Философия 15 страница

Настоящая эротическая любовь с ее восторгами и муками есть дивная тайна, откровение непостижимо страшных и блаженных глубин бытия, и никакой психоанализ не может подавить в человеческой душе этот трепет жути. В подлинно религиозном переживании, в отличие от застывшего мира религиозно-богословских понятий, например, когда в молитве, покаянии или причастии мы чувствуем себя внезапно чудесно избавленными от мук совести, от гнетущих забот или внутренней смуты и вознесенными на какие-то неведомые чистые высоты, в которых мы обретаем душевный покой, мы испытываем, с точки зрения Франка, прилив непонятных, сверхрациональных, благодатных сил, блаженное касание иным мирам, силы которых таинственно властвуют над нашим земным бытием, над "здешним" миром и проникают в нашу трезвую будничную жизнь.

Во всех таких случаях человеку кажется, что он стоит перед чем-то непостижимым, что явно отличается от всего знакомого, понятного, уловимого в ясных понятиях. Позади всего предметного мира, того, что наше "трезвое" сознание называет "действительностью" и в самих его глубинах - он воспринимает непостижимое как некую реальность, которая по-видимому лежит в каком-то совсем ином измерении бытия, чем предметный, логически постижимый мир. Это измерение бытия таково, что его содержания и проявления кажутся ему непонятным образом одновременно и бесконечно удаленными и лежащими в самом интимном средоточии личности. Когда мы сознаем это непостижимое, когда мы сгружаемся в это измерение бытия, мы, считает Франк, вдруг начинаем видеть другими глазами и привычный нам предметный мир, и нас самих: все знакомое, привычное, будничное как бы исчезает, все возрождается в новом, словно преображенном облике, кажется наполненным новым, таинственным, внутренне значительным содержанием. "Кому неведомо, кто никогда не испытал это гетевское "stirb und werde", это духовное воскресение к жизни после "смерти", после гетевского ухода в таинственную глубь земного мира, тот, поистине, - говоря сломи Гете, - "только смутный гость на темной земле".

Что может быть более объемлющим и глубоким, чем бытие? С точки зрения идеализма, полнота предметного бытия укоренена в сознании, в мышлении. Но ведь мышление, сознание тоже в каком-то смысле есть - значит входит в состав бытия и ему подчинено. Бытие, или реальность, есть, согласно Франку, момент более глубокий и первичный, чем мышление и сознание.

Всякая попытка определить бытие через объяснение его содержания противоречива. Всякое "что" - будь то дух или материя - мыслимо лишь как содержание некоего нечто, которое вообще не есть определенное и определимое что-то. Поэтому о безусловном бытии мы не можем высказать ничего иного, кроме того, что оно есть "нечто", которое хотя и содержит в себе все мыслимые "что", само не есть никакое определенное "что-то", не будучи, однако, в силу этого содержательным "ничто".

Оно именно и есть не что иное как "нечто вообще" или единство "всего вообще" - неопределенное само по себе (хотя и содержащее и рождающее из себя определенное), всегда избыточное, переливающееся через край, и в этом смысле творчески безусловное бытие. Это есть, по словам мыслителя, темное материнское лоно, в котором впервые зарождается и из которого берется все то, что мы зовем предметным миром.

Головокружительный, по Франку, почти приводящий нас на грань безумия рос: "что собственно мы подразумеваем под словом "есть", что это значит, что-то или все вообще "есть""? - этот вопрос разрешается сам собой через усмотрение, что выход за пределы всего постижимого и выразимого в понятии и есть существенный определяющий признак именно того, что мы разумеем под реальностью.

