Глава VIII Экспедиция 1101–1103 гг. 8 страница

Гефсиманский сад

С другой стороны, Запад, утомленный столькими усилиями, столькими чудесными подвигами, которые ни к чему не привели, казалось, был не очень расположен помогать Святой земле. В это‑то время Целестин III, на призыв которого отозвались и отправились на Восток Ричард Львиное Сердце, Филипп‑Август III и Фридрих Барбаросса, задумал возбудить снова воинственный энтузиазм христиан. В красноречивом бреве, в котором он объявлял о смерти Саладина, он убеждал всех верующих принять крест и вооружиться; осквернение Святых мест, угнетение христиан на Востоке, дерзость и все возрастающая наглость сарацин – таковы были причины, на которых он основывал свои апостольские увещания. Папа очень желал, чтобы Ричард опять отправился на Восток, но Ричард опасался Филиппа‑Августа; Филипп‑Август, со своей стороны, побаивался Ричарда; оба монарха на призыв папы ответили торжественным уверением в своей преданности делу Иисуса Христа, но остались в своих владениях; высшее сословие и народ последовали их примеру. У Целестина осталась одна надежда на Германию. Хотя император Генрих VI был отлучен от церкви святым престолом за удержание Ричарда в заключении, папа все‑таки послал к нему легатов, уполномоченных напомнить ему о примере его знаменитого отца, Фридриха; Генрих, у которого было больше честолюбия, чем благочестия, сообразил, что священная экспедиция может оказаться благоприятной для завоевания Сицилии и даже для замышляемого им покорения Греции. Он принял римских легатов с большим почетом и проповедовал крестовый поход на общем сейме в Вормсе. Красноречие главы империи и говоривших после него епископов так воспламенило умы, что и знатные люди, и простолюдины не могли не «признать в этом перста Божия». Генрих в присутствии своего двора облачился в одежду крестоносца; множество знатных германских владетелей приняли крест, иные ради угождения Богу, другие – в угоду императору; во всех провинциях Германии нашлись воины для священной войны. Генрих VI возвестил о своем намерении вести на Восток крестоносцев; но так как война, которую он хотел вести с Сицилией, уже началась, то его очень легко было убедить остаться в Европе. Он выступил во главе армии в Неаполитанскую область. Две же другие армии крестоносцев, одна под предводительством герцога Саксонского и Брабантского, другая под предводительством епископа Майнцского и Валерана графа Лимбургского, сели на суда и отправились на Восток. Первые крестоносцы, прибывшие в Палестину, захотели нарушить перемирие с сарацинами, между тем как местные христиане желали его сохранения. Это повело к оживленным прениям, в которых, с одной стороны, ставилась в упрек неразумная опрометчивость, могущая погубить все дело, а с другой стороны – трусливое благоразумие, которое не осмеливалось восстать на защиту своего дела. Германцы сами начали войну. Среди смут и опасностей этой новой войны христианам пришлось, сверх того, оплакивать смерть Генриха Шампаньского, упавшего из окна своего дворца. И другое несчастье постигло христиан: Малик‑Адил при первых военных действиях со стороны крестоносцев осадил Яффу, взял город приступом, и все население погибло от меча сарацин.

Христианская армия, усилившаяся ежедневно прибывавшими германскими пилигримами, выступила тогда из Птолемаиды и направилась против неверных. Решено было приступить к осаде Бейрута, где мусульмане держали множество пленных и хранили большую добычу, захваченную в покоренной стране; Малик‑Адил выступил навстречу христианам. Обе армии сошлись на берегах Элевтера (ныне Нахр‑эль‑Кебир), между Триполи и Тортозой; победа осталась за крестоносцами. Сарацины покинули несколько прибрежных городов, и Бейрут, слабо защищенный, без битвы подчинился власти воинов Креста. Во всех христианских городах были отслужены благодарственные молебствия, и, в упоении от этого первого успеха, только и шли толки о походе в Иерусалим.

