Диалектико-материалистической теории мышления 1 страница

Глава VII. ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ

В данной главе мы первоначально излагаем основ­ные положения диалектической теории познания, а за­тем в этом контексте характеризуем теоретические обобщения и понятия в отличие от их эмпирических аналогов.

Сейчас имеется большая специальная литература, посвященная проблемам диалектической логики. Мы используем положения многих работ, авторы которых, на наш взгляд, наиболее отчетливо раскрывают осо­бенности диалектического подхода к мышлению.

Для обоснования и иллюстраций ряда положений диалектической логики целесообразно привлекать ма­териалы «Капитала» и других тесно связанных с ним работ К.Маркса, поскольку, как известно, в этом труде при систематическом развитии основ одной науки (политэкономии) применены и разработаны принципы материалистической диалектики как логики и теории познания. В.И. Ленин писал: «Если Маркс не оставил «Логики» (с большой буквы), то он оставил логику «Капитала»... В «Капитале» применена к одной науке логика, диалектика и теория познания [не надо 3-х слов: это одно и то же] материализма, взявшего все ценное у Гегеля и двинувшего сие ценное вперед» [173, стр. 301].

Прежде всего необходимо выяснить становле­ние разных форм мышления, которое в диалектико-материалистической теории познания рассматривается как «объективный процесс деятельности человечества, функционирование человеческой цивилизации, обще­ства как подлинного субъекта мышления» [153, стр. 153]. Мышление отдельного человека — это функ­ционирование присвоенных им исторически сложив-

шихся форм деятельности общества. Одна из основных слабостей традиционной детской и педагогической психологии состояла в том, что она не рассматривала мышление индивида как усвоенную им исторически развившуюся функцию ее «подлинного субъекта»¹. Вместе с тем, как справедливо отмечает М.Г. Ярошев-ский, «психолог бессилен понять онтогенез научной мысли, не зная основные вехи ее филогенеза, по­стижение закономерностей которого требует выхода в область предметно-исторической логики» [362, стр. 129]. Такой «выход» является, на наш взгляд, не­обходимым для правильной ориентации психологиче­ских исследований формирования мышления у детей.

1. Практическая деятельность как основа человеческого мышления

Основой всего человеческого познания является предметно-практическая, производственная деятель­ность — труд. Лишь внутри исторически складываю­щихся способов этой деятельности, преобразующей природу, формируются и функционируют все формы мышления. «...Существеннейшей и ближайшей осно­вой человеческого мышления, — писал Ф.Энгельс, — является как раз изменение природы человеком, а не одна природа как таковая, и разум человека развивался со­ответственно тому, как человек научался изменять природу» [192, стр. 545]. Анализ происхождения и раз­вития мышления необходимо начинать с выяснения особенностей трудовой деятельности людей.

Для людей объекты природы выступают как пред­меты и средства изготовления орудий и их использова­ния. «Так данное самой природой, — писал К.Маркс, — становится органом его (человека. — В. Д.) деятельно­сти, органом, который он присоединяет к органам сво­его тела, удлиняя таким образом, вопреки библии, ес­тественные размеры последнего» [197, стр. 190].

Процесс использования орудий труда предполагает постановку цели и руководствование ею как идеальным образом требуемого продукта. Эту основную особен­ность трудовой деятельности К.Маркс охарактеризовал так: «В конце процесса труда получается результат, ко­торый уже в начале этого процесса имелся в представ­лении человека, т.е. идеально. Человек не только из­меняет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою созна­тельную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю» [193, стр. 189].

Изменение того, что дано природой, является ак­том преодоления ее непосредственности. Сами по себе естественные предметы не приобрели бы той формы, которая придается им сообразно потребностям общест­венного человека. При этом люди должны наперед учитывать те свойства предметов, которые позволяют производить метаморфозы, соответствующие как по­ставленной цели, так и природе самих предметов¹. Без этого предмет может измениться не в том направле­нии, которое требуется целью. Следовательно, в про­цессе труда человек должен учитывать не только внешние свойства предметов, но и меру их «расшатывания» — те внутренние их связи, учет кото-

¹ До настоящего времени все психологические учения о мышлении (и методики, на них базирующиеся) трактуют его структуру и содержание внеисторически. Экспериментальные задания, тесты, интервью строятся с расчетом на мышление «вообще». Исторический характер категориального строя и программ интеллектуальной деятельности во внимание не принимается» [362, стр. 127].

