Почему мы теребим нос?

Однажды поспорили животные – у кого нос лучше.

– Конечно, у меня, – сказал слон. – Я могу поднять им бревно весом в тонну и сумею переложить с места на место хрупкое куриное яйцо.

– Зато он серый, скучный, – возразил тюлень хохлач. – А мой нос в свадебную пору украшен большим ярко‑красным пузырем объемом до шести литров! Вот прибавь к одной трехлитровой банке еще такую же трехлитровую банку и вообрази, что все это торчит на носу! Все девушки передо мной так и падают (девицы‑тюленицы, конечно). Завидно, да?

– Ни капельки, – ответил морской червь немертина. – Зачем мне шестилитровый нос и девушка‑тюлень? Фу, как неприлично. Я скромный полуметровый червяк. Зато мой хобот длиной со все мое тело и работает орудием нападения. Проплывает мимо какая‑нибудь вкусная рыбка, я выбрасываю нос изо рта, он пронзает рыбку острием, в котором находится ядовитая железа… и всё, обед обеспечен.

– Подумаешь, у меня нос тоже больше тела, – сказал тукан, носатая птичка из Южной Америки.

– А у меня меньше, – вздохнула птица китоглав из Судана. – Зато толстый. Я им даже молодых крокодилов бью – а пусть не воображают! Арабы прозвали меня «абу‑маркуб» – «отец башмака». Хотя никакие башмаки из моих яиц не вылупляются, только птенчики.

– А у меня зато много носов, примерно 15 тысяч, – заявила пчела. – Они, конечно, не хоботы, а ямки на усиках, но нюхают очень качественно.

– А у меня на носу звезда, – похвастался американский крот звездорыл. – На кончике носа есть 22 отростка, собранные в звездочку, – очень нарядно! И ил разгребает – лучше не надо!

– А у меня правая ноздря отстоит от левой на два метра – потому что мой нос шире тела, – сказала акула молот. – Если бы так было у человека, то левая ноздря болталась бы у него где‑то далеко за левым плечом, а правая – за правым.

– Носом нюхать надо, а не размахивать и не рыб протыкать, – сказала собака. – Я всё могу вынюхать! Я по следу ловлю преступников и нахожу потерявшихся детей!

– Ой‑ой, задавака! – возмутился мотылек непарного шелкопряда. – По целому огромному следу! Я могу вынюхать свою невесту на расстоянии 10–11 километров! Я ее учую, даже если одна молекула ее пахучего вещества пролетит мимо меня со скоростью 60 сантиметров в секунду!

Слушал это человек, слушал да и загрустил. Чем ему похвастаться? Нос один, размеров средненьких, да и нюх, честно говоря, не ахти какой.

– А я… А у меня… А я зато… – забормотал он, а сказать‑то и нечего.

Звери замолкли, прислушались – интересно, чем человечий нос лучше других.

– А я… а я зато на носу очки ношу! – придумал наконец человек. – У вас такого точно нету!

Человек из этой сказки зря комплексовал насчет своего «неинтересного» носа. У наших носов есть особенность, о которую споткнулась традиционная теория эволюции: ноздри торчат вниз, а не вверх или вперед, как у остальных наземных животных. Ты уже читал об этом во второй главе. У большинства животных полость носа – как пещера, направленная вперед, чтобы на бегу было удобнее и быстрее принюхиваться. У нас – два колоколообразных «грота», расширяющиеся книзу. Это похоже на водолазный колокол, так как расширенный низ колокола позволяет создать достаточное давление в верхней его части, чтобы при погружении внутреннее пространство не полностью заполнилось водой. Наш нос – это приспособление не только для дыхания и нюхания, но и для погружения с головой при нырянии. У некоторых людей это приспособление работает плохо – если носовая перегородка искривлена. При нырянии они испытывают очень неприятные ощущения.

Водные животные имеют в носу особый «замочек» – мышцы, которые перекрывают ноздри при нырянии. Наземные животные таким устройством не обладают. А мы в процессе эволюции приобрели нечто среднее – наш нос не «запирается», но вода в него все‑таки не попадает. Перед тем как человек нырнет, он автоматически напрягает крылья носа – увеличивает полость своего «водолазного колокола». Или другой вариант: зажимает нос пальцами. Наши предки при виде наземной опасности зажимали пальцами нос и прыгали в воду – вот почему некоторые из нас теребят нос в минуту тревоги, колебаний. Еще мы в таких случаях чешем в затылке. Сторонник теории водного происхождения человека Виктор Тен считает, что это осталось в нашей памяти с давнего времени, когда в минуту опасности человек распускал волосы для того, чтобы в воде они изображали водоросли и маскировали от хищных птиц, нападавших с воздуха. Этот жест есть и у горилл – они тоже сохранили его с тех незапамятных времен.

