Метаморфозы

I.

Позже станут ссылаться на смерть сестры, на рак, пожравший ее двенадцатилетнюю жизнь, на опухоли мозга размером с утиное яйцо, и на семилетнего сопливого мальчика, стриженного ежиком, который широко распахнутыми карими глазами смотрел, как она умирает в белой больнице, и утверждать: «С этого все началось», – и возможно, так и было.

В биографическом фильме «Перезагрузка» (_ реж. Роберт Земекис, 2018), перебивкой его показывают подростком, на глазах у которого в больничной палате умирает от СПИДа учитель биологии. Они говорят о препарировании лягушки.

– Но зачем же резать? – спрашивает юный Раджит, и музыка звучит наплывом. – Не лучше ли оставить ее жить?

Учитель, роль которого исполнил ныне покойный Джеймс Эрл Джонс, вначале как будто пристыжен, но потом его словно воодушевляет какая-то мысль, и он кладет руку на костлявое плечо мальчика.

– Ну, если кто и сможет решить задачу, так это ты, Раджит, – говорит он, и голос его тонет в басовом наигрыше.

Мальчик кивает и смотрит на нас с решимостью, граничащей с фанатизмом.

Только в жизни ничего этого не было.

II.

Серый ноябрьский день, Раджит, высокий сорокалетний мужчина; обычно он носит очки с темной оправой, но в настоящий момент он их снял. То, что он без очков, подчеркивает его наготу. Он сидит в ванне, словно не замечая, что вода уже остыла, и репетирует заключительную часть своей речи. В повседневной жизни он слегка сутулится, но теперь выпрямился и взвешивает каждое слово, прежде чем его произнести. Он не умеет выступать на публике.

Бруклинская квартира, которую он снимает вместе с другим ученым и архивариусом, сегодня пуста. Его член в прохладной воде сморщился и стал похож на орех.

– А это означает, – громко и медленно произносит он, – что в войне с раком мы победили.

Он выдерживает паузу, выслушивая вопрос воображаемого репортера из дальнего угла комнаты.

– Побочные эффекты? – отвечает он самому себе, и голос его эхом отдается в ванной. – Да, они есть. Но насколько мы смогли установить, ничего такого, что вызвало бы необратимые изменения.

Он выбирается из обшарпанной фарфоровой ванны, голый идет к унитазу, и его выворачивает: страх перед выступлением пронзает его, как разделочный нож. Когда рвать больше нечем и спазмы прекращаются, Раджит полощет рот, одевается и отправляется на метро в Манхэттен.

III.

Это открытие, позже напишет журнал «Тайм», может «изменить саму основу медицины столь же фундаментально, как это случилось после открытия пенициллина».

– Что если, – говорит Джефф Голдблюм, играющий в фильме взрослого Раджита, – научиться перезагружать генетический код? Столь много бед бывает лишь потому, что тело забыло, что следует делать. Все дело в коде. Программа глючит. Что если… внести в нее корректировки?

– Ты сошел с ума! – говорит ему в фильме хорошенькая блондинка, его подруга. В реальной жизни у него нет подруги; в реальной жизни у Раджита время от времени случается платный секс с молодыми людьми из эскорт-агентства «Аякс».

– Послушай, – говорит Джефф Голдблюм, и у него это получается лучше, чем у настоящего Раджита, – это похоже на компьютер. Вместо того чтобы пытаться устранить один за другим глюки, возникшие из-за сбоя в программе, можно переустановить программу. Вся информация при этом сохраняется. Мы приказываем нашему телу перепроверить все РНК и ДНК, то есть заново ее считать. И перезагрузиться.

Актриса улыбается и останавливает его поцелуем, игривым, и выразительным, и страстным.

IV.

У женщины рак селезенки, лимфоузлов и брюшной полости: поражение лимфообразующих тканей. Еще у нее пневмония. Она согласилась на предложение Раджита испытать на себе действие препарата. Ей известно, что требование вылечить рак в Америке незаконно. Совсем недавно она была толстой. Теперь она теряет в весе и напоминает Раджиту снеговика на солнце: с каждым днем она тает, и с каждым днем, он чувствует, у нее все меньше решимости.