¹ «Чтобы замысел, цель человека могли воплотиться в реальный продукт, действия должны сообразовываться с природой предметов, условий, орудий деятельности. Созида­тельная деятельность и является условием и способом углуб­ленного познания окружающего мира: воздействуя на пред­меты, соотнося их друг с другом, человек познает их свойст­ва» [7, стр. 79].

рых позволяет изменить их свойства, форму и пере­водить из одного состояния в другое¹. Эту меру нельзя выявить до практического преобразования предметов и без него, так как только в этом процессе она себя и обнаруживает.

При «насильственном» изменении данный предмет вводится человеком в систему других предметов, при взаимодействии с которыми он приобретает опреде­ленную форму движения. «В том обстоятельстве, — отмечал Ф.Энгельс, — что эти тела находятся во вза­имной связи, уже заключено то, что они воздействуют друг на друга, и это их взаимное воздействие друг на друга и есть именно движение» [192, стр. 392]. Так снимается непосредственность предмета — он получает опосредованное бытие и обнаруживает в своем движе­нии внутренние, существенные связи². «Внутреннее, существенное, — пишет Л.К. Науменко, — в отличие от внешнего, обладает существованием лишь в отноше­нии, имеет не непосредственное, но р е ф л е к т и р о¹ в а н но е бытие, бытие, опосредованное в себе са­мом» [220, стр. 250]. Эту опосредованность предмет получает в отношении самого себя, но только через определенные способы деятельности человека, и фор­ма движения предмета воспроизводится в этой деятель­ности³. Здесь важны два обстоятельства. Во-первых, такое воспроизведение выполняется неоднократ­но и в более или менее меняющихся внешних ус- ловиях и ситуациях. Во-вторых, способы этой деятель­ности люди передают друг другу из поколения в поко­ление, а для такой передачи нужно использовать

¹ «Моя деятельность» с предметом выступает формой
самодвижения данного предмета, разворачивается по зако­
нам, независимым от моего произвола» [17, стр. 193].

² «Внутренняя связь реализуется лишь в движении» [220,
стр. 251].

³ Труд посредством орудий ставит человека не непосред-
ственно перед материальными объектами, а перед их взаимо­
действием, которое он сам создает, воспроизводит и контро­
лирует. В этом процессе и происходит их познание челове­
ком [175, стр. 901].

«образцы» и «эталоны» этих способов. И то и другое требует от людей выделения и фиксации лишь ре­шающих, подлинно необходимых условий воспроизве­дения той или иной формы движения предметов. Слу­чайные условия «отфильтровываются». Остаются те ус­ловия, которые действительно и необходимо детерми­нируют способы деятельности, представленные в их общественных образцах.

Таким образом, преобразование предметов в про­цессе труда вскрывает внутренние, существенные их свойства — необходимые формы их движения.

Этот момент трудовой деятельности был проанали­зирован Ф.Энгельсом на примере категории причинно­сти. Известно, что наблюдение простого следования одного события за другим еще не доказывает их при­чинной связи, т.е. заключение «post hoc, ergo propter hoc» неправомерно. В чем же тогда состоит доказатель­ство причинной связи? Ф.Энгельс ответил на вопрос так: это «доказательство необходимости заключается в человеческой деятельности, в эксперименте, в труде: если я могу сделать некоторое post hoc, то оно стано­вится тождественным с propter hoc» [192, стр. 544]. В труде и в эксперименте как форме предметно-чувственной деятельности, в актах воспроизводства по­следовательности событий их случайное следование друг за другом можно отличить от необходимой связи: «...Деятельность человека производит проверку насчет причинности» [192, стр. 545]. Здесь в едином акте де­лания одно событие теряет свою непосредственность и внешность, становясь тождественным другому собы­тию, переходит в другое, находя в нем форму своего проявления. Это и есть реализация внутренней, сущест­венной, всеобщей и необходимой связи данных событий.

