СЦЕНА 1. Рим. Улица. Входят судьи, сенаторы и трибуны со связанными Марцием и Квинтом, которых ведут на казнь; Тит идет впереди

Рим. Улица. Входят судьи, сенаторы и трибуны со связанными Марцием и Квинтом, которых ведут на казнь; Тит идет впереди, умоляя. Тит Молю, сенаторы! Трибуны, стойте! Из сожаленья к старику, чья жизнь Прошла средь войн, пока вы мирно спали; Во имя крови, пролитой за Рим, Ночей морозных, проведенных в бденье, И горьких этих слез, текущих ныне По старческим морщинам на щеках, - Над осужденными сынами сжальтесь, Чьи души не испорчены, поверьте! О двадцати двух сыновьях не плакал, - На ложе чести умерли они; Об этих же в пыли напечатлею Тоску сердечную и скорбь души. Пусть слезы жажду утолят земли; Кровь сыновей краснеть ее заставит. (Бросается на землю.) Судьи и другие проходят мимо него и уходят. Земля! Тебе я услужу дождем, Струящимся из этих древних ура Сильнее ливней юного апреля: Я летом знойным орошу тебя, Зимою снег я растоплю слезами И вечную весну тебе доставлю, - Не пей лишь крови сыновей моих. Входит Люций с обнаженным мечом. О старцы благосклонные, трибуны! Возьмите смертный приговор назад, Пусть я, еще ни разу слез не ливший, Скажу, что ныне слезы победили. Люций Отец мой, ты взываешь здесь напрасно: Трибуны не услышат, все ушли, И скорбь свою ты поверяешь камню. Тит За братьев, Люций, дай просить твоих. - Еще раз умоляю вас, трибуны... Люций Тебя не слышит ни один трибун. Тит Что в том? Не важно это, друг; и слыша, Не вняли б мне, а если бы и вняли, Не пожалели бы; но, хоть и тщетно, Я должен умолять... Вот почему я скорбь вверяю камням; Пусть отозваться на тоску не могут, Но лучше для меня они трибунов Уж тем, что не прервут моих речей. Когда я плачу, камни молчаливо Приемлют слезы, словно плачут вместе; И если бы их в тоги облачить, Трибунов равных не нашлось бы в Риме. О, камни - мягкий воск, трибуны тверже камней Безмолвен камень, зла он не творит; А ведь трибуны языком жестоким Людей на смерть способны обрекать. (Поднимается на ноги.) Но почему ты меч свой обнажил? Люций Двух братьев я хотел спасти от смерти, Но за попытку эту вынес суд Мне приговор: изгнание навеки. Тит Счастливец ты! Он услужил тебе. Как, глупый Люций, разве ты не видишь, Что Рим - пустыня, где живут лишь тигры? Нужна добыча им; но в Риме нет Для них добычи, кроме нас: как счастлив Ты, изгнанный от хищников навек! Но кто идет к нам вместе с братом Марком? Входят Марк и Лавиния. Марк Твои глаза готовы ль плакать, Тит, Иль сердце благородное - разбиться? Смертельную тебе несу я муку. Тит Коль смерть она мне даст, приму ее! Марк Вот это дочь твоя была. Тит И есть. Люций Убит я тем, что вижу! Тит Встань, мальчик малодушный, и смотри. - О дочь моя! Лавиния! Скажи нам, Скажи нам, чья проклятая рука Тебя свирепо сделала безрукой? Глупец! Он воду в море подливал, Он поджигал пылающую Трою! Достигла скорбь предела: ты пришла - Она, как Нил, из берегов выходит. Где меч мой? Руки отрублю себе За то, что Рим напрасно защищали; Питая жизнь мою, вскормили скорбь, С мольбою безуспешной простирались И бесполезно послужили мне. Одной лишь, требую от них услуги: Чтоб мне одна другую отрубила. - Дочь, хорошо, что у тебя нет рук: На службе Риму руки не нужны нам. Люций Прекрасная сестра моя, скажи нам: Кто страшное нанес тебе увечье? Марк Орудье усладительное мыслей, Им выраженных с вялым красноречьом, Из клетки ныне вырвано прелестной, Где сладкогласной птицей распевало И сладкозвучьем нам пленяло слух. Люций Сам за нее ответь: чье это дело? Марк Такой я повстречал ее в лесу, Где в поисках убежища блуждала Она, как насмерть раненная лань. Тит О лань моя! Тот, кто ее изранил, Меня сильней, чем смертью, поразил. И я тому подобен, кто с утеса, Пустыней моря окружен, следит