– Это не лекарство в обычном смысле слова, – говорит он. – Это несколько химических инструкций.

Похоже, она не понимает. Он вводит ей в вену две ампулы прозрачной жидкости.

И вскоре она засыпает.

А когда просыпается, рака у нее нет. Однако вскоре после этого она умирает от пневмонии.

Два дня, предшествовавших ее смерти, Раджит провел в раздумьях, как объяснить тот факт, подтвержденный впоследствии вскрытием, что у пациента отныне имелся член, то есть пациент был во всех отношениях, функционально и по хромосомному ряду, мужского пола.

V.

Двадцать лет спустя: скромная квартирка в Новом Орлеане (хотя это могло быть и в Москве, или Манчестере, или Париже, или Берлине). Сегодня грандиозная ночь, и Джо/а собирается всех ошеломить.

Ей следует выбрать между кринолином в стиле полонез, какие принято было носить при французском дворе в восемнадцатом веке (фижмы с турнюром, темно-красный корсаж с лифом под декольте на шнуровке) и копией придворного платья сэра Филипа Сиднея из черного бархата с серебряной нитью, с гофрированным воротником и гульфиком. В конце концов, взвесив все за и против, Джо/а делает выбор в пользу платья. Проходят двенадцать часов: Джо/а открывает бутылочку с маленькими красными пилюлями, на каждой – значок «х», и проглатывает две. В десять утра Джо/а отправляется в постель, начинает мастурбировать, эрекция неполная, но он/а засыпает до наступления оргазма.

Комната очень маленькая. Повсюду развешена одежда. На полу коробка из-под пиццы. Обычно Джо/а громко храпит, но при перезагрузке вообще не издает никаких звуков, возможно, впадая в нечто вроде комы.

Просыпается Джо/а в десять вечера, чувствуя себя нежной и обновленной.

Раньше, когда Джо/а только начинал/а, после каждой перезагрузки он/а тщательно осматривала себя, разглядывая грудь и соски, крайнюю плоть или клитор, определяя, какие шрамы исчезли и какие остались. Но теперь, привыкнув, она просто надевает нижнюю юбку, лиф и платье, ее новые груди (высокие и упругие) сдавлены корсажем, а подол платья волочится по полу, и это означает, что Джо/а может надеть старинную пару ботинок от доктора Мартенса (невозможно знать заранее, что придется делать: бегать, ходить или пинать кого-то, и от шелковых туфель проку не будет).

Наряд венчает высокий напудренный парик. Надушившись, Джо/а ощупывает юбку, палец проникает между ног, (Джо/а не носит штанишек, претендуя на полную аутентичность, с такой-то обувью), и затем проводит этим пальцем за ушами, на счастье или, скорее, для привлекательности. Таксист звонит в дверь в 11:05, и Джо/а спускается. Он/а едет на бал.

Завтра вечером Джо/а примет следующую дозу; работа, которую выполняет Джо/а по будням, сугубо мужская.

VI.

Раджит всегда считал гендерное воздействие средства всего лишь побочным эффектом. Нобелевскую премию давали за средство от рака (перезагрузка, как выяснилось, воздействовала на большинство видов рака, но не на все).

Хоть он и был умным человеком, Раджит оказался поразительно недальновидным. Он не смог кое-что предвидеть. К примеру:

Что некоторые раковые больные предпочтут умереть, чем сменить пол.

Что католическая церковь выступит против этой химической пусковой схемы, к тому времени выпущенной в продажу под названием «Перезагрузка», в основном потому, что гендерная метаморфоза предполагала, что женское тело, перезагружаясь, вмещало в себя плоть зародыша, а мужчины не могут беременеть. Множество религиозных сект отвергли Перезагрузку, чаще всего ссылаясь на следующую цитату из Книги Бытия: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Бытие 1:27).

Против «Перезагрузки» выступили: ислам, русская православная церковь, римско-католическая церковь (при многих несогласных), униатская церковь, ортодоксальные иудаисты, альянс фундаменталистов США.

Применение «Перезагрузки» по рекомендации компетентного врача одобрили большинство буддистов, церковь Иисуса и современных святых, греческая православная церковь, саентологи, англиканская церковь (при многих несогласных), либеральный и реформированный иудаизм, коалиция нового века Америки.