Бытие как таковое и тайна суть, согласно Франку, одно и то же. При этом На означает не загадку, которая требует разрешения, а "таинственное" по самой своей природе, т.е. трансрациональное - то, что по своему существу противоположно всему постижимому. Мы, с его точки зрения, только потому и не замечаем этого, что бытие есть безусловно всеобъемлющий фон и всепронизывающая среда всего нашего опыта, и именно потому, подобно всему неизменно по-иному, безусловно привычному, вездесущему, естественно ускользает от его внимания. Но стоит нам воспринять его как таковое, как бы раскрыть и увидеть его, как мы ощутим вечное и вездесущее присутствие в нашем опыте, во всей нашей жизни безусловно непостижимой тайны

Все слова, полагает мыслитель, неизбежно остаются неподходящими, можно только призывать к тому, чтобы человек через сознательное соучастие в этой самооткрывающейся реальности уловил ее несказанное существо. Здесь нет ни вопроса, ни ответа - ни знания, ни незнания. По слову Исайи, безусловно непостижимое существо реальности открывается как Бог, тем, кто ее не ищет и не вопрошает, ибо те, кто ищет и о ней вопрошает, предполагают ее наличие где-то далеко и потому неизбежно не находят ее, как мы не могли бы найти своих собственных глаз, если бы стали искать и думали их найти где-то перед нами. Непостижимое существо реальности открывается лишь тому, кто не ищет, а просто имеет и вкушает его, кто сам в нем есть - и вместе с тем умеет держать свои глаза открытыми.

Эта реальность присутствует не только в опыте отрешенного, углубленного и себя созерцателя, но образует само существо ежедневного и ежеминутного опыта каждого человека. Любое частное содержание опыта непосредственно воспринимается и переживается как некая конкретная полнота и органическое единство. Наслаждаюсь ли я, пишет Франк, прекрасным ландшафтом, воспринимая сияние солнца, синеву неба и моря, зелень растительности, аромат цветов, или я вхожу в комнату, окидывая общим взором ее убранство, ее стиль, образуемый всей совокупностью вещей в ней, и воспринимая душевные флюиды, исходящие от ее обитателей, или общаюсь с отдельным человеком, причем и ею внешний облик, и его внутреннее существо вместе с его словами и действиями как-то "входят в меня", - во всех этих и бесчисленных других случаях непосредственная реальность, данная мне в конкретном опыте или, точнее, присутствующая для меня и мной переживаемая, не есть "действительность", не есть внешнее для меня предметное бытие, а есть целостное единство сознания и сознаваемого, переживания и его содержания - коротко говоря, есть - приложение к ограниченному, частному отрезку бытия -та самая несказанная, сама себе | открывающаяся, сама себя сознающая реальность. "Реальность в этом смысле '∙ совпадает просто с жизнью в самом полном и конкретном смысле этого слова - не с моей жизнью, которую я противопоставлял бы чему-то иному, внешнему вообще, - а с жизнью вообще, в состав которой вхожу и я сам, - можно сказать, с вселенской жизнью в данном ее частном отрезке. Вид ночного звездного неба с загадочно-прихотливым узором светящихся и мигающих на нем точек, с таинственным молчанием темных и непроницаемых небесных бездн, с объемлющим меня благоговением и чувством и моего одиночества перед лицом этого неба, и моего сродства с ним - псе это, взятое вместе как нераздельное единство, eci ь и большей мере реальность, чем астрономическая "действительность", преподносящаяся мне в астрономической теории..."

Отсюда следует, согласно Франку, что подлинное "трансцендирование", "выхождение" за пределы предметного мира или, что то же самое, усмотрение условий предметности - именно той глубины первореальности, из которой и в силу которой возникает сама предметность, - предполагает осознание начал рациональности. А так как осознание и означает трансцендирование за пределы того, но при этом осознается, то мышление в этой форме - в которой оно и образует тинное существо философии как "первой философии" - есть мышление трансцендирующее за пределы рациональности и черпающее свои итоги в сфере трансрационального.

Сфера трансрационального не может быть дана "предметно", и мысль не может непосредственно и прямо направляться на нее, ибо все предметное как таковое уже рационально оформлено, а трансрациональное как таковое не предметно. То же самое можно выразить и в иной форме. В утверждении, что непостижимое нельзя постигнуть, бесспорно одно: действительно нет никакой возможности уловить непостижимое как таковое, прямо направляя на него умственный взор, именно потому, что противоречиво пытаться определить трансрациональное. Трансцендирование есть поэтому не достижение чего-нибудь трансцендентного, а осознание трансцендентального, как бы пограничного, и именно потому оно есть "трансцендентальное мышление".