За нарастающим в волнах прибоем И ждет, чтоб он его коварным валом В своих соленых недрах поглотил. Здесь сыновья мои прошли на казнь; Вот здесь стоит мой третий сын, изгнанник; Здесь брат мой плачет над моей бедою. Но всех больнее дочь мне душу ранит, - Дочь милая, милей моей души, - Явись ты мне такой в изображенье, Я б обезумел; что же делать мне, Когда тебя такой во плоти вижу? Рук лишена, чтоб слезы отереть, И языка, чтоб мне назвать злодея. Супруг твой умер; братьев, обвиненных В его убийстве, нет уже в живых. Смотри-ка, Марк, ax, Люций, посмотри: Лишь братьев назвал, выступили слезы Росой медовой на ее лице, Как на завядшей сорванной лилее. Марк О том ли плачет, что убит он ими, Иль потому, что нет вины на них? Тит Будь рада, если ими он убит: Закон свершил возмездие над ними. - Нет, в деле мерзостном они невинны: О том сестры свидетельствует скорбь. - Дай, поцелую, милая, тебя, Иль сделай знак мне, как тебя утешить. Не сесть ли брату Люцию и дяде, Тебе и мне, всем нам у водоема; Склонясь над ним, смотреть на щеки наши. Подобные лугам еще сырым И в пятнах ила после наводненья; И долго на воду смотреть, пока Свой чистый вкус она не потеряет, Соленой став от горьких наших слез? Иль руки отрубить, как у тебя? Иль, откусив нам языки свои, Остаток дней проклятых провести? Что делать нам? Пусть, языком владея, Замыслим мы дальнейшие несчастья, Чтоб в будущем все удивлялись нам. Люций Отец, не надо слез; при виде их Несчастная сестра моя рыдает. Марк Терпи, племянница. - Тит, вытри слезы. Тит Ах, Марк, мой Марк! Прекрасно знаю, брат: Платок твой слез моих впитать не может; Своими ты, бедняк, его смочил. Люций Лавиния, тебе я вытру щеки. Тит Смотри-ка, Марк! Я понял знак ее. Имей она язык, она бы брату Сказала то же, что и я тебе: Его платок, его слезами смочен, Ее заплаканных не вытрет щек. Единодушны мы среди мучений, Как ад - блаженству, чужды утешений! Входит Арон. Арон Андроник! Государь мой цезарь шлет Приказ свой: если сыновей ты любишь, Пусть Люций, Марк иль сам ты, старый Тит,- Любой из вас, - себе отрубит руку И цезарю пошлет, а он за это Тебе вернет живыми сыновей. То будет выкуп их за преступленье. Тит О добрый цезарь! Милый мой Арон! Певал ли ворон с жаворонком сходно, Несущим о восходе солнца весть? Всем сердцем рад я государю руку Послать. - Арон, ты мне ее отсечь поможешь. Люций Постой, отец мой! Доблестную руку, Сразившую бесчисленных врагов, Нельзя послать; моя в обмен послужит: Кровь легче в юности нам расточать; Так пусть моя спасает братьям жизнь. Марк Не каждая ль из ваших рук за Рим Кровавую секиру поднимала, Смерть начертав на вражеских стенах? За каждой есть высокие заслуги, Моя ж осталась праздной. Пусть послужит За жизнь невинных выкупом она; Ее сберег я для достойной цели. Арон Решайте же, чью руку отрубить, Не то умрут, не получив прощенья. Марк Пошлем мою. Люций Ее мы не пошлем! Тит Друзья, не будем спорить: подобает Засохшие растенья вырывать; А посему мою рубите руку. Люций Отец мой милый, если я твой сын, Дай мне от смерти выкупить двух братьев. Mapк Нет, в честь отца и материнской ласки Дай доказать мне братнюю любовь. Тит Кончайте сговор! Сохраню я руку. Люций Я принесу топор. Марк Я в ход пущу топор. Люций и Марк уходят. Тит Я их обоих обману; дам руку Тебе, Арон, но помоги своею. Арон (в сторону) Коль это звать обманом, - буду честным И никогда не обману я так. Но по-другому обману я вас, С чем согласитесь, не пройдет и часа. (Отрубает руку Титу.) Входят Люций и Марк. Тит Оставьте спор наш: должное свершилось. - Дай эту руку цезарю, Арон: Скажи, что ей обязан он спасеньем От тысяч бед; пусть он ее схоронит, Хотя достойна большего она. Скажи, что сыновей ценю не меньше Алмазов, дешево приобретенных, И вместе