Сознательное невежество

У невежества в христианской жизни более сложное положение, ибо вхристианстве сложилось два идеала, имеющих разное происхождение: идеалзнания и идеал веры. С одной стороны, христианская вера, вера в Христа ирелигиозные догмы, провозглашалась достоянием всех и каждого. С другойстороны, знание этих догм и принципов, по крайней мере знание религиознойконцепции католицизма, признавалось делом небольшого числа избранных,подвизающихся на этом поприще. Таким образом возникло, весьма незначительнопредставленное в иудаизме, но безмерно распространенное в христианстве,почитание "санкта симплицитас" - святой простоты, святого невежества.Христианская церковь держалась не на тех, кто умел глубоко обосновыватьпринципы веры, и даже не на тех, кто по разуму своему и чину служилпроводником религиозной благодати, а на бесхитростных простаках, simplices,именно они считались столпами христианской веры. И Вильям Оккам, богослов 14века, без обиняков разъясняет нам: обетование Божье, гласящее, что церковьбудет стоять вечно, до скончания веков, не потеряет своей силы даже в томслучае, если все христиане забудут Христа, а преданность вере сохранит лишьодна старушка. "Санкта симплицитас!" - именно так воскликнул Ян Гус, когдаодна старушка подкинула ему в костер вязанку хвороста. Однако то там, то здесь мы находим в христианстве, хотя и на егопериферии, в среде небольшого числа интеллектуалов, отголоски иной традиции,идущей от древних гностиков. Некоторые христианские мыслители средневековьязаявляли, что лишь знание спасает; что не вера, а единственно лишьфилософское знание приводит к спасению. И действительно, один из молодыхинтеллектуалов проповедовал в парижском университете на заре еговозникновения, что официальное христианство - это религия черни, а спасениенаследует философ, знающий истину, и не важно, христианин ли он, еврей илимусульманин, ибо мера спасения соответствует мере знания. Звали его Амальрик Венский: он был сторонником крайнего пантеизма иутверждал, что Бог, наполняющий природу, наполняет также и нас, по мере тогокак мы познаем и постигаем Бога. За это он был объявлен еретиком, егоостанки были извлечены из могилы и преданы публичному сожжению. Тезис этот,гласящий: "Знание является спасением" (отрицать существование которого вхристианстве, пусть даже на задворках этой религии, нельзя) - превратился вцентральную идею эпохи Просвещения. Ибо Просвещение зиждилось, по крайнеймере, на идеале всеобщего знания, распространять которое следовало активно ивоинственно, используя педагогические методы работы с массами. Только такчеловечество могло обрести спасение. В отличие от христианства, которое с терпимостью относилось как кнамеренному, так и ненамеренному невежеству, и даже склонялось к тому, чтобысчесть его благословенным, ислам, особенно в начале своего развития,провозглашал точку зрения, согласно которой мусульманская религия являетсяоткровением знания, ставшего теперь всеобщим достоянием. На это указывает,например, мусульманская хронология, отделяющая доисламский период, которыйназван "джеилья" (эпоха неведения), от ислама, являющегося эпохой знания, ноне в аспекте общего образования, а в аспекте религиозной веры. Согласнорелигиозным воззрениям, доисламский период был эпохой невежд, и поэтомупервобытное идолопоклонство - это тьма, беспамятство и невежество, которомупредстояло рассеяться пред светом ислама. Ислам старался распространятьпринципы своего учения и хотя не настаивал на том, что все обязаны достичьуровня элитарной группы знатоков, тем не менее в нем имела место пропагандаоснов веры и осознание того, что пропаганда эта должна вестись публично, длятого чтобы некоторые основы знании и некоторая система обучения сталидостоянием каждого и были доступны для всех без исключения верующих. Однако и в исламе существовали явления, глубоко чуждые такомувоззрению. Шиитское мусульманство, например, было вынуждено из политическихсоображений окутать некоторые свои положения завесой таинственности, - какпотому, что было гонимо, так и потому, что в основы его веры проникли такиеидеи, о которых нельзя было говорить открыто. Таким путем появились своегорода внутренние, эзотерические религиозные концепции, характерные длянекоторых направлений шиизма, а в большей степени - для тех его ответвлений,которые отдалились от ислама и превратились в секты, исповедующие что-товроде гностицизма или даже язычества; их ареал довольно широк: - от Индии донаших соседей - друзов и алавитов. В этих сектах существует разделение междувнешней стороной учения и его внутренней стороной. Однако, несмотря