Глава III. Средства воспитания. 4 страница

Трудно бороться с курением; но и оно лишь симптом, а не причина дурного поведения. Если для подростка дом действительно дом, то чаще всего он не курит. Если же он дом потерял и всей душой на улице, то единственное, что удается, - заставить его курить тайком. Курение полностью зависит от окружения, в которое попал наш сын, но это окружение мы изменить не можем. Если улица победила, то сохраним хоть остатки привязанности и не будем ссориться с детьми. Подобно тому как при болезни главное - сохранить жизнь, так и с детьми в переходном их возрасте главное - сохранить дом, тогда, может быть, обойдут их табак и наркотики. Ребенка можно вырастить в любви к дому, к родителям, к друзьям; но воспитать подростка и юношу, вывести их в люди на такой домашней, что ли, любви практически невозможно. Подросток живет для людей: он тянется к возвышенному, ему нужна не конкретная справедливость, а высшая, его мучит не только то, почему он плохой (это его часто и не мучит), а почему люди бывают дурными. Его дух рвется ввысь, ко всему миру, ему тесно в домашнем кругу, среди домашних будничных разговоров. Чаще всего, когда подростки жалуются на своих родителей, то главный пункт их обвинения не в том, что они плохие люди, нет, хорошие, и работают хорошо, и хорошо относятся к детям. Но о чем они говорят - вот что вызывает тоску!

Отчего такие скучные, однообразные разговоры, такие узкие интересы, такие бедные отношения! Вот что тяготит подростка и заставляет его бежать из дому - отдаляться от родителей. Бедность, приземленность интересов воспринимается подростком именно как безыдейность - так же как и высокие слова и поучения, если они не имеют под собой духовной основы, повторяются механически, потому что "так надо говорить". Особенно тяжело подростку, когда в ответ на робкие свои духовные порывы и запросы он слышит: "Сходил бы лучше в магазин, вымыл бы полы..."

Да, он не любит мелочей жизни, наш выросший ребенок, он бежит от них, он живет теперь в другом измерении; придет время - он научится соединять высокое с будничным, но это нелегко дается человеку, это один из самых мучительных вопросов жизни, и если мы будем преждевременно осаживать подростка, говорить ему "не заносись", мы можем нечаянно погасить жар души и превратить нашего ребенка в молодого расчетливого практика, который ни во что не верит - и ничто не ценит. И вновь мы станем удивляться: откуда, отчего? В утешение можно сказать, что подростковые годы не все время такие уж трудные, есть и перерывы, словно природа дает нам возможность отдышаться и постепенно привыкнуть к переменам в детях.

В десять лет ребенок почти ангел; в одиннадцать лет он вдруг начинает отдаляться от родителей, его поведение резко изменяется, он некрасиво смеется, гримасничает, вытворяет невесть что; в двенадцать лет он становится энергичным, активным, веселым, двенадцатилетние подростки могут доставить много радости родителям. В тринадцать лет подросток опять замыкается, уходит в свою комнату, хлопает дверью, сердито или даже грубо отвечает старшим, выказывает полное презрение к ним, а в четырнадцать снова наступает благополучный период. Дружить с четырнадцатилетним - чистое наслаждение. Гайдаровскому Тимуру было четырнадцать лет. В пятнадцать подросток не так уверен в себе, кажется стеснительным, подозрительным, неловким, он страдает, у него мировая скорбь. И от сознания, что он никчемный человек, хуже всех, от этих своих страданий он бывает и грубым, и дерзким, и бестактным. В шестнадцать лет, если все было хорошо, если хватило у родителей терпения и не наделали они ошибок, не оттолкнули подростка от себя, сумели принять его таким, какой он есть, показали, что любят его всякого, все вынесли, - в шестнадцать наступает в доме долгожданный мир...

Три самые привычные модели воспитания подсказывает старая педагогическая вера и страсть к воспитанию; назовем их условно "правила движения", "сад-огород" и "кнут и пряник".

Модель "правила движения". Нам кажется, будто детей воспитывают точно так же, как обучают их правилам уличного движения. Будто ребенок должен выучить некий свод правил - вот и все. Если ребенок ведет себя плохо, значит, взрослые, ответственные за его воспитание, не объяснили ему, как надо себя вести, поленились, проявили нерадивость. Если бы они, не жалея сил, объясняли детям и особенно подросткам, как надо себя вести, то все было бы хорошо. Так и предлагают: надо ввести в школах урок морали. А когда подростки совершают что-нибудь дурное, то говорят: куда же школа смотрит? Почему им в школе не объяснили, как надо себя вести? Надо было, например, объяснить подросткам, что нехорошо угонять чужую машину хотя бы и с невинной вроде бы целью покататься. Но отчего одни люди, и в руках не державшие Уголовный кодекс, не нарушают закона, а другие, вызубрив все статьи кодекса наизусть, то и дело попадают за решетку? И разве есть на свете хоть один ребенок, который не знал бы, что не только машину - и самокат чужой брать нехорошо?