дорого: свое купил я. Арон Иду, Андроник, и взамен руки Жди с сыновьями скорого свиданья, (в сторону) Верней - с их головами. О, я сыт Одной лишь мыслью о злодействе этом! Кто чист и глуп, утешен добрым делом; Я ж буду черен и душой и телом. (Уходит.) Тит Я воздеваю руку к небесам, Обрубок жалкий долу опуская; Коль сила есть, что тронется слезами, Взываю к ней. (Лавинии.) Стать хочешь на колени? Стань, милая, мольбы услышит небо, Иль вздохами затмим мы небосвод И солнце затуманим, словно тучи, Когда его объемлет лоно их. Марк О брат мой, рассуждай благоразумно И так глубоко в крайность не впадай. Тит Не глубока ли скорбь, коль дна ей нет? Так пусть отчаянье бездонным будет. Марк Но жалобой пусть разум управляет. Тит Когда бы в этих бедах разум был, Я заключил бы скорбь свою в границы. Заплачет небо, - залита земля; Вихрь забушует, - обезумев, море Грозится небу вздувшимся челом. А ты разумности в смятенье ищешь? Я - море; слышишь, как оно вздыхает? Оно, как небо, плачет; я - земля; Меня, как море, вздох ее волнует; Меня, как землю, слез его поток Потопом заливает, наводняя; Я не могу вместить его скорбей. Как пьяница, я должен их извергнуть. Оставь меня: кто много потерял, Тот горькой речью облегчает сердце. Входит гонец, неся две головы и руку. Гонец Андроник, плохо ты вознагражден За руку, посланную государю. Вот головы двух сыновей твоих, И руку шлют тебе назад с насмешкой. Забавно горе им, смешна решимость. Скорблю сильней я о твоих скорбях, Чем вспоминая об отце умершем. (Уходит.) Марк Пусть Этны жар в Сицилии остынет, В моем же сердце запылает ад! Несчастья эти свыше наших сил. Кто плачет с нами, нашу боль смягчает; Осмеянное горе - смерть вдвойне. Люций Ах, это зрелище так тяжко ранит, А все проклятой жизни пет конца! Пусть жизни смерть свое уступит имя, Раз в жизни благо лишь одно - дышать! Лавиния целует Тита. Марк Бедняжка, безотраден поцелуй: Вода студеная земле замерзшей. Тит Когда же сну жестокому конец? Марк Не обольщай себя; умри, Андроник! Не сновиденье это; посмотри - Вот головы двух сыновей твоих, Твоя рука, и дочь твоя - калека, И третий сын - изгнанник, смертно-бледный При этом зрелище, и я, твой брат, Как изваянье, хладный и недвижный. Ах! Сдерживать не стану скорбь твою: Рви серебро седин своих, и руку Грызи зубами в ярости, и пусть При страшном этом зрелище навеки Сомкнутся наши скорбные глаза! Теперь безумствуй. Что же ты затих? Тит Ха-ха-ха! Марк Что ты смеешься, Тит? Не время смеху. Тит Нет больше слез, чтоб плакать, у меня. К тому же горе - враг и завладеть Глазами, влагой полными, желало б, Чтоб ослепить их данью слез моих. Но как найду тогда берлогу Мести? Все мнится, головы мне говорят, Грозя, что не достигну я блаженства, Пока все злодеянья в глотки тех, Кто учинил их, вновь не возвратятся. Подумаем - решим, что делать мне. - Несчастные, вокруг меня вы встаньте, Чтоб каждому из вас душой поклясться Я мог отмстить за зло, я клятву дал. - Возьми же, брат, одну из двух голов; Своей рукой я понесу другую. - Ты, дочь, участье в этом примешь тоже: Ты эту руку понесешь в зубах. - А ты ступай, мой мальчик, удались; Изгнанник ты и здесь не должен медлить. Отправься к готам, набери войска. И, если любите меня, как верю, Обнимемся, пойдем. Нас ждут дела. Уходят все, кроме Люция. Люций Прощай, Андроник, мой отец достойный, Несчастнейший из всех, кто в Риме жил! - Прощай, надменный Рим. Вернется Люций: В залог остались те, кем был он жив. - Прощай, Лавиния, сестра моя. О, если б ты была такой, как прежде! И Люций и Лавиния живут В забвенье ныне и в жестоких муках. Но отомщу я, если буду жив: Пусть Сатурнин с женою у ворот Здесь молят, как Тарквиний с королевой. Теперь же - к готам: собирать войска, Чтоб Риму отомстить и Сатурнину. (Уходит.)