Между тем как крестоносцы заняты были войной в Сирии, Генрих VI пользовался всеми средствами и всеми силами, предоставленными ему по случаю крестового похода, чтобы закончить покорение королевства Неаполитанского и Сицилийского. Он женился на Констанции, дочери Рожера, и на этом основании заявил свои права, с оружием в руках, на престол и на наследство государей Нормандских; сначала ему пришлось бороться с Танкредом, сыном Рожера, которого высшее сословие Сицилии избрало своим королем; но по смерти последнего королевство, оставшееся без короля, раздираемое множеством партий, было со всех сторон открыто для вторжений германцев. При этом завоевании Генрих VI действовал более посредством палачей, чем солдат, и ужас казней довершил то, что было начато победами.

Новый владетель Сицилии, залитый кровью христиан и все еще отлученный от церкви, прославлял себя, тем не менее, как первого между воинами Иисуса Христа; так как ему больше нечего было делать в Сицилии, он занялся войной с сарацинами. Он послал во все провинции своей империи письменный приказ ускорить выступление в поход тех, кто принял крест, но оставался еще дома. В послании своем Генрих обещал содержать армию в течение года и выдать по 30 унций золота всем крестоносцам, которые дослужат до конца священной войны. Конрад, епископ Хидельсхаймский, канцлер империи, сопровождавший Генриха VI и помогавший ему советами во время войны в Сицилии, должен был вести в Сирию эту третью армию пилигримов.

Прибытие в Палестину такого сильного подкрепления удвоило силы и рвение христианских воинов; теперь можно было начать осаду Иерусалима; но наступала зима, и решено было дождаться весны, чтобы начать осаду, которая могла затянуться и сделаться опасной. С другой стороны, все другие палестинские города снова подчинились власти христиан. Решено было употребить все силы крестоносцев на осаду укрепления Торонского, грозного замка, выстроенного на горах Ливанских, в нескольких милях от Тира; здешний мусульманский гарнизон постоянно угрожал Галилее и приморским равнинам. Когда армия собралась под стенами Торона, то тут только замечены были все трудности осады; стрелы и камни, метаемые машинами, едва могли достигать укреплений и башен, между тем как бревна и обломки скал катились с высоты укрепления, производя опустошение в рядах христиан. Непомерных трудов стоило крестоносцам раскопать землю и пробить себе путь через скалистую гору, на которой был выстроен замок Торонский; на эту трудную работу употреблены были рабочие из гоцларских рудников, последовавшие за пилигримами в Сирию. Осаждающим удалось наконец укрепиться у самых стен; с помощью своих машин они могли поколебать стены и провести подкопы под основание башен. Осаждаемые, не надеясь на возможность дальнейшего сопротивления, предложили капитуляцию. В это самое время возникли между христианами такие раздоры, каких еще не бывало с самого начала крестовых походов. Депутаты, посланные в лагерь крестоносцев, не знали сначала, к кому из вождей они должны были обратиться.

Генриха, палатина Рейнского, герцога Саксонского и Брабантского, слушались только одни их солдаты; канцлер Конрад занимался только введением роскоши, неизвестной в лагере; военные же труды были не по его ленивому характеру. Христиане палестинские с самой смерти Генриха Шампаньского не имели вождей, которые руководили бы ими. Мусульманские депутаты были приняты в собрании, волнуемом самыми различными страстями. Сарацины предлагали покинуть крепость и просили только пощадить их жизнь и оставить им свободу. Когда начались рассуждения по поводу этого предложения, то одни приняли его с радостью, а другие хотели взять город приступом. Но так как мнение последних не было преобладающим, то они дошли до того, что посоветовали осажденным защищаться. Вместе с тем, они обращались к христианским воинам и говорили им, что предстоит заключение постыдного договора с неверными. Когда депутаты возвратились в крепость, они повторяли, что слышали, и рассказали также о несогласиях, возникших между христианами. С этой минуты осаждаемые забыли, что стенам их угрожает падение; они поклялись скорее умереть, чем сдаться. Отчаяние придало им силы; они сделали несколько удачных вылазок. Между крестоносцами была одна партия, которая защищалась, другая же как будто и забыла об осаде. Скоро пришла весть, что Малик‑Адил приближается с армией; эта весть распространила ужас и была как бы сигналом отступления, которое произошло в величайшем беспорядке; христианская армия, которую ожидала полная победа, возвратилась, таким образом, в Тир, обращенная в бегство побежденным врагом. Дух раздора все усиливался между крестоносцами, которые упрекали друг друга в позоре своего бегства. Дело дошло до того, что христиане сирийские и крестоносцы германские не могли оставаться под одними знаменами.

