Глава 1 Особое повреждение

Первым, что она испытала, ощутив дуновение воздуха, было чувство пылкой и беспомощной благодарности. Со мной все в порядке, подумала она, жадно дыша. Время — оно снова пошло. Она попыталась сморгнуть влагу, наполнившую глаза, но той было слишком много, и она снова зажмурилась.

Кто-то склонился над ней и спросил голосом, который прозвучал так близко, словно исходил прямо из ее головы:

— Теперь все хорошо?

— Да, — кивнула она.

— Тогда я тебя оставлю. Теперь давай сама. Поосторожней. Веди себя хорошо.

— Спасибо, — ответила она. — Простите.

Она открыла глаза и села. Тот, кто говорил с ней, кто бы это ни был, уже ушел, однако вокруг нее сновали другие люди. Люди, по какой-то причине находившиеся здесь, только чтобы ей помочь. Какие они, должно быть, добрые, подумала она, какие они милые, что делают для меня все это.

Она лежала в белой комнате на узенькой длинной белой каталке. Какое-то время она размышляла об этом. Казалось, это вполне подходящее место. Здесь ей будет хорошо, решила она.

За дверью торопливо прошел мужчина в белом. Немного помешкав, он заглянул в дверь. Напряжение, чувствовавшееся в нем, как-то неожиданно исчезло, он прикрыл глаза и устало произнес:

— Ну, вставай, пошли.

— А?

— Вставай давай. Пора. Ты уже в норме, шевелись, — Он подошел поближе, взгляд его был обращен на тумбочку, на которой была разбросана всякая всячина, — Все твое? — поинтересовался он.

Она посмотрела вслед за ним: черная сумочка, клочки зеленой бумаги, маленький золотой цилиндр.

— Да, — созналась она. — Все мое.

— Ну так забирай свои манатки и двигай.

— Хорошо-хорошо, — пробормотала она, приподнимаясь на каталке.

Увидев свои ноги, она застонала. Несчастная ее плоть была разодрана в клочья. Рука рефлекторно дернулась, чтобы ощупать ногу — та была цела. Клочья оказались каким-то тонким материалом, покрывавшим кожу. Все было в порядке.

Мужчина фыркнул.

— Где ты была? — спросил он маслянистым голосом.

— Не знаю, — пробормотала она еле слышно.

Он подошел поближе.

— Может быть, в туалет? — громко спросил он. — В туалет хочешь?

— Да, если можно, — без особой надежды произнесла она.

Он повернулся, пошел к двери, снова обернулся. Она встала и попыталась следовать за ним. Тут она заметила, что к ее ногам прикреплены тяжелые изогнутые конструкции. Их назначением было, по-видимому, затруднить движение, если вообще не сделать его невозможным. Прихрамывая, она бочком подошла по скользкому полу к мужчине.

— Вещички-то прихвати. — Он покачал головой, — Эх вы, народ…

Потом он повел ее по коридору. Двигаясь впереди и чувствуя у себя на спине его взгляд, она торопливо оглядывалась по сторонам. Похоже, люди здесь были двух разновидностей. На большинстве была белая одежда. Остальные казались меньше и были закутаны в пестрые халаты. Их куда-то несли или вели за руку, и во взглядах у них было что-то извиняющееся и беззащитное. Я, должно быть, такая же, предположила она, когда сопровождающий поторопил ее к какой-то двери.

Поначалу было безумно странно. И куда подевалось все ее разумение?

Оказавшись во влажной узкой комнате с фаянсовыми скульптурами, которые никак невозможно было соотнести с нею самой, она прижалась щекой к холодной стене и попыталась внутри себя найти какие - нибудь ключи к тайне происходящего. Что там у нас? Ее сознание казалось бесконечным, но совершенно пустым, подобно мертвому небу. Она была совершенно уверена, что у других людей все обстоит иначе, и от этой мысли к горлу резко подступила какая-то мерзкая жидкость. Приказав себе собраться, она решительно обернулась, и взгляд ее упал на блестящий стальной квадрат напротив. В этом ярком окне она успела заметить чье-то оторопелое лицо, обрамленное густыми черными волосами. Встретившись с ней глазами, его обладатель тут же отпрянул. А что, всем страшно, подумала она, или я одна такая?

