиций (наряду со славянскими) могла быть для этой группы своеобразным социальным маркером.

[710]Седов, 1995. С. 275–276.

[711]Седов, 1982. С. 18; Седов, 1995. С. 14–16.

[712]Кухаренко, 1969. С. 125.

[713]Theoph. Sim. Hist. VI. 9: 12–13.: Свод II. С. 24/25.

[714]Maur. Strat. XI. 4: 6.: Свод I. С. 368/369.

[715]Maur. Strat. XI. 4: 8.: Свод I. С. 368/369.

[716]Иоанн Эфесский – Свод I. С. 278/279 (прямое указание на военную добычу как главный источник «обогащения» славян).

[717]Maur. Strat. XI. 4: 11.: Свод I. С. 370/371.

[718]По Маврикию, славяне даже зимой «почти наги» (Maur. Strat. XI. 4: 19.: Свод I. С. 372/373).

[719]Свод I. С. 278/279 (Иоанн Эфесский), 322/323 (Менандр. Fr. 63); Свод II. С. 14/15, 30/31 (Феофилакт Симокатта – I.7: 5–6; VII. 2: 2–4).

[720]Маврикий специально инструктировал войска, чтобы они находились в славянских землях, «когда лес покрыт листвой» – это содействовало бы бегству от славян пленников: Maur. Strat. XI. 4: 36.: Свод I. С. 376/377.

[721]Maur. Strat. XI. 4: 4.: Свод I. С. 368/369.

[722]Maur. Strat. XI. 4: 31.: Свод I. С. 374/375.

[723]Theoph. Sim. Hist. VI. 8: 13.: Свод II. С. 22/23.

[724]Maur. Strat. IX. 3: 1.: Свод I. С. 368/369.

[725]Maur. Strat. XI. 4: 12.: Свод I. С. 370/371.

[726]Maur. Strat. XI. 4: 30.: Свод I. С. 374/375.

[727]Maur. Strat. XI. 4: 14.: Свод I. С. 371–374. Ср. еще характеристику словен у Иоанна Эфесского как «народа лживого» (Свод I. С. 278/279).

[728]Maur. Strat. XI. 4: 30.: Свод I. С. 374/375.

[729]Theoph. Sim. Hist. VI. 9: 1.: Свод II. С. 22/23.

[730]Źródła arabskie do dziejów Słowiańszczyzny. T. 1. Kraków, 1956. S. 180/181 («Китаб ал‑махасил ва’л‑аддад»).

[731]Theoph. Sim. Hist. VI. 7: 5.: Свод I. С. 20/21; Benedicty R. Auf die frühslawische Gesellschaft bezügliche byzantische Terminologie// Actes du XII Congrès International des études Byzantines. Vol. 2. Beograd, 1964. P. 55.

[732]Theoph. Sim. Hist. VIII. 5: 10.: Свод II. С. 40/41; Литаврин 2001. С. 521. Г.Г. Литаврин обратил также внимание на упоминание термина – во множественном числе – в одном из списков «Чудес святого Димитрия» (Литаврин, 2001. С. 520).

[733]Theoph. Sim. Hist. VII. 4: 13; 5: 4.: Свод II. С. 34/35.

[734]Свод II. С. 98/99 («Чудеса св. Димитрия Солунского»).

[735]Свод II. С. 98 – 101. Ср.: С. 185 (Прим. 10).

[736]Maur. Strat. XI. 4: 39.: Свод I. С. 376/377.

[737]ЭССЯ. Вып. 8. М., 1981. С. 193–194. Любопытно, что в старочешском развилось значение ‘разбойник’.

[738]Theoph. Sim. Hist. VI. 2: 10–16.: Свод II. С. 14–17. А. Коллауц полагал, что Феофилакт идеализировал образ жизни северных славян, отождествив их для себя с блаженными гипербореями античных мифов (Kollautz A. Die Idealisirung der Slawen bei Theophylakt als Beispiel seiner ethnographishen Darstellungweise// Rapports du III Congrès International d’Arhéologie slave. Vol. 2. Bratislava, 1980).

[739]Кухаренко, 1969. С. 125; Donat 1975. S. 113–125; Седов, 1995. С. 47.

