Как же не хотелось прямо сейчас уезжать от Стасика!

Лене бы плакать от счастья.

Но она, всхлипывая от огорчения и обиды, собирала в теперь уже бывшей их со Стасиком комнате, свои вещи.

Клетка с Горбушей, чтобы ворона не видела и не слышала всего этого и не заболела еще больше, уже стояла в прихожей.

Туда же Лена вынесла свой туго набитый рюкзак и теперь добирала остатки одежды в дорожную сумку.

А что ей еще оставалось делать?

Всю дорогу из поликлиники до дома свекровь не отдавала очки.

Словно желая, чтобы она лучше почувствовала свою полную беспомощность и невозможность самостоятельно ухаживать за ребенком.

Вела она невестку окольными путями, отчего вместо двух-трех минут они шли больше получаса.

И все настаивала, настаивала на аборте.

Доказывая, что он необходим, иначе она перечеркнет своим ничем не оправданным упрямством и эгоизмом — да-да, именно эгоизмом, который вы, православные, называете гордыней — все блестящее будущее Стаса и больше того — просто окончательно погубит его!

Перед домом свекровь вернула очки.

И сказала еще более жестко, чем врач:

— В общем, так. Думай обо мне, что хочешь. Но — или ты идешь со мной завтра к врачу. И мы делаем все, что нужно. Или сегодня же вечером, чтобы не терзать сердце себе самой, Стасику и всем нам, отправляйся в свою Покровку. Деньги на дорогу я дам!

Лена, не в силах понять, за что она ее так и вообще почему все столь жестоко, надела очки.

И тут же увидела счастливую маму, которая катила перед собой коляску, то и дело наклоняясь к ребенку и о чем-то ласково говоря с ним.

Слезы, мгновенно выступившие на глазах, теперь уже не позволяли ничего видеть даже в очках…

Если разобраться по справедливости, то свекровь, как сама мать, наполовину была права.

Ослепнув, Лена действительно могла испортить всю жизнь любимому человеку.

Ее сыну.

Но вторая половина — принадлежала одной только ей.

И свекровь не вправе была посягать на нее!

Можно было, конечно, запоздало сокрушаться, что зря она тогда согласилась со Стасом, поддалась на свою слабость, выйдя за него замуж и приехав сюда.

Но, с другой стороны, теперь у нее есть бесценное сокровище — память пусть о недолгих, но наполненных счастьем не то, чтобы месяцах — а неделях и даже днях огромного и ласкового, как безбрежное море в самую лучшую, солнечную погоду, счастья.

Кроме того, она за это время успела помочь Стасу.

Большая часть никак не дававшегося ему романа была надиктована.

Олег с Ириной, при помощи Владимира Всеволодовича, непременно доведут ее до конца.

Издадут в виде первого тома книги.

Что, несомненно, придаст уверенность Стасу и, разрубив его Гордиев узел, сразу сделает настоящим писателем.

И, наконец, и это самое главное — у нее теперь будет ребенок!

Которого она никому, ни за что, никогда не отдаст!

И уж тем более, не погубит…

Но как… как не хотелось прямо сейчас уезжать от Стасика!

И только мысль, что если он куда за меньшее до сих пор не хочет разговаривать с ней, то теперь наверняка, как об этом прямо сказала свекровь, просто возненавидит ее, торопила Лену.

Деньги на дорогу лежали на столе.

Над той самой картой-схемой, которую она составляла с такой радостью и надеждой!..

Свекровь уже вызвала такси.

Удостоверившись, что Лену не переубедить, она сама вызвалась ехать с ней на вокзал, купить билет и посадить на поезд.

И теперь ждала ее, прямо в пальто.

Поторапливая:

— Скорее, скорее!

Словно боясь, что не успеет, так как вот-вот должны были вернуться Сергей Сергеевич и Стас.

И она не ошиблась в своих опасениях.

Когда Лена была уже полностью готова, в прихожей раздался звонок.

Чей — определить было невозможно.

Сергей Сергеевич и Стас были так похожи характерами и многими привычками друг на друга.

Что даже в дверь звонили совершенно одинаково.

Два коротких звонка, как бы подготавливающих, чтобы не напугать хозяйку и третий — уже настойчивее, длиннее…