Много лет назад в Москве, в городском суде на Каланчевке, разбиралось дело молодого человека лет двадцати, убившего свою жену - и не в припадке ярости, а холодно, расчетливо убил он, чтобы доказать, что он сильный. Он был умен, образован, с хорошими

манерами. И мама его тихо говорила на суде:

- Гена, ну что ты наделал? Я же тебя учила только хорошему! Ну скажи им, что мы с отцом учили тебя только хорошему! Гена молчал.

Я помню эту скромную женщину, и не было никакого сомнения в том, что она и вправду учила сына только хорошему. Да ведь и все мы учим хорошему, разве не так? Редко кто внушает детям дурные мысли, и дети вырастают хорошими детьми не потому, что мы их учим хорошему, а дурными - не потому, что учим дурному, а по другим причинам, которые мы отчего-то и знать не хотим, безоговорочно веря в силу своего слова: "Ну я же тебе сказал! Ну я же тебе говорил! Ну сколько раз тебе говорить, сколько раз тебе повторять! Ну что же ты - русского языка не понимаешь?"

У одного литературного героя с детства висела перед глазами пропись: "Не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце". А вырос Чичиков. Вера в магическую силу своего собственного слова идет с тех пор, когда вся жизнь человека складывалась как система подчинений. Мы видим, что многие родители, как и раньше, учат своих детей и поучают; нам кажется - и у нас должно получаться. Но мы не замечаем, что в тех удачных семьях действуют и еще какие-то силы, которых у нас нет. Не на одном лишь "я сказал!" держится там воспитание. Модель "правила движения", вера в магическую силу поучений, нотаций, правил сильно

подводит нас.

Вторая модель, "сад-огород", основана на всеобщем, я бы сказал, заблуждении, будто мы, родители (или какие-то другие воспитатели), можем обходиться с ребенком как с грядкой - выпалывать сорняки-недостатки в его душе или как с деревом - прививать ему отдельные положительные качества. Но ребенок не грядка и не дерево, он существо одушевленное, он не поддается этим процедурам и манипуляциям. Я много раз видел родителей, которые борются с недостатками своих детей, но ни разу не слышал, чтобы эта борьба увенчалась успехом - если только дети не выросли и недостатки не исчезли сами собой, под влиянием других каких-то причин (вот их-то и надо бы заметить). Знакомый журналист еще двадцать пять лет назад жаловался на десятилетнего сынишку - не убирает в своей комнате, неряхой растет! И вот встречаю: "Как дела? Как сын?" - "Да беда с ним, - нахмурившись, сказал знакомый. - Неряхой растет, в комнате не убирает..." Потом оказалось, что сыну-то уже тридцать пять, он кандидат наук, автор нескольких изобретений, специалист в новой и сложной отрасли техники... А отец все воюет! Все борется с недостатком! Двадцать пять лет борется и не устает, потому что уверен, что это его педагогический долг - искоренение недостатков. Сухомлинский говорил в таких случаях, что воспитание идет "по ложному пути". "Пороки, - писал он, - искореняются сами по себе, уходят незаметно для ребенка, и уничтожение их не сопровождается

никакими болезненными явлениями, если их вытесняет бурная поросль достоинств". Установим: выпалывание недостатков - занятие бессмысленное, не дающее результатов, и чем более категорично об этом будет заявлено, тем больше пользы родителям, потому что, к сожалению, очень многие родители глубоко уверены, что воспитывать ребенка - это значит не что другое, как бороться с его недостатками, и когда говоришь, что не надо с ними бороться, они в изумлении спрашивают:

- А как же тогда воспитывать? А что же тогда делать? Терпеть?

Как будто никаких других форм воспитания нет, одна только борьба с недостатками, одна только прополка.

Модели "правила движения" и "сад-огород" особенно опасны тем, что мы, следуя им из лучших побуждений, постоянно ссоримся с детьми, разрушаем контакты, и вся наша воспитательная работа становится безнадежным занятием. При этом мы не понимаем, отчего же так случилось.

Наконец, о модели "кнут и пряник". Вот, кажется, без чего нельзя, вот самое естественное: за добрый поступок наградить, за дурной - наказать, поругать, пожурить. Как иначе? На этом мир держится!

Но мир не держится на штрафах и наградах, это нам лишь кажется. Мир устроен принципиально другим образом. Жизнь представляет собой непрерывную цепь задач и выборов, целей и средств. Неудачные выборы действительно влекут за собой неприятные, а то и просто тяжелые последствия; но за благонравие вовсе не причитается воздаяние, а за дурным поступком вовсе не всегда следует возмездие, потому что жизнь, бывает, и ошибается в распределении наград и штрафов. Кроме социальной справедливости или несправедливости, есть еще и беды, утраты, несчастья, болезни, и они выпадают отнюдь не тем, кто их заслужил, кто "сам виноват".

С первых дней жизни воспитывая ребенка поощрениями и наказаниями, то есть пытаясь воздействовать на него напрямую, мы сильно облегчаем себе работу воспитания, но одновременно мы внедряем в сознание ребенка образ вселенского кнута и пряника и подрываем его веру в справедливость.