Однако же приближение мусульманской армии возбудило мужество в воинах Креста. В битве близ Яффы победа осталась за тевтонскими крестоносцами. В то же время Амальрик, преемник Ги Люсиньяна в королевстве Кипрском, был призван царствовать над тем, что оставалось от королевства Иерусалимского, и прибыл сюда, чтобы разделить с Изабеллой, вдовой Генриха Шампаньского, малозначащие почести королевского достоинства. Явилась надежда, что согласие восстановится и что крестовый поход кончится лучше, чем начался. Но, между тем как праздновали свободу Амальрика, пришла весть о смерти императора Генриха VI; эта неожиданная новость изменила все дело и внезапно положила конец священному походу. Князья и владетели германские только и думали о возвращении в Европу; из всех князей, прибывших с Запада для защиты дела Господня, одна только королева Венгерская оказалась верной своим обетам и осталась со своими рыцарями в Палестине.

Этот четвертый поход, в котором все силы Германской империи разбились о стены одной крепости на Ливане и который представляет нам странное зрелище священной войны, веденной отлученным от церкви монархом, не ознаменован в истории столькими чрезвычайными событиями и великим бедствиями, как предыдущие экспедиции. У воинов Креста не было недостатка ни в рвении, ни в мужестве во время опасности, но имя Иерусалима уже не воспламеняло более энтузиазма пилигримов. В прежних священных войнах было более религиозного чувства, чем политики; в этой же, можно сказать, главную роль играла политика, а не религия. В то время как христиане возносили к Богу молитвы об успехе похода, двигателем и главой которого был император Генрих VI, этот государь вел безбожную войну и опустошал христианскую страну, чтобы подчинить ее своей власти. Мы увидим впоследствии, какие смуты среди христианских народов произвело это покорение Сицилии и какую ужасную вражду вызвало оно между сыновьями Генриха VI и преемниками Целестина.

Глава XIX Пятый крестовый поход [3]. – Организатор похода Фульк Нельиский. – Переговоры вождей крестового похода с Венецией о флоте. – Дож Венецианский принимает крест. – Осада Зары. – Разногласия между крестоносцами. – Алексей, сын Исаака, обращается к помощи крестоносцев. – Выступление армии в Константинополь. – Нападение крестоносцев на Константинополь (1202–1204)

лачевный исход последнего крестового похода и столько бедствий без всякой славы поумерили религиозное рвение и воинственное благочестие христиан. Никогда в Европе не было так мало заботы об освобождении Иерусалима. Среди общего равнодушия один только человек был тронут жалобами, доносившимися из‑за моря, и сохранил надежду спасти христианское население на Востоке.

Иннокентий III, достигший 33‑летнего возраста, был только что избран папою, и едва вступил он на престол, как начал стараться вновь воспламенить священный огонь крестовых походов; в послании к епископам, духовенству, высшему сословию и простому народу во Франции, Англии, Венгрии и Сицилии папа возвещал волю, угрозы и обетования Бога христианского. «Если Бог принял смерть ради человека, – прибавлял Иннокентий в заключение своего послания, – то неужели человек побоится умереть для Бога? Неужели он откажется пожертвовать своей мимолетною жизнью и тленными благами этого мира Тому, Кто предлагает нам сокровища вечной жизни?» Легаты, посланные римским двором, обещали отпущение грехов и особенное покровительство церкви всем тем, кто примет крест и вооружится или кто будет доставлять одежду и содержание воинству Христову. В церквах были расставлены кружки для приема приношений от верующих; священникам было вменено в обязанность влиять на свою паству во время исповеди и возбуждать раскаяние грешников и сочувствие их в пользу крестоносцев и христиан на Востоке.