Осознание основы рациональности как бы тем самым, по Франку, делает косвенно видимой "атмосферу", из которой проистекает рациональность и которая сама трансрациональна. Не нужно выходить за пределы этой атмосферы занимать позицию вне ее - достаточно, живя в ней и как бы вдыхая ее, держать открытым свой умственный взор. Трансцендентальное мышление, делающей видимой эту атмосферу, - не предметное, а имманентное самопознание. Здесь нет места для руководимой любопытством потребности раскрыть, обнаружить что-то, проникнуть во что-то скрытое. Достижимое здесь знание есть, по Франку, как некое без усилия и искания с нашей стороны "даруемое нам целомудренное обладание без вожделения", не добыча, а чистый дар. Здесь значение имеет не суждение, а чистое созерцание, не созерцание чего-то внешнего, а созерцание через переживание. Именно в этом ведающем неведении, через преодаление предметно направленного, ищущего, беспокойно допытывающегося познания наш взор впервые раскрывается для восприятия всей полноты и положительности реальности. Дело обстоит совершенно так же, как в нашем отношении к живому человеческому существу. Поскольку мы пытаемся познать его "предмет", вскрыть его внутреннее существо в комплексе определений, от К ускользает подлинное существо его личности. Истинная тайна человеческого сущестства открывается лишь при установке любви и доверия.

Мужество быть

Человеческое бытие, по мнению многих современных философов, не существует в автоматическом, раз и навсегда заданном режиме. Жить самобытно - значит постоянно находиться в человеческом режиме, там, где живут все человеческие "веши" - благо, добро, любовь, честь, ум. Все они держатся, как писал Мамардашвили, только на волне человеческого усилия. Нет таких специфических усилий - и нет человека. Быть человеком - постоянно проходить по краю пропасти (Ницше), постоянно вглядываться в неисчерпаемую бездну внутри себя. А если долго вглядываешься в бездну, говорил Ницше, то и она начинает в тебя вглядываться. Жить самобытно - значит жить мужественно, побеждать в себе животное начало, "не спать", принимать на себя бессмысленность окружающего мира и жить с этой бессмыслицей, с этой недоступной человеческому рассудку тайной трансцендентного, утверждая свое бытие вопреки тому, что скорее должно быть ничто, а не нечто, и утверждать своей жизнью это нечто.

Пауль Тиллих в известной книге "Мужество быть" пишет о том, что этический вопрос о природе мужества неизбежно приводит к онтологическому вопросу о природе бытия. И наоборот, онтологический вопрос о природе бытия может быть задан как этический вопрос о природе мужества. Мужество может показать нам, что такое бытие, а бытие может показать нам, что такое мужество.

Самоутверждение человека, согласно Тиллиху, двусторонне: эти стороны различимы, но неразделимы. Одна из них - это утверждение себя в качестве Я, т.е. утверждение обособленного, свободного, самостоятельного Я. Именно это полагается в каждом акте самоутверждения. Именно это человек защищает от небытия, принимая небытие на себя. Угроза потерять Я - сущность тревоги, а осознание конкретного источника этой угрозы - сущность страха. "Онтологическое самоутверждение предшествует всем метафизическим, этическим и религиозным определениям Я. Онтологическое самоутверждение нельзя считать ' ни природным, ни духовным, ни добрым, ни злым, ни имманентным, ни трансцендентным. Эти различия возможны лишь потому, что в их основе лежит онтологическое утверждение Я в качестве Я. Точно так же понятия, характеризующие индивидуальное Я, предшествуют всем оценкам: обособленность - это не отчуждение, самоцентрированность - это не себялюбие, самостоятельность - ' это не греховность. Они суть структурные описания и необходимое условие как любви, так и ненависди, как осуждения, так и спасения"'.