При наличии соответствующих потребностей люди могут выявить вполне определенное движение (взаимодействие) предметов, если в своей трудовой деятельности воссоздадут те необходимые условия, при которых оно происходит в природе. Более того, как отмечал Ф.Энгельс, люди «в состоянии вызвать такие движения, которые вовсе не встречаются в природе

10-614

(промышленность), по крайней мере, не встречаются в таком виде, и что мы можем придать этим движениям определенные заранее направления и размеры» [192, етр. 544—545). Так, при помощи вогнутого зеркала можно сконцентрировать в фокусе солнечные лучи и вызвать такой же эффект, какой дает концентрация лучейобыкновенного огня, этим практическим действием (фактически особым экспериментом) дока­зывается, что теплота получается от солнца.

Ф.Энгельс приводит еще такой пример: если чело­век зарядит ружье и выстрелит, то он заранее рассчи­тывает на определенный эффект, так как может про­следить весь процесс превращения твердого вещества в газ идавление последнего на пулю. Знание условий такого превращения позволяет утверждать, что оно с необходимостью повторится и в следующий раз, т.е. здесь доказывается причинность явлений. После этого примера Ф.Энгельс формулирует следующее положе­ние: «Как естествознание, так и философия до сих пор совершенно пренебрегали исследованием влияния дея­тельности человека на его мышление» [192, стр. 545].

Трудовая деятельность, экспериментальная по сво­ей сути, позволяет людям вскрывать необходимые, всеобщие связи предметов. «...Форма всеобщности, — пишет Ф.Энгельс, — есть форма внутренней завер­шенности... Форма всеобщности в природе — это за­кон...» [192, стр. 548—549]. Если человек знает, что хлор и водород под действием света и при определен­ной температуре и давлении соединяются в газ и дают взрыв, то он тем самым знает, что это произойдет всю­ду и всегда, где сложатся такие условия. Такое знание не зависит от того, «произойдет ли это один раз или повторится миллионы раз и на скольких небесных те­лах» [192,.стр. 549].

Здесь Ф.Энгельс говорит о «знании» и о «мыс­ленном поднятии единичного в особенное и затем во всеобщее», но ясно, что указанные условия, «внутренне завершающие» процесс, отыскиваются лишь в практическом эксперименте как особой форме производственной деятельности. Если люди способны

в своей практике находить и учитывать условия вос­произведения того или иного события, то эти условия достаточны и необходимы, а само событие осуществля­ется в этой деятельности вполне закономерно, во все­общем виде, в своей внутренней завершенности¹. При развитии практической деятельности, общест­венной по происхождению и способам выполнения, люди начинают воспроизводить в ней в принципе л ю-б ы е предметы природы, а также создавать такие предметы, которые заключены в ней лишь в потен­ции². Это становится возможным благодаря тому, что люди относятся к природе с позиции всего своего р о д а, всего человечества. Тот или иной предмет втягива­ется в их практику лишь на основе обществен-н ы х потребностей. Только через них природа стано­вится реальностью и для общественного производ­ства, которое преобразовывает предметы природы по их объектив н ы м законам, раскрывает их собственные возможности и внутреннюю завер­шенность³. К.Маркс и Ф.Энгельс писали в связи с этим следующее: «Практическое созидание предмет­ного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного родового существа... Животное, правда, тоже производит... Но животное производит лишь то, в чем непосредственно нуждается оно само или его детеныш; оно производит

¹ «...Мера вещи, которая в «естественном» виде, то есть в
самой по себе природе, никогда не выступает в чистом вы­
ражении, во всей ее «незамутиеиности»,...обнаруживается
только в результате деятельности человека, в реторте цивили­
зации, то есть в «искусственно созданной» природе» [124,
стр. 261-262].

² «...Поскольку в принципе человек может сделать все
предметом своего труда, он производит универсально...» [153,
стр. 142].

³ «Человек как субъект, — пишет С.Л. Рубинштейн, —
должен быть введен внутрь, в состав сущего, а проблема по­
знаваемости сущего и познающего совершается внутри него..
Проблема отношения человека к бытию в целом включает в
себя отношение к человеку, к людям, поскольку включает в
себя не только вещи, но и субъектов, личностей людей» [282,
стр. 351].

10*

односторонне, тогда как человек производит универ­сально... человек воспроизводит всю природу... Живот­ное формирует материю только сообразно мерке и по­требности того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить по меркам лю­бого вида и всюду он умеет прилагать к предмету соот­ветствующую мерку...» [187, стр. 566].