Она не знала, как долго ей следует оставаться там, где она оказалась. В любой момент сопровождающий мог прийти за ней, или, наоборот, ей могли позволить находиться здесь сколько угодно, хоть целую вечность. Потом ей пришло в голову, что мир — ее представление. Но в таком случае представление это довольно неудачное, если она чувствует лишь исходящую отовсюду угрозу и неотвратимость беды, правда же?

Головоломкой с дверью она мучилась недолго. Когда узкая комнатка выпустила ее наружу, сопровождавший мужчина уже исчез. Она без промедления направилась к облаченным в белое попечителям и их медлительным подопечным, к свету, гонявшему по бесцветным стенам солнечных зайчиков. Внезапно коридор распахнулся и превратился в просторное помещение. Здесь движение замедлилось, и появились новые разновидности людей. Некоторые переминались с ноги на ногу, и лица их были скрытными и скорбными; другие, утомленные, исходили потом, лежа на белых столах; третьи истошно орали, когда суетливые служители пытались их куда-то сплавить. Некий человек, весь залитый кровью, стоял посреди комнаты и впечатляюще орал, зажимая руками глаза. За ним через распахнутые двойные двери струились потоки воздуха и света. Она осторожно приблизилась к дверям, стараясь обойти очаги отчаяния и боли, наполнявшие помещение. Никто не успел ее остановить.

Она торопилась покинуть здание. При попытке двигаться быстрее вдоль застекленного прохода конструкции на ногах немедленно дали знать о себе приступом резкой боли. Она нагнулась, чтобы рассмотреть их, и с радостью обнаружила, что без особого труда может от них избавиться. Двое мужчин, проходивших мимо с пустыми носилками в руках, прикрикнули на нее и, многозначительно хмурясь, указали на отсоединенные устройства, брошенные на пол. Но она уже почуяла свежий воздух и стремглав вылетела наружу.

Поначалу единственным отличием, которое она обнаружила, были изменившиеся масштабы. Все так же были подчинены движению, случайными толпами перемещаясь вдоль высоких сжатых с боков проходов. Некоторые люди, по всей видимости, были повреждены, однако проводников или носильщиков здесь было не много. Те, кто остро нуждался в ускоренном движении и шуме, использовали тележки. Бесчисленные в своем разнообразии, они толпились и срывались с места в широких центральных проходах, ожесточенно отдувались и выпускали пары в образованных ими беспокойных скоплениях. Улицы пестрели изображениями, символами. Однако по чьей-то холодной воле ей было отказано в возможности разгадать их смысл. Из-за отсутствия силы или желания — а может, просто времени — никто не остановил ее, когда она присоединилась к этому колючему человеческому потоку, хотя многие, похоже, были бы не прочь. Люди разглядывали ее, пристально изучали ее ступни. Сами они уже давно привыкли к своим ножным устройствам и поэтому недоумевали: а куда же она подевала свои? Она догадалась, что в этом заключается ее первая ошибка: никто не должен ходить без этих креплений, и она пожалела о том, что бросила их. И все же, следуя правилам игры, продолжала идти вперед.