И ни одна из церквей и сект не предполагала возможности использования «Перезагрузки» для развлечения и получения удовольствий.

И хотя Раджит сознавал, что «Перезагрузка» сделает ненужными операции по перемене пола, ему не приходило в голову, что кто-либо может применять его средство из прихоти, или из любопытства, или для того, чтобы скрыться. Так, он не смог предвидеть, что возникнет черный рынок «Перезагрузки» и подобных ему химических веществ; а также то, что через пятнадцать лет после начала продаж «Перезагрузки» с одобрения Агентства по продуктам питания и лекарственным средствам ее незаконные аналоги будут стоить на черном рынке в десять раз дороже героина или кокаина.

VII.

В нескольких новых коммунистических государствах Восточной Европы хранение этих препаратов каралось смертной казнью.

По сообщениям из Таиланда и Монголии, там насильно перезагружали мальчиков в девочек, чтобы повысить им цену на рынке интимных услуг.

В Китае новорожденных девочек перезагружали в мальчиков, и семьи отдавали свое достояние за одну-единственную дозу. А старики, как и прежде, умирали от рака. Возникший в связи с этим кризис вначале не воспринимался как проблема, но потом стало слишком поздно, принятые суровые меры оказалось сложно применить на практике, и это в конечном итоге привело к революции.

«Международная амнистия» сообщала, что в нескольких пан-арабских государствах мужчин, которые не могли однозначно доказать, что родились мужчинами, а также тех, кто родился не мужчиной, то есть женщин, не носящих паранджу, заключали в тюрьму, где чаще всего насиловали и убивали. Большинство арабских лидеров утверждали, что такое явление не имеет и не могло иметь место в их странах.

VIII.

Раджиту за шестьдесят, и он читает номер «Нью-Йоркера», где говорится, что слово «перемены» приобрело коннотации потаенной непристойности и табу.

Школьники смущенно хихикают, когда наталкиваются на фразу «Я хочу перемен», или «Время перемен», или «Ветер перемен» в учебнике литературы, посвященном началу двадцать первого века. На уроке английского в Норвиче класс давится непристойным смехом, приветствуя возглас одного из учеников: «Перемены столь же хороши, как и отдых!»

А представитель Английского Королевского общества пишет письмо в «Таймс», оплакивая утрату очередного превосходного английского слова.

Еще через несколько лет в Стритхеме проходит суд над юнцом, надевшим футболку с четким слоганом «Переменчивый человек».

IX.

Джеки работает в «Цветах», ночном клубе в западном Голливуде. Таких джеки десятки, если не сотни в Лос-Анджелесе, тысячи в Америке и сотни тысяч – в мире.

Некоторые из них работают на правительство, другие – на религиозные организации, третьи – на бизнес. В Нью-Йорке, Лондоне и Лос-Анджелесе такие, как Джеки, встречают вас в людных местах.

А вот что Джеки делает: наблюдает, как толпа заполняет зал, и думает: «Рожден М, теперь Ж; рождена Ж, теперь М; рожден М, теперь М; рожден М, теперь Ж; рождена Ж, теперь Ж…»

В дни «натуралов» (то есть тех, кто категорически _ не меняется) Джеки часто говорит: «Мне очень жаль, но сегодня вы не можете сюда войти». Такие, как Джеки, попадают в точку в девяноста семи случаях из ста. Статья в «Американском ученом» утверждает, что навыки определения пола, полученного при рождении, возможно, передаются по наследству: эта способность существовала всегда, но до настоящего времени не проявлялась, так как не была жизненно необходимой.

Рано утром, после работы, на него напали. И пока каждый новый ботинок оставляет отметины на его лице, и груди, и голове, и в паху, Джеки думает: «Рожден М, теперь Ж; рожден Ж, теперь Ж; рожден Ж, теперь М, рожден М, теперь М _ …»

Когда Джеки выходит из больницы, у него видит только один глаз, а лицо и грудь зеленовато-фиолетового цвета; дома его ждет огромный букет экзотических цветов и записка, в которой говорится, что его по-прежнему ждут на работе.