Проповедуя крестовый поход, Иннокентий III сначала не имел успеха по многим причинам. Оттон Саксонский и Филипп Швабский оспаривали друг у друга германскую корону; папа объявил себя на стороне Оттона и угрожал громами церкви приверженцам Филиппа; вся Германия была вовлечена в эту великую распрю, и никто не принял креста. В это время Филипп‑Август состоял под проклятием Рима за свой незаконный союз с Агнессою Меранийской; Франция, на которую глава церкви только что наложил интердикт, не могла обратить своего внимания на христианские колонии на Востоке. Римский двор ждал в особенности, чтобы Ричард стал во главе крестового похода. Английский король устроил в Лондоне турнир, на котором сам проповедовал священную войну; но, в сущности, этот государь не имел намерения возвращаться на Восток, и хотя он часто возобновлял обещание снова отправиться на битву с неверными, но до самой смерти воевал только с христианами.

Между тем, один священник из Нельи‑на‑Марне приобрел большое влияние на народ своим красноречием и чудесами. Самые ученые проповедники становились в ряды его учеников и говорили, что «Святой Дух глаголет его устами»; он воспламенял по своему желанию страсти толпы, и даже до дворцов государей доносились возвещаемые им «громы евангельских угроз». Иннокентий III обратил внимание на Фулька и возложил на него миссию, которую исполнил за 50 лет перед тем св. Бернар.

Для дела Иисуса Христа нужны были в особенности пример и мужество государей и баронов. В Шампани был объявлен турнир, на котором должны были присутствовать самые доблестные воины Франции, Германии и Фландрии; поэтому Фульк приехал в замок Экри‑сюр‑Эн, где назначено было собраться рыцарям. Среди мирского веселия рыцарства послышались вдруг жалобные стоны Сиона, выраженные красноречием Фулька. Когда оратор Креста заговорил об Иерусалиме, плененном сарацинами, то рыцари и бароны забыли бой на копьях, и ломание копий, и блистательные состязания, и подвиги, «и даже присутствие дам и девиц, раздававших награды отличившимся». Во главе владетельных князей, принявших участие в крестовом походе, были Тибо граф Шампаньский и Людовик граф Шартрский и Блуаский. Их примеру последовали граф де Сен‑Поль, графы Готье и Жан Бриеннские, Манассия Лилльский, Ренар де Дампьерр, Матье де Монморанси, Гуго и Роберт де Борн, графы Амьенские, Рено Бульонский, Готфрид Першский, Рено Монмерльский, Симон Монфорский и Готфрид де Виллегардуэнь, маршал Шампаньский, который оставил нам реляцию об этом походе на наивном языке своего времени.

Фландрское дворянство также захотело выразить свое усердие к освобождению Святых мест; граф Балдуин поклялся в храме св. Донациана Брюггского отправиться в Азию для битвы с сарацинами; Мария графиня Фландрская пожелала сопровождать своего супруга; примеру Балдуина последовали оба его брата, Евстафий и Генрих, графы Саарбрукский и Геннегау, и Конон Бетюнский, известный своей храбростью и красноречием. Главные вожди крестового похода, собравшись сначала в Суассоне, а потом в Компьене, избрали предводителем священной экспедиции Тибо графа Шампаньского. На том же собрании было принято решение отправить армию крестоносцев на Восток морским путем и с этой целью послать шесть депутатов в Венецию, чтобы выпросить у республики суда, необходимые для переправы войска и лошадей.

Маршал Шампаньский, бывший в числе депутатов, подробно рассказывает о переговорах рыцарей Креста с дожем и народом венецианским. Депутаты были приняты с восторгом девяностолетним дожем Дандоло, старость которого состояла только в опытности и добродетели, но сердце которого еще воспламенялось при одном имени отечества и славы. Дандоло обещал доставить крестоносцам суда для 4500 рыцарей, 20 000 человек пехоты и продовольствие для всей христианской армии в продолжение девяти месяцев. Он предлагал, сверх того, от имени Венеции вооружить 50 галер с условием, чтобы венецианцам была предоставлена половина будущих завоеваний крестоносцев. Рыцари и бароны со своей стороны обещали уплатить республике 85 000 серебряных марок. Этот договор, обсужденный и одобренный на советах дожа и патрициев, был представлен на утверждение народа, собравшегося в соборе св. Марка. Маршал Шампаньский, говоривший от имени знатных владетелей и баронов Франции, заклинал венецианцев иметь сострадание к Иерусалиму, который был в пленении у турок. «Князья и бароны, – сказал он в заключение, – поручили нам припасть к ногам вашим и не подыматься до тех пор, пока вы не исполните мольбы нашей». При этих словах депутаты преклонили колена и протянули умоляющие руки к собравшемуся народу; тогда 10 000 голосов слились в одном восклицании: «Мы на это согласны, мы на это согласны!».