Но разве справедливость не состоит в награде за добро и наказании за дурные поступки? Конечно, нет. Если бы это было так, воспитание вообще было бы невозможно, потому что выросший сын очень скоро обнаруживал бы, что не всегда выпадает награда за добро и следует наказание за дурные поступки. Мы никогда не смогли бы внушить детям любовь к людям и веру в правду.

Но справедливость не в расплатах и мщениях, мир не торжище, не базар и не рынок, мир скорее похож на мастерскую. Мир не торговля. Не баш на баш, не обмен: "Я сделаю добро - и мне кто-нибудь сделает". А если не сделает, тогда что? Тогда я стану злым? Нет,

человек в своей душе не купец, а творец. Мы любим, мы стараемся совершать добрые поступки, мы трудимся, мы наслаждаемся жизнью, потому что она сама есть творчество, она носит проблемный, а не обменный характер.

Справедливость мира - в его творчестве, проблемности, в нашей деятельности и борьбе. Пока я живу, есть и возможность действовать, стремиться к счастью - вот в чем справедливость. Или мы целиком полагаемся на внутренние силы ребенка, человека, верим в них, растим ребенка, который не нуждается в страхе, регулирует свою жизнь исходя из внутренних своих побуждений, ведет себя как человек не потому, что он чего-то боится, а потому, что он действительно человек, нравственное и духовное существо. Или мы этого ничего не признаем, в ребенка нашего не верим, в свою нравственную силу не верим - и действуем по модели "кнут и пряник".

Воспитывать по модели "кнут и пряник" относительно легко, такое воспитание нельзя не признать действенным, особенно если проводить его неуклонно. Но оно опасно для будущего детей. Может вырасти человек, который при первой же серьезной неудаче, при первой же беде возденет руки и возропщет: "За что?!" И потеряет веру в правду, веру в жизнь, в любовь и совесть. И тогда окажется, что его воспитывали безнравственным. Все делали как положено, а вырос безнравственным. И тут уж настанет наша очередь воздеть руки и воскликнуть: "За что? За что нам такое наказание, за какие грехи?"

Мы все воспитаны по привычным моделям старинной педагогической веры, никуда от них не уйти. Мы тоже будем воздействовать на детей, воспитывать их, в дурном смысле слова; мы тоже люди, и, значит, в нас тоже кипит страсть к воспитанию. Мы непременно

будем и поучать детей, и приучать их, не имея на то силы и времени, и поощрять, и наказывать; но полезно видеть и дурную сторону такого воспитания.

Мне рассказывал молодой инженер из Ангарска: "Пришли к десятилетнему сыну товарищи, сидят разговаривают. Я прислушался: речь идет о пересадке сердца. Ну, знаете, как дети любят такие темы. И вдруг слышу, мой сын говорит: "А я бы хотел, чтобы мне пересадили сердце папы. Мне нравится, какое у папы сердце".

Вспоминаю этот рассказ и думаю: а может быть, я встретил счастливого человека? Не у каждого из нас такое сердце, чтобы его хотелось пересадить себе, не каждый умеет любить детей, даже своих собственных, не каждый из нас достаточно разумен, не каждый умеет контролировать свое поведение, не каждый умеет не вспылить, удержаться. В большинстве своем мы усталы и раздражительны. Но дети сами смягчают наши сердца - своим существованием, смехом, шалостями; нам остается лишь не трусить, не бояться доброты в своем сердце, не поддаваться страхам типа "как бы чего не вышло!". Мы не можем стать лучше, чем мы есть, мы не можем стать сильнее, чем мы есть, мы не можем любить ребенка больше, чем мы его любим, не можем изменить свою волю, характер, но мы можем изменить взгляд на ребенка, свое представление о нем, образ Ребенка, и у нас постепенно выработается другое, новое, лучшее отношение к нему. Тут мой шанс. Это единственный шанс для слабого, неспособного, несовершенного воспитателя.

...Каждое утро взываю к тому лучшему, что есть во мне: "Мне послан ребенок; это дорогой мой гость; я благодарен ему за то, что он есть. Он так же призван к жизни, как и я, это нас объединяет - мы есть, мы живые люди. Он такой же, как и я, он - человек, и не будущий человек, а сегодняшний, и потому он другой, как и все люди; я его принимаю, как всякого другого человека. Я принимаю ребенка... Я принимаю его, я охраняю его детство, я понимаю, терплю, принимаю, прощаю. Я не применяю силу к нему. Не угнетаю его своей силой, потому что я его люблю. Я люблю его, и я благодарен ему за то, что он есть, и за то, что я могу его любить, и тем самым я возвышаюсь в духе своем".

Если бы не было этих чудесных гостей на земле - детей, то мир погиб бы не от старости, нет, еще прежде - от бездуховности своей.

- Прошу считать меня человеком!

Только и всего? В сущности, как мало нужно для хорошего воспитания! Надо лишь понять, что нет двух отношений к ребенку - человеческого и педагогического. Есть одно, одно и только одно: человеческое.