наповерхностное знание предмета, мы берем на себя смелость предположить, что вкаком-то смысле все это справедливо и для дальневосточных религий и ужконечно - для индуизма, в котором существует кастовое деление, а суть этогоделения не только в том, что одна из каст, каста жрецов, знает больше и еезнание изощреннее, но также и в том, что имеются разные религии, подходящиедля разных каст - функция же жрецов - блюсти привычные формы религии, ибоформы эти, даже если они и ложные, соответствуют уровню понимания иобщественному положению более низких каст. Такой вид намеренного невежества имеет ту особенность, что он неявляется невежеством, навязанным исключительно сверху. В большой мере речьздесь идет о добровольном невежестве. Это значит, что член низкой касты нетолько отстранен высшими кастами от знания внутренних тайн религии, но исам, если он человек порядочный, старается не вникать в эти тайны. В книге,посвященной нравственным проблемам индуизма, в Бхагавадгите, приводитсясвоеобразная дискуссия между воином и воплотившимся богом, и бог говорит,что воин не должен руководствоваться побуждениями, продиктованнымирелигиозными и нравственными нормами, не имеющими отношения к егообщественной группе, к его касте. Будучи воином, он обязан удовлетворитьсявоинской этикой и не должен ничего знать о другой морали. Поскольку книгаэта стала путеводителем не только для членов одной касты, но и для всехверующих, то в ней общезначимое теоретическое обоснование получил взгляд,гласящий, что человеку, принадлежащему к определенной группе людей,запрещено знать - или даже он обязан не знать - некоторые вещи, потому чтоему не будет пользы от этого знания. Мало того, он должен быть абсолютноневежественным в этих вещах, чтобы достичь освобождения своей души. Такоесознательное и добровольное невежество характерно не только для ДальнегоВостока и Индии. Фактически, это явление, состоящее в том, что людистараются чего-то не знать, а если знают, то пытаются скрыть свое знание,под разными видами широко распространено и в наше время и пока еще являетсяотличительным признаком некоторых общественных слоев, одним из орудийсамосохранения этих слоев. Мы уже останавливались на том, что понятие культуры - это общее понятиевсестороннего знания. Культурным человеком является тот, кто знает множестворазных вещей, кое-что о каждой профессии. Вместе с тем это понятиеестественным образом предполагает незнание определенных вещей. Культурныйчеловек - это не только тот, кто кое-что знает, но и тот, кто чего-то незнает или не хочет чего-то знать. Он даже гордится тем, что не имеет онекоторых вещах никакого представления. С одной стороны, он действительнозанят своим образованием, обстоятельно и всесторонне изучает культуру,однако, с другой стороны, он не разбирается в деталях какой-нибудь отдельнойпрофессии и не является специалистом ни в одной из отраслей знания. Дилетант- это фактически тот, кто гордится, что он не профессионал, что он не имееттехнических навыков в какой-нибудь определенной профессии, и это относитсяко всем без исключения профессиям. Более того, - и это очень бросается вглаза, - когда культура формирует понятие культурного человека, являющегосяпредставителем ее аристократии, культурному человеку предписывается неразбираться ни в одной из технических специальностей, он не должен знать,каким образом делаются те или иные вещи в материальном мире. И если он покакой-либо причине разбирается во всем этом, то ему следует постараться какможно лучше скрыть свою осведомленность, ибо такое знание унижает егодостоинство. Его невежество, стало быть, представляет собой одну из сторонего социального статуса; ему не надо знать о том, как пекут хлеб, ибо эторемесло пекаря, который скорее всего не является культурным человеком. Болеетого, ему, быть может, нет надобности знать точно, в чем заключается работаврача, потому что и она в каком-то смысле является ручным трудом,профессиональным ремеслом, которое недостойно всесторонне образованногокультурного человека. Во многих обществах считалось признаком хорошего тона,когда культурный человек демонстрировал, что он не посвящает свое времяденежным вопросам, ибо это относится к компетенции делового человека,который на социальной лестнице занимает более низкое место. Аристократ недолжен беспокоиться о деньгах, он не должен проявлять осведомленности в том,что происходит в мире чистогана. И сегодня во многих местах можностолкнуться с тем, что культурный человек избегает разговоров о деньгах непотому, что эти проблемы его не интересуют, а потому, что он считает длясебя унизительным