Правосудие в действии

Недалеко от Кракова находится Освенцим, рядом с ним есть еще один лагерь смерти – Биркенау. Там, где заканчиваются железнодорожные пути, после войны была возведена виселица. Здесь был повешен бывший начальник лагеря[2].

Я никогда не мог понять этого. Одна жизнь и полтора миллиона! Одна сломанная шея против всех, кого истязали, морили голодом до смерти, просто убили в нацистских лагерях. Для меня эта казнь – оскорбление памяти о жертвах. Ценность их жизней, жизни каждого из тех, кто был зверски замучен равна одной полуторамиллионной ценности жизни начальника концлагеря.

Но что еще могло быть сделано? Этот вопрос мне задавали мои польские коллеги, когда, много лет назад, я высказал свои сомнения. Я смог дать тогда такой ответ: возможно, все-таки нужно было провести объективное разбирательство. День за днем те, кто выжил, должны были бы рассказывать подробно о том, что происходило с ними. Все жертвы получили бы возможность выразить свое отчаяние, гнев и желание отомстить. Начальник лагеря высказал бы свою позицию, свои доводы тогда и сейчас, перед лицом пострадавших и суда.

Что касается судьи, если бы он был свободным судьей, а не назначенным по всем правилам палачом, какое решение он вынес бы после всего этого?

Одна возможность, которой я отдаю предпочтение: он просто должен был обратиться к обвиняемому. И сказать примерно следующее: «Вы, несомненно, сделали это. Вы руководили убийством более чем миллиона человек. Вы виновны. Мы не можем себе представить, насколько Ваши поступки ломают все представления о нравственности. Мы слышали это. Каждый человек на земле узнает о ваших ужасных преступлениях. Ничего более не может быть сказано и сделано».

Я понимаю, что это невозможно. В начале 60-х я мне довелось беседовать с профессором Батавья в Варшаве. Он был специалистом по судебной психиатрии, однажды профессор Батавья разговаривал с начальником одного из крупных концлагерей (я не помню какого именно, возможно, это был Рудольф Гесс). Мы сравнили наши записи. Я после войны занимался исследованиями в той же области и интервьюировал охранников, которые пытали и убивали – во исполнение плана «Мрак и туман» – заключенных в лагерях на севере Норвегии. Мы обнаружили, что наш опыт оказался во многом схожим. Во-первых, никто из нас не столкнулся с чудовищами. Плохие новости для тех, кто надеется найти монстров, творящих зло: мы таких не нашли. Во-вторых, ни польское, ни норвежское общество не проявило особого интереса и желания ознакомиться с результатами наших исследований. Работы Батавья было запрещено публиковать, мои небольшие статьи просто игнорировались. Так продолжалось до тех пор, пока не выросло новое поколение, и я смог, наконец-то, опубликовать все свои материалы в виде книги.