Людей снаружи можно было поделить на шесть типов. Первые — мужчины. Из всех разновидностей они были наиболее полно представлены, а также больше других различались между собой. Одни шли по своим делам вкрадчивыми, сторожкими шаркающими шажками, надеясь, что их никто не заметит. Почти никто из них не обращал на нее внимания, а если и смотрел, то лишь коротко и украдкой. Другие же, высоко задрав подбородок, двигались с вызывающей уверенностью, с чуть ли не преступной раскованностью. Они-то уж непременно смотрели на нее, провожали ее пристальными враждебными взглядами, некоторые неодобрительно хмыкали. Люди второго типа не причиняли такого беспокойства: съежившиеся, компактные — непостижимым образом лишенные чего-то жизненно важного. Объединяясь в пары, они еле плелись с такой неуклюжей осторожностью, что почти не продвигались вперед. Порой они начинали кружиться вокруг своей оси в бесцельном и шумном вихревом потоке. Некоторые были в таком плачевном состоянии, что их приходилось везти в крытых коробах, и это вызывало с их стороны жалобные протесты, адресованные возчикам, которые были людьми третьего типа. Те были крайне похожи на представителей первого типа, отличаясь от них только верхней и нижней частью. У многих ноги были не защищены, и они ловко передвигались на цыпочках на своих изогнутых, изощренных ножных креплениях (я, скорее всего, из их числа, определила она, вспомнив ту узкую комнату и поправляя волосы). На какую-то долю секунды они останавливали на ней свой взгляд, переводили его на ее окоченевшие ноги — и с содроганием отворачивались. Четвертый тип представляли мужчины, у которых были проблемы с волосами: некоторые обходились практически без них, других волосы чуть не душили. Были и такие, у которых волосы вообще росли наоборот — их заросшие лица увенчивались большим круглым подбородком голого черепа. Им-то казалось, что так и надо. Люди пятого типа стояли порознь на углах улиц или прокладывали себе дорогу сквозь виновато расступающуюся толпу. Разговаривали они не так, как остальные, — либо что-то бормотали себе под нос, либо вертелись, заламывая руки и увещевая пространство. Ей пришло на ум, что это сумасшедшие. В эту пятую категорию входили представители почти всех остальных разновидностей. И еще — они никогда не ходили парами. Наконец, к последней категории относились люди, плохо обутые, со спущенными чулками, неясно представляющие себе ни к какой, собственно, разновидности они относятся, ни куда направляются. Ей показалось, что она заметила одного или двух людей такого типа, однако при ближайшем рассмотрении они всегда оказывались людьми из какой-нибудь другой категории.

Никто из всех увиденных людей не вызывал у нее никаких воспоминаний. Она чувствовала, что стоит на пороге загадочного, потрясающего человеческого действа, что все, ею увиденное, пока скрывает от нее свой смысл и цель, великую и безнадежно далекую, — и исключает ее из круга посвященных. К тому же она все еще не была уверена в том, насколько все, что она видит, наполнено жизнью.

Пока ничего не происходит, подумала она.

Потом потихоньку начало происходить что-то ужасное.

Не очень высоко над крутыми ущельями улиц простиралось величественное полотно безмятежного голубого пространства, в котором витали, кружили и нежились невиданно прекрасные существа — белые, пушистые, сонливые. Беспечно и без страданий вися на медленно движущихся небесных распятиях, они, ко всему прочему, выражали глубокую преданность неистовому раскаленному ядру энергии, столь могущественному, что оно могло бы ослепить всякого, кто отважился бы посмотреть в его сторону. Внезапно все переменилось. Кудрявые существа утратили свои очертания, поднялись выше и накрыли воздушный купол белым покровом, а затем опустились, рассеялись, превратились в единый серый полог у ног своего повелителя, уже потерявшего свое могущество и красного от ярости и негодования. А может, из него просто уходит жизнь, предположила она, переведя взгляд на устрашающие перемены, происходившие внизу. Униженно — и не скрывая облегчения — люди всех видов послушно заторопились, гонимые сгущающимся страхом. Улицы, казалось, устали от пестроты и разнообразия и утрачивали без сопротивления свои краски, одни постепенно, другие с болезненной внезапностью. Вскоре проходы и ограждающие их высокие стеклянные стены будто бы поменялись местами — или по меньшей мере договорились между собой о разделе оставшегося: уличные экипажи раскололись пополам и пустились наперегонки со своими призрачными двойниками. Синюшное небо подступало все ближе. Переполненные страхом небесные вагонетки накренились, приоткрыв свой истинный цвет, потом перевернулись и обрушили вниз свое содержимое, а люди спешно пытались укрыться от рушащихся небес.