Однако Джеки садится в чикагский экспресс, а оттуда на обычном поезде добирается до Канзас-сити, где и остается, крася дома и починяя электропроводку, то есть занимаясь тем, чему научился много лет назад, и возвращаться не собирается.

X.

Раджиту за семьдесят, и он живет в Рио-де-Жанейро. Он достаточно богат, чтобы удовлетворять любые свои капризы, однако сексом уже ни с кем не занимается. Из окна своей квартиры в Копакабане он подозрительно смотрит на бронзовые тела прохожих.

Люди на пляже думают о нем не больше, чем подросток с хламидиозом об Александре Флеминге [55]. Большинство из них полагают, что Раджита уже нет в живых. В любом случае никому нет до него дела.

В настоящее время существует предположение, что некоторые виды рака претерпели эволюцию и мутировали под воздействием «Перезагрузки». Выяснилось, что многие болезни, вызванные бактериями и вирусами, устойчивы к ней. Некоторые даже становятся более активными, а штамм гонореи после перезагрузки, предположительно, меняет вектор воздействия, изначально бездействуя в теле хозяина и активизируясь и становясь заразным лишь когда его гениталии преобразуются в гениталии противоположного пола.

И в то же время продолжительность жизни на Западе по-прежнему увеличивается.

Ученых озадачивает вопрос, почему некоторые из тех, кто использует «Перезагрузку» ради развлечения, стареют обычным образом, в то время как у других никаких признаков старения не возникает. Кое-кто утверждает, что последние все же стареют, но на клеточном уровне. Другие придерживаются версии, что еще рано делать выводы и никто ничего не знает наверняка.

Перезагрузка не обращает процесс старения вспять; однако совершенно очевидно, что у некоторых она его замедляет. Многие представители старшего поколения, до сего времени отвергавшие перезагрузку ради удовольствия, также начинают принимать пилюли, независимо от того, имеются ли к этому медицинские показания.

XI.

Сдачу теперь называют _ чеканкой, или, реже, _ звонкой монетой.

А сам процесс перехода именуется _ переменка.

XII.

Раджит умирает от рака простаты в своей квартире в Рио. Ему за девяносто. Он никогда не принимал своих пилюль; и даже теперь мысль о такой возможности его ужасает. Рак распространился до костных тканей таза и яичек.

Он звонит в звонок. Проходит некоторое время, прежде чем сиделка, выключив свой сериал и отставив чашечку кофе, наконец появляется в дверях.

– Выведите меня на воздух, – сипит он. Она делает вид, будто не понимает. Он повторяет на плохом португальском. Она трясет головой.

Он вначале с трудом садится на постели, согбенный, словно горбун, и такой исхудавший, что порыв ветра может сбить его с ног, а затем плетется к входной двери.

Сиделка тщетно пытается его отговорить. И идет с ним через холл, поддерживая за руку, пока они ждут лифта. Он два года не выходил из квартиры; он перестал выходить еще до болезни: Раджит почти ничего не видит.

Сиделка выводит его на палящее солнце, они переходят улицу и направляются к пляжу Копакабаны.

Люди на пляже пялятся на старика, лысого, сгнившего заживо, в ветхой пижаме, с бесцветными, прежде карими глазами, глядящими через толстые линзы очков в темной оправе.

А он пялится на них.

Они золотисты и прекрасны. Некоторые спят прямо на песке. Почти все они совсем раздеты или носят одеяния, подчеркивающие их наготу.

И он их узнает.

Позже, много позже, о нем снимут еще один фильм. В финальной сцене старик падает на колени, как и было в реальной жизни, и из расстегнутых пижамных штанов вытекает струйка крови, сбегая по выцветшей ткани и смешиваясь с мягким песком. Он смотрит на них, переводя взгляд с одного на другого, и на его лице читается благоговейный трепет, как у человека, который научился смотреть на солнце.

Умирая в окружении золотистых людей, не мужчин и не женщин, он произнес лишь одно слово.

– Ангелы, – сказал он.

И люди, что смотрели фильм, такие же золотистые, прекрасные и _ измененные, как те, на пляже, поняли, что это конец.

И в том смысле, в каком это понял бы Раджит, так оно и было.