обнаружить перед другими свое знание того, например,сколько стоит булка хлеба или сколько стоит проезд из одного города вдругой. Эти вопросы - компетенция прислуги того или иного рода, и до них нетникакого дела человеку, стоящему на высокой общественной ступени. Онсознательно предпочитает невежество знанию и добровольно отказываетсяразбираться во всех этих вещах. Мы уже останавливались на том, что разница между знанием, достойнымсвободного человека, и знанием, обладать которым свободному человеку непристало, превратилась в разницу между знанием теоретическим, котороетребует лишь умственных усилий и является поприщем свободных людей, итехническими ремеслами. Верно то, что христианство, добившись господства надзападным миром, навело мосты между теоретическими и практическими знаниями,ибо по христианским понятиям, хотя и в меньшей степени, чем по иудейским,ремесло не унижает того, кто им занят, скорее даже наоборот. Христианскийидеал, и в частности идеал монашества, - это идеал труда; умственные занятиятоже считаются одним из видов труда, чем-то сродни рукоделию. Тем не менее даже в средние века все еще оставался разрыв междутеоретическим и практическим. Иллюстрацией служит то, что в средние века (акое-где такое положение сохранилось до наших дней) врачи подразделялись надве категории: университетские медики, которые занимались лишь диагностикойи лечебной теорией, и практикующие лекаря, которые делали операции иоказывали пациентам конкретную медицинскую помощь. Университетский медик всееще избегал прикасаться к пациенту, и, когда возникала необходимость воперации, больной отсылался к хирургу. В Англии и в наши дни существуетразница между врачом, именуемым доктором, и врачом, называемым "сорджен"(surgeon), который не удостоился академических степеней, поскольку своюмедицинскую деятельность начинал, занимаясь черной работой, и не сумелдостичь образовательного уровня врача, изучавшего медицинскую теорию вуниверситете. В этой связи понятно, откуда берется презрение, которое те, когопринято называть культурными людьми, испытывают к абсолютному большинствуестествоиспытателей, ибо естественные науки с 17 века развиваются как наукиэкспериментальные, а культурный человек избегает практической деятельности,и знания его носят сугубо умозрительный характер. Напряжение или разрывмежду теорией и практикой дают о себе знать и в современном обществе. Тем не менее следует добавить, что 17 столетие дало Западу новый идеалзнания. Знать что-то - это значит знать, как это делается, каквоспроизводится это в лаборатории, и наоборот - как осуществляетсятеоретическая реконструкция сделанного. Так, например, интегральной частьюастрономии или астрофизики наших дней является теория происхождениявселенной, потому что зная, как возник мир, можно понять его сущность изаконы его существования. Знание, проистекающее из практики - это новыйидеал эксперимента и теории, возникший в 17 веке. Этот идеал, разрушившийперегородку между теорией и практикой, является по сути дела идеалом такогознания, которое в средние века считалось привилегией одного лишь Бога. Богзнал, потому что создал или способен был создать, а мы, жалкие смертные,способны что-либо познать, лишь размышляя. Итак, в 17 столетии появилсяновый идеал практического знания, который существует и ныне и с помощьюкоторого мы, говоря образно, надеемся разгадать загадку жизни, научившисьвоспроизводить жизнь в лаборатории. Этот новый идеал знания в конце концов преодолел разрыв междутеоретическим и практическим знанием, но он же несет ответственность запрофессионализацию весьма специфических отраслей знания. На счет этогоидеала, помимо того что он оказался фактором, приведшим к некоторымсоциальным изменениям, о которых мы упоминали, таким, например, какисчезновение буржуазии в качестве отдельного класса, следует отнестиразрушение понятия чисто теоретической культуры. Тем не менее даже в наши дни в отдельных отраслях знания все ещесуществует разделение между теоретической и практической частями. И этоотносится не только к экспериментальным естественным наукам, но и к такойспециальности, как математика. Все еще имеются математики, внимание которыхсосредоточено исключительно на проблемах чистой математической науки. Еще вначале века некоторые ученые утверждали, что между чистой и прикладнойматематикой существует пропасть, а на одном из математических конгрессоводин известный математик заявил, что между теоретиками и прикладниками неможет быть никакого диалога, и причина этому та, что они являютсяспециалистами двух совершенно разных наук, не имеющих точек соприкосновения.