И куда же они намерены попрятаться? Скоро вообще все исчезнут, и тогда она останется одна. Какой - то человек второго типа, ковылявший мимо, заметил ее, остановился, обернулся и сказал испуганно:

— Так и помереть недолго.

— В самом деле? — удивилась она.

Она пошла дальше. Люди скапливались в освещенных местах. Они то погружались в безжизненную тусклую тишину, примериваясь к эстафете желтых огней, то сворачивали в шумливые проходы, где кипели работа и движение. Поодиночке или группками, все они в конечном счете ныряли во тьму, преисполненные твердого намерения попасть в какое-нибудь другое место, пока это еще было возможно. Некоторые продолжали разглядывать ее, теперь лишь скользя взглядом по фигуре — по ногам, по лицу, а то и снова по ногам, в зависимости от того, к какой категории они принадлежали сами.

В какой-то момент на улицах воцарился полный хаос. Последняя спазматическая агония злобы наводнила их русла. Некоторые прохожие экспериментировали с собственными голосами, проверяя запасы криков и ругани, наполнявшие их легкие. Другие без оглядки устремлялись в темноту, в самые укромные ее уголки, как будто только им одним были известны лучшие места для укрытия. Именно тогда она ощутила, как к ней, круто меняя направление, приближается опасность. С каждым поворотом скрытая угроза, казалось, все больше была готова вырваться на свободу — скоро кто-то или что-то почувствует необходимость нанести ей особое повреждение.

Довольно с меня, сказала она себе. Она решила выбраться куда-нибудь и покончить со всем этим.

Только когда мир понесся мимо нее с головокружительной скоростью, она поняла, что бежит… Ей понравилось бежать. Это было ее первым осознанным настоятельным побуждением. Кирпичные переходы проносились мимо. Оставшиеся прохожие оборачивались ей вслед, некоторые что-то выкрикивали. Какое - то время один из них неуклюже галопировал следом, однако вскоре она оставила его далеко позади. Похоже, она могла бежать с любой скоростью, с какой пожелает. Она решила, что бег сэкономит время, что ускорение неминуемо приблизит следующее событие.

Наконец она повернула в ту сторону, где людей уже не оставалось. Бетонный пол уперся в какой-то иной вид жизни. Это был край того мира, в котором она находилась. По ту сторону острых прутьев простиралась безмятежная изумрудная страна. В вышине, обнаружила она, все те же рыхлые существа, но отяжелевшие и налитые багрянцем, приплыли обратно под свою сияющую крышу, а их помрачневший божественный хозяин багрово мерцал в окружившей его тьме. Вдруг она заметила дыру в огромной клетке: тропинка вела прямо в зеленое поле, и границу отмечала всего лишь одна горизонтальная планка белого цвета. Она подошла поближе, проскользнула под ограждением и со всей скоростью, на какую была способна, помчалась по открывшейся перед ней мягкой земле.

Почти сразу она нашла хорошее место для укрытия: в основании склонившегося дерева обнаружилось влажное дупло. Прерывисто дыша, она улеглась в нем, скрутившись комочком. Ее пронзила дрожь — вот и все, поняла она, сейчас я умру. Боль, которая весь день укрывалась внутри ее, прорвала вдруг тесную оболочку тела. Лицо ее тоже как бы дало слабину, и внутренние спазмы выжали у нее изо рта непроизвольные странные звуки. Она приказала себе успокоиться. Что толку прятаться, если производишь столько шума? Тем временем темнота вокруг сгущалась. Земля раскрылась и приняла ее в свое лоно. В этот последний миг воздух огласился металлическим гулом и вспыхнул, а с вампирского неба исчезли все до единого признаки жизни.