Мужество быть - это, согласно Тиллиху, самоутверждение бытия вопреки факту небытия. Это акт, который совершает индивидуальное Я, принимая тревогу небытия на себя и утверждая себя либо как часть всеохватывающего целого, либо как индивидуальную самость. Мужество всегда подразумевает риск, ему всегда угрожает небытие; это либо риск утратить себя и стать вещью внутри целого, состоящего из других вещей, либо риск утратить свой мир в пустоте самоотнесенности. Мужество нуждается в силе бытия, в силе, трансцендирующей; небытие, которое переживается в тревоге судьбы и смерти, ощущается в тревоге пустоты и отсутствия смысла, присутствуя в тревоге вины и осуждения.

Назначение человека, полагает М.Мамардашвили, есть предназначенность ' ему усилием воли или напряжением заполнять оставленную для него пустоту, заполнять своей силой - силой жизни, характера, силой понимания. Его назначение не ограничено условиями и границами жизни, потому и возникает символ бессмертной души. Человек должен жить так, как если бы он был бессмертен, то есть всегда стремиться к тому, чего в реальной жизни в принципе достичь невозможно.

Назначение индивидуирует, оно индивидуально и уникально, оно предполагает только меня, только я могу сделать. Так же, как понимать за меня никто не может. Эту уникальность можно назвать индивидуальным ликом. Дик - это наша онтологическая индивидуация, это устройство космоса.

Помимо нашего рассудка и разума, открытых истин, законов существует, по Мнению Мамардашвили, еще впервые сформулированная Декартом, полнота роли, она-то и решает - быть или не быть, а если быть, - то быть полностью, и "то совершенно невыводимо ни из какого разума. Невозможно, например, понять - как мы мыслим. То, что я сейчас мыслю, не вытекает из прошлого и не определяется будущим. Недостаточно готового сотворенного мира, потому что да сохранение субстанции, как считал Декарт, нужна не меньшая сила, чем на;отворение. То, что я сейчас здесь, не вытекает из того, что было несколько моментов перед этим. И то, что будет впереди, не вытекает из моего сегодняшнего состояния. То, что я сейчас знаю и понимаю, не гарантирует мне дальнейшего познания и понимания. Истина живая - и я должен быть живым, чтобы держать ее, все время находиться в актуальном бытийственном состоянии, должен снова и снова порождать себя. Это и есть то, что называется полнотой воли или полнотой бытия. Вот в таких случаях термин бытие и применим, в отличие от термина "существование", "мышление", "рассудок". Вот в этих мирах, где мы определись вместе с законами этих миров, и существуют независимые, далее не разложимые и не нуждающиеся в этом разложении вещи, сами являющиеся понимательными или разрешающими по отношению к нашим абстрактным утверждениям, состояниям и т.д. В применении к нашей сознательной жизни и психическим свойствам мы должны пользоваться термином "состояние", в отличие от дней терминологии, которая вынуждает нас дискутировать, например, о разнице между чувствами и разумом, рассуждать о том, что нельзя холодным умом это понимать, что должно быть еще и чувство и т.д. Состояние подразумевает, что в бытии есть реальные предметы, на которых может произойти индивидуализация (выявиться наш онтологический лик), на которых разум может определиться по отношению к миру. Если их нет, разум не может определиться, нашим понятиям не на чем держаться. В этих состояниях (мы называем их бытийственными), в этом континууме бытия и сознания мы понимаем, мы общаемся, мы живем. Это онтологическая, а не психологическая реальность, здесь мы не зависим от психологических различении. В такого рода состояниях упаковано в свернутом виде множество структур. На уровне интуитивного языка, замечает Мамардашвили, мы называем это человеческой развитостью, и мы не можем заместить то, что мы этим понятием выражаем, ничем другим. Мы практически пользуемся им как точкой отсчета. Нельзя дойти до последней точки, отдать другому свое состояние, объяснить, почему этот фильм плохой или хороший, почему тебе нравится или нет этот человек. Если у тебя есть развитый, то этот вкус является для тебя исходным пунктом..

Бывают ситуации, когда все эти искусственные формы, делающие человека, срезаются, и на поверхность выходят и там господствуют "элементарные формы". Эти формы, предоставленные самим себе, рождают зомби. Мамардашвили приводит по этому поводу стихи Г. Лорки: "Полуночные и горбатые несут за плечами печальные смерти и страх в клейкую мглу молчания".