Проблема человека как меры вещей стояла еще в древности (Протагор и др.) и нередко приводила к субъективизму, когда сам человек рассматривался лишь как чисто природное существо. Ее решение стало воз-можным тогда, когда человека стали рассматривать как общественного человека. Обобществившееся человечество в меру своей универсальности способ-н о воспроизводить и осваивать предметы сообразно их собствен ной мерке и сути.

Универсальность практики, а также ее прямая во-площаемость в «очеловеченной природе», находящей здесь свою собственную меру (всеобщность), делают ее основой всех форм познания, в том числе и теоретиче­ского. Именно это обстоятельство было сформулиро­вано В.И. Лениным: «Практика выше (теорети­ческого) познания, ибо она имеет не только достоинст­во всеобщности, но и непосредственной действитель­ности» [173, стр. 195].

2. Идеальное как образ предмета. Своеобразие человеческой чувственности

Духовная деятельность вплетена в практическую жизнь общества, выступая в виде ее идеального отра­жения¹. Необходимость такого отражения заключена в самом общественном производстве и потреблении. «И

¹ «...Общественное бытие невозможно без (общест­венного) сознания. Сознание — не внешний придаток», — писал С.Л. Рубинштейн [282, стр. 361]. «...Идеальное сущест­вует как противоположное материальному. Но не в форме особых вещей, а как момент практического взаимодействия субъекта и объекта, форма деятельности субъекта» [153, стр. 158].

если ясно, — писал К.Маркс, — что производство пре­доставляет потреблению предмет в его внешней форме, то точно так же ясно, что потребление полагает пред­мет производства идеально, как внутренний образ, как потребность, как побуждение и как цель» [187, стр. 717—718]. Идеальное — это отражение предметной действительности в формах субъективной деятельности общественного человека (в его внутренних образах, побуждениях, целях), воспроизводящего этот предмет­ный мир. Оно обнаруживает себя в целенаправленном становлени и нужного предмета, осуществляе­мом в деятельности. Как отмечает Э.В. Ильенков, «форма внешней вещи, вовлеченной в процесс труда, «снимается» в субъективной форме предметной дея­тельности.., а затем... словесно выраженное представ­ление превращается в дело, а через дело — в форму внешней, чувственно созерцаемой вещи... В этом по­стоянно возобновляющемся цикличном движении только и существует идеальное, идеальный образ ве­щи» [119, стр. 222].

В этом цикличном движении «вещь — дело — сло­во — дело вещь», реализующемся в общественном про­изводстве и потреблении, философы-материалисты рассматривают последовательные превращения, начи­ная с вещи. Ее формы как материального объекта об­наруживаются человеком в практическом действии и лишь затем переходят в план идеального представления¹. «...Идеальное, — писал К.Маркс, — есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голо­ву и преобразованное в ней» [193, стр. 21].

Как же возникает чувственное представление, в форме которого выражается идеальное полагание предмета, т.е., говоря словами Э.В. Ильенкова, «форма вещи, но вне этой вещи» [119, стр. 221]? Проблема происхождения идеального весьма трудная, здесь еще мало точных психологических данных, но уже имею­щиеся сведения позволяют наметить общий путь

¹ Лмхтепберг остроумно заметил: «Чтобы увидеть новое, следует сделать нечто новое» [182, стр. 59].

«идеализации» предметно-практической деятельности. И на этом пути решающее значение имело принципи­альное изменение характера самой чувственности че­ловека по сравнению с чувственностью животных. Именно это изменение обеспечило чувственности че­ловека функцию связующего звена между собственно материальными действиями и представлениями — функцию исходной формы идеального полагания предметов, приведшей к развитию всех видов духовной деятельности человека, в том числе и мышления. В чем своеобразие человеческой чувственности?