Когда депутаты возвратились в Шампань, они нашли Тибо опасно больным. Узнав о договоре, заключенном с венецианцами, молодой князь был так обрадован, что, забывая о болезни, удерживавшей его в постели, захотел облечься в доспехи и сесть на коня, «но, – прибавляет Виллегардуэнь, – это было великим горем и несчастьем; болезнь развилась и усилилась до такой степени, что он приступил к завещанию и разделу своего имущества и уже не садился на коня». В скором времени Тибо скончался, и бароны избрали Бонифация маркиза Монферратского, «князя доблестного, одного из самых искусных во владении оружием и в военном деле». Бонифаций приехал в Суассон, где и принял крест из рук священника Нельиского и был провозглашен вождем крестового похода в церкви Божьей Матери в присутствии духовенства и народа.

Весной 1202 г. все принявшие крест отправились в путь, «не без того, чтобы многими слезами не было оплакиваемо их отбытие». Граф Фландрский, графы Блуаский и де Сен‑Поль, маршал Шампаньский и множество рыцарей фламандских и шампаньских перешли через Альпы и прибыли в Венецию. Вскоре после их прибытия сюда нужно было уплатить республике условленные 85 000 марок. Крестоносцы, если бы они даже отдали все, что имели, могли бы уплатить не более третьей части такого значительного долга. Тогда дож собрал народ и объявил ему, что недостойно прибегать к строгому взысканию с пилигримов Иисуса Христа; а крестоносцам было предложено помочь республике подчинить город Зару, восставшую против Венеции. Бароны, которым открывалась таким образом возможность уплатить свои долги победами, приняли с радостью это условие. Однако же многие пилигримы вспомнили, что они клялись сражаться с неверными и потому не могут обратить своего оружия против христиан. Папский легат Петр Капуанский почитал святотатством предприятие, в которое хотели вовлечь воинов Креста. Чтобы победить все колебания и рассеять все опасения, дож решил принять личное участие в трудах и опасностях крестового похода и убедить своих соотечественников объявить себя товарищами по оружию крестоносцев. В одном народном собрании Дандоло попросил позволения встать в ряды крестоносцев и прикрепил крест на свою дожескую шапку; многие венецианцы последовали его примеру и поклялись умереть за освобождение Святых мест; крест пилигримов сделался знаком союза между венецианцами и французами и слил их, так сказать, в один народ; с этих пор стали менее слушать тех, кто говорил от имении папы, и пилигримы выказали столько же усердия в экспедиции против Зары, как и народ венецианский.

В то время, когда крестоносцы готовы были к отплытию, внезапно приключилось, говорит Виллегардуэнь, «большое чудо, неожиданное и самое странное, неслыханное событие». Исаак Ангел, император Константинопольский, был лишен престола братом своим Алексеем, ослеплен и брошен в темницу; сын Исаака, убежав из своего заточения, прибыл на Запад, чтобы умолять о сострадании христианских государей. После напрасного обращения к Филиппу Швабскому и к папе он перенес свои упования на крестоносцев, этих избранных воинов Запада. Посол Исаака произвел сильное впечатление на баронов и венецианцев. Но так как все уже было готово для экспедиции в Зару, то решение этого дела было отложено до более благоприятного времени.

Зара не могла долго сопротивляться силам французских крестоносцев и венецианцев; осада, продолжавшаяся не более двух недель, не замечательна и не возбуждает внимания ничем, кроме несогласий, возникших по ее поводу между крестоносцами. Многие пилигримы, как это уже было в Венеции, с жаром восстали против завоевания христианского города; жалобы недовольных поддерживались и неоднократными осуждениями главы церкви, который настойчиво напоминал крестоносцам их клятвы, значение и цели крестового похода. Папа с горечью упрекал венецианцев в том, что они вовлекли христовых воинов в мирскую и несправедливую войну; в письмах своих он убеждал одновременно и баронов, и рыцарей раскаяться в своих действиях и исправить ущерб, нанесенный жителям Зары. Тем не менее, венецианцы разрушили укрепления города, взятого приступом; что касается французских баронов, то они отправили в Рим депутатов, чтобы испросить прощение папы. Иннокентий, тронутый их покорностью, отозвался на нее с кротостью, дал им отпущение грехов и благословил их, как детей своих; в письме своем к ним он увещевал их отправиться в Сирию, «не оглядываясь ни направо, ни налево», и позволял им переправиться через море с венецианцами, которых он перед тем отлучил от церкви, «но только по необходимости и с болью сердечною».