Глава 2. Эпистемология: философское учение о знании

В этом разделе речь пойдет о философских проблемах познания. Сначала будут рассмотрены те из них, которые относятся к наиболее общим характеристикам знания. Ими занимается философская дисциплина, которую в наши дни чаще всего называют зпистемологией. Затем предметом обсуждения будет самая развитая и специализированная форма знания - научное знание. Это - область философии науки. Но прежде всего ответим на вопрос: в чем состоит ценность знания в человеческой жизни. Индустрия знания Два века назад знаменитый экономист и автор философских работ Адам Смит заметил, что "человека, получившего образование путем упорного труда, можно уподобить дорогостоящим машинам". Не всем такое прагматическое сравнение придется по вкусу. Однако трудно отрицать, что знание, которым владеют люди, составляет я их личный, и общественный капитал. Богатство современных высокоразвитых обществ во многом порождается знанием, но создается образованными людьми. Чем, например, определяется благосостояние и уровень экономического развития Голландии, Японии или Швейцарии - стран, обделенных территорией и запасами сырья? Прежде всего их человеческими ресурсами - образованностью и мастерством их инженеров и рабочих, фермеров и бизнесменов, чиновников и политиков, конструкторов и ученых.

В конце XX в. наиболее развитые страны начали переход от индустриального постиндустриальному, информационному типу общества. Для последнего характерны повсеместное внедрение науко- и информационноемких технологий постоянная минимизация энергетических, сырьевых, транспортных и других материальных затрат, бережное отношение к экологической среде, бурный рост индустрии знания, в которую перемещается все больше и больше людей и ресурса. Уже сейчас, например, в развитых странах система образования превратись в самую обширную отрасль человеческой деятельности. Если же добавить к ней область научных исследований и технических разработок, сферу телекомуникаций и компьютерной деятельности, библиотеки и книгопечатание, средства массовой информации и т.п., то окажется, что в этой индустрии знания производится более половины национального продукта высокоразвитых обществ.

Отметим еще один момент, который часто упускают из виду. Знание необходимо не только для того, чтобы создавать материальные и культурные блага. Без определенного минимума знаний экономического, социального и политического характера у большинства граждан страны, без навыков самостояльного и рационального мышления в этой области невозможно существо вайе устойчивого свободного и демократического общества. Всегда могут найтись люди, которые с помощью демагогии, пропаганды и идеологических мифов смогут сбить социальных "неучей" в толпу и вести их в любом направлении.. Один из самых последовательных сторонников свободы и демократических идеалов в XX в. экономист Людвиг фон Мизес (1881-1973) в своей работе " Бюрократия " писал, что экономические и социальные знания нужны не только предпринимателям и политикам, но и самым простым людям, если они не хотят жить в рабстве. "Первейшей обязанностью гражданина демократического общества является получение образования и знаний, необходимых для того, чтобы разбираться в гражданских проблемах. Избирательное право - это не привилегия, а долг и моральная ответственность. Избиратель фактически является должностным лицом; он занимает самый высокий пост, налагающий на него огромнейшие обязательства". Но помимо технологических применений и социальной пользы обладание знанием, разумеется, дает и чисто интеллектуальное удовлетворение.

Предмет эпистемологии и характер ее вопросов

Термин "эпистемология" происходит от древнегреческого слова "эпистеме" (episteme - знание). Эта часть философии изучает общие черты процесса познания и его результат - знание. Традиционно анализ знания входил как часть в теоретическую философию наряду с учением о бытии - онтологией. В классической новоевропейской философии этот анализ обычно осуществлялся в рамках общего учения о "человеческом разуме". Так это было у Декарта, Локка, Лейбница, Юма, Канта - великих философов, заложивших фундамент наших представлений о познании. С середины XIX в. эта часть философии стала пониматься как особая философская дисциплина. Тогда ее обычно называли гносеологией (от древнегр. gnosis - гносис, познание) или теорией познания. В последние десятилетия чаще используется принятое в англоязычных странах слово эпистемология. Каких-то особо глубоких причин для этих терминологических изменений не существует. Они прежде всего отражают тот факт, что больше всего работ по теории знания пишут англоязычные философы. Поэтому, если вы будете встречать любой из названных терминов, имейте в виду, что они обозначают примерно одну и ту же область философии.