Животным — даже самым высшим — присуще планирование лишь ближайших актов поведения на основе непосредственных образов восприятия среды. Эта среда независима от животных и существует во всей своей непосредственности. Внутри же предметно-преобразующей деятельности людей природные пред­меты выступают как нечто такое, что нужно чело­веку и что в преобразованной форме удовлетворяет его общественные потребности. «Первично даны, — писал С.Л. Рубинштейн, — не объекты созерцания, а объекты потребностей и действий» (цит. по [209, стр. 348]). 'Знания об окружающем фиксируются теперь в формах чувственно-предметной деятельности. Ведущим ее ор­ганом была, конечно, рука со способностью к осяза­нию и ко многим движениям. При взаимодействии с нею соответствующую ориентацию в предметном мире приобретали глаза и другие анализаторы. У органов чувств развивались такие формы деятельности, кото­рые обеспечивали планирование и регуляцию сложных приемов и манипуляций человека с предметами и средствами труда. Это, в свою очередь, привело к тому, что органы чувств стали наблюдать и выделять в пред­метах такие свойства и отношения, которые были важ­ны именно для подобной регуляции. Так, глаз, на­пример, стал выделять в предметах свойства, важные для обработки предметов в механическом отношении, при изменении их пространственной формы и т.д. Аналогичные требования труд предъявлял и к другим анализаторам.

Вот почему чувства человека стали не просто со­вершеннее, чем у животных, а существенно изменили свой характер. «Орел видит, — писал Ф.Энгельс, — значительно дальше, чем человек, но человеческий глаз замечает в вещах значительно больше, чем глаз орла. Собака обладает значительно более тонким обо­нянием, чем человек, но она не различает и сотой до­ли тех запахов, которые для человека являются опреде­ленными признаками различных вещей» [192, стр. 490]. Конечно, эти признаки стали значимы для человека лишь благодаря расширившейся практике обращения с вещами и ориентации в них. При этом работа органов чувств как бы «впитала» в себя — в своеобразной по­знавательной форме — цель и способы предметно-практической деятельности людей и соответствующие ей свойства вещей¹.

Постепенно мир предметов, создан н ы х че­ловечеством, и ориентация в них стали основой работы самих анализаторов. Это обстоятельство отчетливо вы­ражено в следующем положении классиков марксизма: «Лишь благодаря предметно развернутому богатству человеческого существа развивается, а частью и впер­вые порождается, богатство субъективной человеческой чувственности... Образование пяти внешних чувств — это работа всей до сих пор протекшей всемирной ис­тории» [187, стр. 593-594].

Трудовая деятельность — общественная по своей природа—связана с выделением людьми и передачей друг другу правил действия и соответствующих им све­дений о предметах. Все это оформляется в речи, благо­даря чему становится достоянием коллектива. Перво­начально люди ориентируются на те или иные сходные и повторяющиеся чувственно данные предметы, удов­летворяющие их потребности или могущие служить основой трудовых операций и распределения продук-

¹ «...Все внутреннее содержание и структура воспри­ятия, — отмечает С.Л. Рубинштейн, — носит на себе отпеча­ток того, что эти вещи являются объектами... деятельности...» [278, стр. 98].

тов. «На известной, весьма ранней ступени развития общества, — отмечал Ф.Энгельс, — возникает потреб­ность охватить общим правилом повторяющиеся изо дня в день акты производства, распределения и об­мена продуктов...» [190, стр. 272]. Предметы, вовле­ченные в трудовую деятельность, и их отношения вы­деляются из совокупности других вначале практически, а затем и «теоретически» в форме слов-наименований. «...После того как умножились, — писал К.Маркс, — и дальше развились тем временем потребности людей и виды деятельности, при помощи которых они удовле­творяются, люди дают отдельные названия целым классам этих предметов, которые они уже отличают на опыте от остального внешнего мира... Это словесное наименование лишь выражает в виде представления то, что повторяющаяся деятельность превратила в опыт... Люди только дают этим предметам особое (родовое) название, ибо они уже знают способность этих предме­тов служить удовлетворению их потребностей...» [191, стр. 377].

Таким образом, основой и критерием выделения классов предметов являются разные виды дея­тельности по удовлетворению тех или иных об­щественных потребностей — и чувственный образ предметов этих потребностей служит как бы «наглядным эталоном» для отнесения отдельных пред­метов в соответствующие классы, которым и дается родовое наименование. Если учесть, что при усложне­нии производства и распределения расширяется и ус­ложняется круг потребностей, то становится понят­ным, как все новые и новые наименования относились к предметам и средствам труда, к его отдельным ком­понентам, к разным сторонам производства и общест­венной жизни людей. И во всех этих случаях кри­терием выделения предметов, входящих в общий род, служила либо та или иная повторяющаяся трудовая операция, выполняемая на сходных предметах или со сходными средствами, либо образы предметов, удовле­творяющих некоторым общим правилам, например, хранения и использования продуктов, средств труда и т.п.