Блондель узнает голос пленного Ричарда

Передовое войско крестоносцев

Скоро после этого прибыли в Зару послы Филиппа Швабского, чтобы исходатайствовать у воинов Креста великодушную помощь молодому принцу Алексею, сыну Исаака; принц‑изгнанник обещал продовольствовать целый год армию и флот пилигримов и уплатить 200 000 серебряных марок на военные расходы; сверх того он обещал подчинить греческую церковь римской и уничтожить все преграды между Востоком и Западом, воздвигнутые отпадением одной церкви от другой. Когда приступили к переговорам по поводу этих блистательных предложений, крестоносцы, которые восставали против осады Зары, удивлялись тому, что Бог и Алексей поставлены на одни весы и что приходилось выбирать между наследием Иисуса Христа и наследием Исаака; без сомнения, похвально было увлекаться великодушным сочувствием к несчастию, но разве великие бедствия Святой земли не дают ей еще большего права на помощь? Не следует ли при этом принять в соображение опасности и трудности подобного предприятия? Эти недоумения и опасения благочестивейших пилигримов не могли удержать баронов, которых привлекала сама перспектива опасностей и особенно чудесные приключения экспедиции. Подобные соображения не могли влиять и на венецианцев, которые горели нетерпением уничтожить конторы пизанцев, основанные в Греции, и видеть свои суда, с торжеством вступающие с Босфор. Итак, на совете решено было принять предложение Алексея и отправить армию Креста на судах в Константинополь в первые весенние дни 1203 г. Как только папа узнал о решении крестоносцев, он обратился к ним с самыми горькими обвинениями и укорял их за то, что они, подобно жене Лота, оглядываются назад на пути своем. Иннокентий заключал письмо лишением их своего благословения и угрожал им Божьим гневом. Вожди крестового похода были искренно огорчены неодобрением верховного владыки, но, тем не менее, не отказались от своего решения; они убеждали себя, что победами они оправдаются в глазах папы и что он признает тогда в их завоеваниях выражение Божьей воли.

Крестоносцы уже были готовы сесть на суда, когда сын Исаака явился лично в Зару; он возобновил обещания, сделанные от его имени, и получил обещания крестоносцев. Рыцари Креста были, без сомнения, удивлены отсутствием посланников или посланий от государя, царствовавшего тогда над греками; похититель престола Исаака не сделал ни одного шага, чтобы предупредить готовую вспыхнуть войну, и, если верить греческим историкам, он не предпринял даже ничего, чтобы защитить свою империю от угрожающей ей опасности; отдаленные слухи о силах крестового похода, направленного против него, нисколько не смутили ни его, ни его народа. Армия пилигримов вступили в море в последних числах апреля; она высадилась в Дураццо и Корфу, где молодой Алексей был провозглашен императором. Во время пребывания в Корфу воспоминание крестоносцев о Иерусалиме, сделавшемся предметом раздора между ними, возобновило несогласия, возникшие в Заре. Многие воины Креста хотели покинуть своих товарищей, но те бросились к ногам несогласных и удержали их, при восклицании «Благодарим!».