"Что я могу знать?" - так Иммануил Кант сформулировал общий вопрос, на который должна ответить теория познания. Этот вопрос при дальнейшем анализе разветвляется на множество других. Существуют ли бесспорные, абсолютно достоверные основания или источники знания? Если такие основания есть, то можно ли на них, как на фундаменте, строить системы истинного знания? Если же таких оснований нет, то как мы можем получить достоверное знание? Каковы основные формы человеческого знания? Можно ли найти критерии, позволяющие четко отграничить знание и спекулятивные построения? Существуют ли границы познания? Можем ли мы знать о состояниях сознания другого человека? Что такое истина и достижима ли она в человеческом познании? Эти и подобные им вопросы и являются предметом обсуждения в эпистемологии.

Эпистемология - это часть философии, которая изучает то, как мы получаем знание о разных предметах, каковы границы нашего знания, насколько достоверно или недостоверно человеческое знание.

Онтологизм, скептицизм и критицизм в эпистемологии. Эпистемологический поворот

Есть три основных установки, исходя из которых философы пытаются ответить на эти вопросы. Первую из них можно назвать онтологической эпистемологией. Онтология, как мы помним, есть учение о бытии, и придерживающиеся этого подхода философы сначала предлагают некоторую картину реальности, а потом объясняют, как и почему эту реальность может познать человек. Например, Платон, который создал одно из первых систематических учений о познании, считал, что основу всего сущего составляет особый мир идей или форм. Это была его онтология. Исходя из нее, он строил свою эпистемологию: объяснял, как именно идеи созерцаются человеческой душой и как это затем позволяет человеку познавать окружающий мир вещей. Основной аргумент против онтологической эпистемологии состоит в том, что ее сторонники сначала некритически вводят определенное знание о реальности, чтобы потом на этой догматической основе объяснить, что же есть и как возможно знание как таковое.

Начиная с XV11 века, первенство онтологии над эпистемологией стало ставиться под сомнение. Учение о познании начали рассматривать как исходную философскую дисциплину. Часто это называют эпистемологическим поворотом, Произошедшим в философии Нового времени. Чтобы понять суть этого поворота, давайте сначала посмотрим на названия самых известных книг философов ХV1I-XVI11 веков: "Правила для руководства ума" Декарта, "Опыт о человеческом разумении" Локка, "Новый опыт о человеческом разуме" Лейбница, "Трактат о началах человеческого знания" Беркли, "Трактат о человеческой природе" Юма, "Критика чистого разума" Канта.

Почему эти выдающиеся философы столь единодушно стали размышлять о человеческом разуме и человеческой природе, а не о вселенной и о Боге, как это делали их предшественники? Ими руководила простая, но далеко идущая идея. Мир, в котором существует человек, бесконечен и очень разнообразен. Человечеству не хватит ни времени, ни сил, чтобы познать его в этом многообразии. Однако тот инструмент, с помощью которого люди познают мир, - человеческие чувства и разум - конечны, обозримы и, как полагали эти мыслители, у всех людей практически одинаковы. Так, может быть, проще и целесообразнее начать именно с них - узнать, каковы познавательные способности человека, каковы возможности и пределы его чувств и разума?

Если бы философия смогла разобраться в человеческой природе, понять, как мы познаем - преимущественно с помощью наших чувств (зрения, слуха, осязания), или же путем чистого размышления, или как-то объединяя данные чувств с идеями разума, то нам было бы проще понять и познать все остальное. Впервые в ход мысли можно найти у Декарта, но, возможно, ярче всех эту новую стратегию выразил во введении к "Трактату о человеческой природе" Юм.