Эти критерии не могли быть «прихотью» отдель­ных индивидов, они должны были быть доступны и понятны всему коллективу, употребляющему наимено­вания и ориентирующемуся на основе связанных с ни­ми представлений¹. Иными словами, эти критерии п содержание представлений и слов должны быть обще­значимыми. Но такая общезначимость, казалось бы, сама по себе еще не означает о б ъ с к т и в н о с т и представлений, так как критерии и эталоны основаны на субъективных человеческих потребностях. Но это только на первый взгляд, так как речь идет о потреб­ностях всего рода², связанных с нуждами универсального производства, которое само требует ориентации людей на свойства предметов, обеспечивающие их объектив­но-закономерные изменения в соответствии с постав­ленными целями³. К.Маркс выразил это обстоятельство так: «Он [человек. — В.Д.] пользуется механическими, физическими, химическими свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей целью применить их как орудия воздействия на другие вещи» [193, стр, 190].

Так, первобытные люди могли вырубать каменные орудия требуемой формы и качества лишь потому, что сумели выделить определенный и вполне объективный

¹ «Основное, обобщенное и стабилизированное значение
вещи, которое она приобретает в системе общественной практи­
ки, фиксируется посредством слов а» [278, стр. 100].

² «...Возникает специфически человеческая форма со­
зерцания — способность видеть все то, что лично для меня,
как такового, абсолютно никакого корыстного интереса не
составляет, но очень важно и интересно с точки зрения со­
вокупного интереса всех других людей, их общего развития,
сточки зрения интересов рода» [124, стр. 241],

³ «Только объективные свойства предметов, — пишет
Г.Л. Курсанов, — становятся необходимыми для этих целей,
то есть объективными не только в смысле их независимости
от человека в самом их существовании, 'но и в смысле их
объективного значения для общественной практики людей,
независимо от субъективного произвола или случайного вы­
бора тех или иных свойств отдельным человеком» [162, стр. 29].

порядок твердости предметов, вступающих в механиче­ское взаимодействие. Этот порядок нельзя установить простым зрительным наблюдением или осязанием. Для этого требовалось столкновение разных пред-метов друг другом, а затем фиксация результатов та­кого взаимодействия в какой-либо шкале твердости, объективированной, например, в серии вещественных образцов, которыми мог пользоваться весь коллектив. Таким образом, перцептивная деятельность, будучи составным компонентом предметно-практических опе­раций человека, может воспроизводить в присущих ей формах способы выделения и оценки предметов, их свойств и отношений, которые являются объектами этих операций. Благодаря этому она может выполнять планирующую и регулирующую роль в со­вокупном процессе труда. Как классы предметов, вы­деляемые органами чувств, так и сами способы пер­цептивной деятельности получают устойчивые словес­ные наименования, которые становятся важным сред­ством организации самой деятельности органов чувств; Все это придает чувственности человека ряд специфи­ческих черт. Во-первых, сам круг воспринимае­мых предметов и способы их выделения определяются не индивидуальными особенностями человека, а воз­можностями и интересами общественного про­изводства и способами его реализации (индивид лишь присваивает и осваивает эти интересы и способы). Во-вторых, организация перцептивной деятельности происходит с помощью речи и вещественных эталонов. В-третьих, применение речи и эталонов позво­ляет опираться на представления о предметах не толь­ко в самом процессе труда, но и в ситуациях общения, а благодаря этому переработка представлений могла стать относительно самостоятельным ви­дом деятельности человека (она даже могла стано­виться особым занятием отдельных людей, которые уже не участвовали в материальном производстве). «...Планирующая работу голова, — указывал Ф.Эн-гельс, — уже на очень ранней ступени развития обще­ства (например, уже в простой семье) имела возмож-

ностъ заставить не свои, а чужие руки выполнять на­меченную ею работу» [192, стр. 493].

Эти черты работы органов чувств показывают, что по отношению к непосредственной практически-производственной деятельности она приобрела своеоб­разный теоретически й характер. «Глаз стал че­ловеческим глазом, — писали К.Маркс и Ф.Энгельс, — точно так же, как его объект стал общественным, чело­веческим объектом, созданным человеком для человека. Поэтому чувства непосредственно в своей практике стали теоретиками» [187, стр. 592].