[740]Седов, 1995. С. 45–46.

[741]Седов, 1995. С. 46 (шпора VI в. в Бониково – наиболее ранний пример).

[742]Седов, 1995. С. 43.

[743]Кухаренко, 1969. С. 125; Historia kultury 1978. S. 203–204; Седов, 1995. С. 12, 41–43.

[744]Theoph. Sim. Hist. VI. 2: 15.: Свод II. С. 16/17.

[745]Седов, 1995. С. 44–46.

[746]Показательно, что один из типов керамики кривичей ранее рассматривался как близкий к пражскому (Седов, 1982. С. 51), ныне же В.В. Седов сближает его с суковско‑дзедзицким (Седов, 1995. С. 213; Седов, 2002. С. 359).

[747]См.: Кухаренко, 1969. С. 125; Седов, 1995. С. 43; данные о типах корчакской посуды см.: Седов, 1982. С. 10–12.

[748]Седов, 1995. С. 43.

[749]Нидерле, 2001. С. 201, 224. С этими обычаями феодальные владетели и проповедники христианства боролись вплоть до XIV в.

[750]Theoph. Sim. Hist. VI. 2: 10, 15.: Свод II. С. 14–17.

[751]Theoph. Sim. Hist. VI. 2: 12.: Свод II. С. 16/17. Феофан толкует их уже как «таксиархов» (воевод?) (Свод II. С. 254/255).

[752]Седов, 1995. С. 43. Само их возникновение следует связывать, вероятно, с велетскими завоевательными войнами, речь о которых пойдет в следующей главе.

[753]Theoph. Sim. Hist. VI. 2: 12–13.: Свод II. С. 16/17. О кладах см.: Кухаренко, 1969. С. 124; Herrman J. Bysanz und die Slawen “am äußersten Ende des westlichen Ozeans”// Klio. Bd. 54. Berlin, 1972. S. 317–318.

[754]Maur. Strat. XI. 4: 11.: Свод I. С. 370/371.

[755]Свод I. С. 278/279 («не знали, что такое оружие, кроме двух или трех лохиндиев, а именно это – метательные копья»).

[756]Maur. Strat. XI. 4: 11.: Свод I. С. 370/371.

[757]Об этом свидетельствует Иоанн Эфесский (Свод I. С. 278/279).

[758]Добрята в изложении греческого историка говорит: «…пока существуют войны и мечи» (Свод I. С. 320/321). Б. Крекич и М. Томич (комментаторы фундаментального югославского издания «Византийские источники по истории народов Югославии») придают известию Менандра исключительное, как представляется, весьма преувеличенное значение. Меч становится в их интерпретации «основным» оружием славян. См.: Византиски извори на историjу народа Jугославиjе. Т. 1. Београд, 1955. С. 92. В качестве контраргумента И.А. Левинская и С.Р. Тохтасьев, работавшие с текстом Менандра в отечественном «Своде древнейших письменных известий о славянах», указывают, помимо известий других источников, на несомненную вымышленность речи. «Войны и мечи», согласно их толкованию, синонимическая пара, употребленная как чистая метафора. См.: Свод I. С. 350–351. Главным контраргументом все‑таки является отсутствие археологических свидетельств. С другой стороны, Менандр адресовался своим современникам, воочию сталкивавшимся со словенами. Если у дунайцев действительно мечи никогда не встречались, то оборот, вложенный в уста их вождю, следует признать крайне неуклюжим и рискованным «украшательством» со стороны довольно тонкого стилиста Менандра.

[759]ЭССЯ. Вып. 3. С. 55.

[760]Это явно и имеет в виду Иоанн Эфесский, сообщая, что славянам наряду с оружием ромеев достались и «табуны лошадей» (Свод I. С. 278/279).

[761]Theoph. Sim. Hist. VII. 4: 11.: Свод I. С. 34/35.

[762]Maur. Strat. XI. 4: 12–13.: Свод I. С. 370/371.

[763]Maur. Strat. XI. 4: 28.: Свод I. С. 374/375.

[764]Свод I. С. 362/363. Очевидно, он относит «антов и склавов» к тем, кто сражается «беспорядочно, рассеявшись, бесчинно, безначально».