Флот с пилигримами отошел из Корфу 24 мая, накануне дня св. Пятидесятницы; он приблизился к берегам Пелопоннеса, обогнул мыс Тенарон (Матапанский) и остановился перед Андросом и Негропонтом. Идя под всеми парусами, сопутствуемые постоянно благоприятным ветром, крестоносцы вошли в Геллеспонт, прошли мимо берегов Троады, запаслись продовольствием в городе Абидос, или Авис, как его назвал маршал Шампаньский. Переплыв через Пропонтиду, или Мраморное море, флот бросил якорь 23 июня у мыса Сан‑Стефано; тут бароны и рыцари высадились на берег, и взорам их представился царь городов со своими высокими стенами и башнями. На другой день, когда флот, пробираясь по проливу, подошел под стены Константинополя, не было ни одного между этими гордыми воинами Запада, «чье сердце не дрогнуло бы» и чья рука не протянулась бы к мечу. Армия пилигримов пристала сначала к Халкедону, а потом к Скутари. Здесь уже, в самом дворце императоров, Николай Росси, посланный похитителем престола Алексеем с приветствием к баронам и рыцарям, спросил их, зачем они пожаловали в чужую империю. «Земля, на которой мы стоим, – отвечал Конон Бетюнский, – принадлежит императору Исааку, незаконно лишенному ее; она принадлежит этому молодому государю, который находится теперь между нами. Если ваш господин желает загладить свою вину, то скажите ему, что мы ходатайствуем за молодого государя; если же нет, то берегитесь возвращаться!»

После такого ответа, данного Николаю Росси, все вожди крестоносцев сели на коней и стали держать совет на обширной равнине, где теперь Скутарийское кладбище. Было решено, что армия переправится через пролив и высадится на правом берегу Босфора. В десятый день их прибытия, 6 июля, трубы подали сигнал и вся армия села на суда, чтобы переплыть пролив. Похититель престола Алексей, стоявший с 70‑тысячным войском у подошвы Фигового холма, или Перы, не посмел дожидаться крестоносцев и возвратился в город, прежде чем они высадились на берег. Вскоре знамена Креста уже развивались на Галатской башне и по всему западному берегу Босфора; в то же время цепь, запиравшая вход гавани, или Золотого Рога, была разбита, и флот крестоносцев бросил якорь в константинопольской гавани.

Глава ХХ Первая осада Константинополя латинянами. – Бегство похитителя престола Алексея. – Исаак и его сын восстановлены на императорском престоле. – Договор с крестоносцами. – Смуты и восстания в Константинополе

владев Галатой и гаванью, крестоносцы помышляли теперь о том, чтобы сделать нападение на императорский город и со стороны моря; венецианский флот двинулся в самую глубь гавани; французские крестоносцы, разделившись на шесть батальонов, перешли через реку Кидарис и расположились лагерем между дворцом Влахернским и замком Боэмунда, бывшим тогда монастырем, защищенным стенами. Маршал Шампаньский, описывая осаду, говорит, что рыцарям и баронам удалось осадить только одни из константинопольских ворот, и «это было большое чудо, ибо на четырех человек западных приходилось двести городских обывателей».

Крестоносцы раскинули свои палатки на самой оконечности мыса, близ того места, где венецианский флот был расположен в боевом порядке; они не имели ни минуты покоя и проводили дни и ночи под оружием. Неприятель делал частые вылазки и толпился на укреплениях; латиняне встречали его повсюду и, несмотря на свое мужество, с недоумением отступали пока перед его численностью. Венецианцы на своих кораблях сражались при более выгодных условиях. Во время одного общего приступа Энрико Дандоло, который, «будучи старым человеком», захотел дать пример своим товарищам, велел высадить себя на берег; вдруг, как бы водруженное невидимой рукой, является на одной из башен знамя св. Марка; вслед за тем 25 башен оказываются во власти осаждающих; победители преследуют греков до самого города и поджигают ближайшие к укреплениям дома; в то же время похититель престола, побуждаемый народом, садился на коня, а императорское войско выходило из трех разных ворот, чтобы сразиться с французскими крестоносцами; эта армия, состоявшая из 60 батальонов, была вчетверо многочисленнее войска латинян. Бароны и рыцари укрылись за своими укреплениями, где и ожидали, не без некоторого страха, сигнала страшной битвы; венецианцы, узнав об опасном положении французских воинов, прерывают свои победоносные действия и спешат на помощь своим товарищам по оружию. Видя, что пилигримы действуют соединенными силами, похититель престола Алексей не осмеливается нападать на них в их ретраншаментах и велит трубить отступление. Потерянное большое сражение не могло бы распространить большего ужаса в городе, чем это отступление без всякой битвы… Император, точно он остался без войска и как будто греки покинули его, искал только спасения своей жизни и на следующую ночь отплыл со всеми своими сокровищами, надеясь найти убежище в каком‑нибудь уголке своей империи.