Интересно, что размер нашего носа не постоянен. Конечно, его изменения не так велики, чтобы утром он был длиной 4 сантиметра, а к вечеру от усталости вытягивался до 10 сантиметров. Но немного он все же меняется. Это зависит от притока крови. Внутри носа есть пещеристая ткань. В ней много кровеносных сосудов, и чем больше притечет крови, тем больше станет нос. Это бывает при насморке, при аллергической реакции, при повышенной температуре и даже при гневе. Красавицы, не сердитесь! Когда вы злитесь, ваш нос увеличивается!

Полость носа сообщается с носовыми пазухами – это относительно большие пустоты в костях черепа, помогающие очищать и увлажнять воздух, которым мы дышим. При воспалительных процессах (фронтите, гайморите) пазухи иногда заполняются гноем. Это очень плохо, так как инфекция может попасть в мозг. Но все‑таки хорошо, что у нас есть эти полости. Если бы их не было, то шее пришлось бы стать в два раза толще, чтобы держать потяжелевшую голову.

В разных странах в разные времена к носу относились по‑разному. Например, у нас ковыряние в носу (ринотиллексомания) считается отвратительной привычкой. А в Макао и Гонконге весьма одобряется. В VI веке чихнувшего обычно поздравляли, так как считалось, что при чихании из организма изгоняется зло. Вообще‑то логично, ведь чихающий больной выгоняет из себя целую кучу микробов. Во время эпидемии чумы в XV веке папа римский издал приказ, что каждому чикнувшему надо говорить: «Да благословит вас Господь».

Нос – вечный работник. Ученые подсчитали, что человек вдыхает около 11 500 литров воздуха в день – а за год это около 4 582 200 литров.

Нюхают и люди, и животные примерно одинаково. Вот мама варит борщ. Молекулы тех веществ, которые булькают в кастрюле, испаряются в воздух кухни, оттуда разлетаются по всей квартире. Они вдыхаются нашим носом (или подбираются ногами, как у клеща, или оседают на усиках, как у пчелы) и попадают на чувствительные клетки. Сигнал от клеток идет по волокнам в головной мозг, в отдел, который так и называется – обонятельный мозг. В анализе запахов принимают участие разные «кусочки» коры головного мозга, в том числе и связанные с памятью (надо же вспомнить, что пахнет вкусной едой, а не противным нашатырем). Мы понимаем, что пахнет борщом и мама скоро позовет обедать.

Почти то же самое происходит при определении вкуса – молекулы пищи попадают на вкусовые клетки. У нас они находятся на языке, у мух – на ногах, а у рыб органы вкуса разбросаны по всему телу.

А вот с осязанием – немного по‑другому. В коже находятся датчики разных видов. Одни воспринимают боль, другие – температуру, третьи – прикосновение, четвертые – давление и так далее. Немного наособицу стоит щекотка. Это очень странное чувство – оно всем знакомо, а попробуй‑ка его опиши! Интересно оно еще тем, что человек может воздействовать сам на все кожные датчики – сам может произвести давление, причинить боль и так далее. А вот пощекотать сам себя не может.

Давай сделаем опыт! Попробуй пощекотать себя… Заметил, кожа ощущает только прикосновение и давление. Не щекотно. Почему? Мозжечок, ответственный за движение, передает сигнал в другие отделы мозга о том, что ты собираешься сделать. И неожиданного ощущения не получается: мозг знает, что ты задумал.

Наша кожа – самый большой орган чувств, ведь датчики ощущения, боли, давления находятся повсюду. Но человек в этом отношении отстает от животных. Его усы и борода в осязании роли не играют. А у животных это – чувствительные волоски, называющиеся вибриссы. Мы передвигаемся в темной комнате, выставив вперед руки, чтоб не наткнуться на что‑нибудь. А у кошек для этой же цели служат вибриссы. Киты «на ощупь» ищут ночью планктон, растопырив свои усищи. А моржи так старательно щупают вибриссами морское дно, что к старости их усы стираются напрочь.

Впрочем, разговор о коже и том, что на ней, требует отдельной главы.