"Несомненно, что все науки в большей или меньшей степени имеют отношение к человеческой природе и что, сколь бы удаленными от последней ни казались некоторые из них, они все же возвращаются к ней тем или иным путем. Даже математика, естественная философия и естественная религия в известной мере зависят от науки о человеке, поскольку они являются предметом познания людей и последние судят о них с помощью своих сил и способностей. Невозможно сказать, какие изменения и улучшения мы могли бы произвести в этих науках, если бы были в совершенстве знакомы с объемом и силой человеческого познания, а также могли объяснить природу как применяемых нами идей, так и операции, производимые нами в наших рассуждениях... Итак, единственный способ, с помощью которого мы можем надеяться достичь успеха в наших философских исследованиях, состоит в следующем: оставим тот тягостный, утомительный метод, которому до сих пор следовали, и, вместо того, чтобы время от времени занимать пограничные замки и деревни, будем пpямo брать приступом столицу или центр этих наук - саму человеческую природу; став, наконец, господами последней, мы сможем надеяться на легкую победу и надо всем остальным".

Давид Юм (1711 -1776) - великий шотландский философ. Родился недалеко от Эдинбурга. В университете этого города изучал философию и физику Ньютона. Еще в юности Юм задумал создать общую теорию человеческой природы, которая была бы сравнимой с ньютоновским учением о природе физической. Юму не было еще тридцати лет, когда он опубликовал свою главную книгу - "Трактат о человеческой природе" в трех томах. Чтобы более доходчиво изложить свои взгляды он написал затем небольшое "Исследование о человеческом понимании". Юм известен также как историк, ему принадлежит шеститомная "История Англии".

Уже в рамках эпистемологического поворота возможны два основных пути. Первый выбрали сторонники скептической эпистемологии. Самый знаменитый из них, Декарт, предложил начать с радикального сомнения: пока мы не докажем, что можем хоть что-то знать с полной достоверностью, мы не должны утверждать, что в мире нечто реально существует, а не является лишь нашей фантазией, сновидением или иллюзией, внушенной нам неким злым демоном (сейчас эту мысль можно перетолковать на более современном языке: не надеты ли на нас всех с детства некие шлемы "виртуальной реальности", которые подключены к суперкомпьютеру, постоянно транслирующему нам обманчивые картинки реальности?). Декарт считал, что он нашел такие абсолютно достоверные элементы знания, опираясь на которые, можно идти по пути познания. Однако последующие скептики, прежде всего Юм, считали его преодоление скептицизма недостаточно строгим. Они доказывали, что из универсального сомнения вообще невозможно выбраться. Более того, при универсальном скептицизме мы не будем знать даже того, в чем собственно нужно сомневаться, ибо это тоже ведь есть некое знание.

Другой путь, наиболее распространенный в наши дни, предлагает критическая эпистемология. В ясном виде такой подход сформулировал Кант, который исходил из того, что люди обладают знанием - и в науке, и в повседневной жизни. Но это знание окружено и переплетено с тем, что только кажется знанием, а на самом деле может быть или спекулятивной метафизикой (Кант называл ее "сновидением ума"), или ложной претензией на ясновидение ("сновидение чувств"), или суждениями о том (например, о "мире в целом"), что выходит за границы возможностей человеческого знания. Критическим в данном случае будет подход, который выявляет основания различных феноменов знания, анализирует условия их возможности и подтверждает или, напротив, отвергает их претензии на роль знания. Один из крупнейших эпистемологов XX в. англичанин Бертран Рассел (1872 - 1970) писал в этой связи: "критицизм стремится не к тому, чтобы от-, казаться - без достаточных на то оснований - от знаний, но к тому, чтобы рассмотреть каждую часть кажущегося знания по заслугам и удержать то, что будет казаться знанием и по завершении этого рассмотрения. Мы должны, конечно, └допустить и после этого возможность ошибки, ибо безошибочность недоступна ',. человеку. Философия может справедливо утверждать, что она уменьшает возможность ошибки, и что - в некоторых случаях - она низводит эту возможность до столь малых размеров, что ею можно пренебречь. Сделать большее не представляется возможным в мире, где случаются ошибки; и на большее не будет притязать ни один благоразумный защитник философии"'.